– Ну и что, что у вас годовщина? Лена тоже хочет в ресторан-день когда я поняла, что в моём браке нас трое. Лена появилась в нашей жизни внезапно, как осенний дождь, смывающий последние следы лета. Ее развод с Максимом стал громом среди ясного неба — никто не ожидал, что их брак, казавшийся таким прочным, рассыплется за пару месяцев. Сначала она переехала к нам «на неделю», пока ищет квартиру. Неделя превратилась в месяц, а потом Лена стала тенью, следующей за нами в магазин, в кино, даже на детские утренники к племяннику. «Вы же не против?» — она спрашивала каждый раз, надевая пальто, будто уже готова. Ее голос звучал так хрупко, что отказ казался преступлением. Муж, Алекс, только пожимал плечами: «Сестра же. Не бросим». Но в его глазах я ловила усталую искорку — ту самую, что зажигалась, когда он допоздна засиживался на работе. Сначала это было незаметно — лишняя чашка утреннего кофе, третья пара перчаток в прихожей, смех Алекса, который теперь всегда звучал в унисон с ее смехом. «Мы же не можем ее бросить», — говорил он, завязывая шнурки перед совместной прогулкой в парк. «Мы» теперь значило троих. Лена вписалась в наш быт, как недостающий пазл, который вдруг оказался из чужой коробки. Она знала, как размягчить его гнев шуткой, которую я не поняла бы, помнила, что он любит горчицу именно в правом углу бутерброда. Иногда, глядя на них за кухонным столом — двух рыжеволосых, с одинаковым жестом поправляющих очки, — я ловила себя на мысли, что они выглядят как близнецы, разделенные годами. А я — зритель, случайно купивший билет на их спектакль. Он брал ее с нами везде. В поездку на озеро, где мы раньше завтракали вдвоем, завернувшись в один плед, даже на ужин с моими родителями. «Ты же не против? — Алекс целовал меня в висок, пока Лена ждала в коридоре. — Она так старается быть сильной». Я кивала, глотая комок из «нет», который все глубже врастал в горло. Ее беременность, о которой она говорила то как о болезни, то как о наказании, стала нашей общей. Алекс сам отвел ее к врачу, сам выбирал витамины, сам спорил с фармацевтом о ценах. «Ты бы тоже так заботился обо мне?» — спросила я как-то ночью, когда он вернулся с ее внепланового УЗИ. Он уснул, не ответив. Предел наступил в день нашей годовщины. Алекс заказал столик в ресторане с видом на залив — месте, о котором я мечтала годами. Но когда я надела черное платье, он стоял в дверях, мня в руках ключи от машины. «Лена не отвечает, — сказал он, не встречая мой взгляд. — Вдруг что-то случилось?» Мы ехали к ней в тишине, я смотрела на его пальцы, барабанившие по рулю, и думала, что он отстукивает не ее имя, а наш отсчет времени назад. Она открыла дверь в растерзанном халате, с мокрыми от слез глазами. «Он женится на другой», — выдохнула, уткнувшись в плечо Алекса. Я ждала в коридоре, гладя рукой холодную стену, пока он шептал ей что-то про «негодяев» и «новое начало». На столе в кухне стоял пирог — штрудель, с изюмом, который я ненавидела. Алекс надевал галстук, тот самый, в синюю полоску, который я выбирала к его дню рождения. «Лена присоединится к нам», — сказал он, поправляя узел перед зеркалом. Не предложение, не просьба — констатация, как прогноз погоды, предвещающий дождь в день пикника. В ресторане пахло корицей и предательством. Она сидела уже за столиком у окна, листая меню с маникюром цвета засохшей крови. «Я взяла тебе мохито, ты же любишь», — кивнула она мне, хотя за семь лет Алекс так и не запомнил, что я терпеть не могу мяту. Ее телефон лежал между нашими бокалами, экраном вверх — обои с УЗИ-снимком, похожим на лунный кратер. Официант принес хлеб в плетеной корзине. Алекс разламывал багет с той же нежностью, с какой когда-то расплетал мои волосы. «Знаешь, Лена нашла съемную квартиру», — произнес он, скармливая крошки скатерти. Я наблюдала, как его пальцы рисуют на столе маршрут от нашего дома к ее новому адресу — десять минут пешком через парк, где мы гуляли с коляской. «Ты должна увидеть ванную! Там розовый кафель, прямо как в нашем детском домике для кукол», — Лена потянулась за солью и опрокинула мой бокал. Ледяная волна хлынула мне на колени. Алекс бросился вытирать локоть ей , хотя дрожала именно моя рука, сжимающая мокрую салфетку с номером столика — 13. Когда принесли главное блюдо — утиную грудку, которую я ненавижу, но он обожает — Лена вдруг заплакала. Не рыданиями, а тихими каплями в тарелку с гранатовым соусом. «Он звонил… Говорит, подаст на оспаривание отцовства». Алекс вскочил, опрокинув стул, и обнял ее через стол, где должно было лежать мое «счастливое будущее» из шоколадного фондю. Я ушла под предлогом курения, хотя не притрагиваюсь к сигаретам со свадьбы. В туалетной кабинке нашла на полу чек — видимо, от прошлых посетителей. «Семейный ужин: 2 взрослых + 1 детский». Скомкала и попыталась спустить в унитаз, но бумага размокла, превратив цифры в слепые пятна. Возвращаясь, услышала их смех. Они сидели плечом к плечу, разглядывая фото ее будущей квартиры на телефоне. «Смотри, Марина, тут будет детская! — Алекс тыкал в экран, оставляя жирный отпечаток от утиного соуса. — Мы же можем поставить там нашу старую колыбель?» Я присела, делая вид, что поправляю каблук. На подошве обнаружила розовую жевательную резинку — липкую, навязчивую, как эта история. Соскребая ее ножом для масла, вдруг поняла: я не ревную. Я исчезаю. Как узор на этой салфетке, вытертый тысячей чужих пальцев. Когда Лена ушла в туалет «попудрить нос», я наклонилась к Алексу, пахнущему ее духами вместо моего шампуня: «Выбери. Сейчас». Он уставился в тарелку, где соус застыл коричневыми прожилками. «Ты же не просила меня выбирать, когда я спасал тебя от твоего отца», — прошептал он, и это было громче любого крика. Счет принесли на троих. Я расплатилась своей картой, оставив чаевые в размере 13% — несчастливое число для кого-то одного. На выходе Лена попыталась обнять меня, но я встряхнулась, как собака после дождя. «Не надо», — сказала я впервые за все месяцы. Ее руки повисли в воздухе, как заблудившиеся голуби. Теперь по вечерам Алекс спит на диване, прикрыв лицо журналом о ремонте. Вчера нашла на холодильнике его записку: «Купил Лене обогреватель. Вернусь к ужину». Я приклеила ее магнитом из нашего совместного путешествия в Прагу — железная буква «А», впившаяся в картонный замок. А сегодня утром, пока он в душе напевал их общую детскую песенку, я собрала чемодан. Не свой — его. Положила внутрь тот самый галстук, пару носков, флакон «Chanel №5», забытый Леной на полке в прихожей. Оставила у двери ее новой квартиры. Позвонила в звонок и спряталась за углом. Когда она открыла, я услышала ее смех — звонкий, как бой часов на башне, отсчитывающих время, которое больше не мое. Продолжение в первом комментарии «Это что, шутка?» — спросил Алекс, дергая молнию, будто надеялся найти внутри ответ. Но там лежало только его старое свитер с оленями — подарок Лены на прошлое Рождество. Я молчала, глядя, как капли дождя на его куртке сливаются в узоры, похожие на маршруты наших ссор. «Ты же знаешь, она сейчас не может одна!» — он ткнул пальцем в сторону ее дома, где в окне второго этажа мерцал синий свет телевизора. Я представила, как Лена сидит в кресле Максима, которое он так и не забрал, и смотрит их общий сериал. Наверное, уже ставит чашки в наш с Алексом сервант, перевезенный под предлогом «временной помощи». «Ты научился дышать за нее. А за себя — разучился», — сказала я, замечая, как его рука машинально тянется к карману, где раньше лежали мои таблетки от мигрени. Теперь там, наверное, ее УЗИ-снимки, сложенные вчетверо. Он назвал это «капризом», «гормональным штормом», «ревностью к чужому горю». Не понял, что в ту ночь, когда он помогал Лене собрать кроватку, я сделала тест на беременность. Мой цикл опаздывал на две недели, но он ни разу не спросил, не кружится ли у меня голова по утрам. Когда дверь захлопнулась, я села на пол в прихожей, где его ботинки оставили следы в форме потерянных островов. В кармане куртки он забыл билеты в кино — на три места. Даже тут я была лишней зрительницей. В три часа ночи Лена прислала фото: Алекс спит на ее диване, лицом к стене «Спасибо, что отпустила его», — написала она. Я удалила сообщение, но не смогла стереть цифры на квитанции в ЖКХ, где его фамилия всё еще значится рядом с моей. Лена научилась плакать без звука. Это я заметила, когда Алекс в пятый раз за неделю уезжал к ней ночью. «У нее схватки, только ложные», — бормотал он, натягивая джинсы, а я притворялась, что верю. Но на следующий день находила в его кармане чеки из круглосуточного цветочного магазина. Она коллекционировала букеты с карточками «От брата», расставляя их в вазах, которые когда-то были нашими. Все началось с мелочей. Мой крем для рук «случайно» оказывался в ее сумочке, а Алекс, нюхая ее запястья, спрашивал: «Ты сменила парфюм? Мои сообщения в его телефоне стали помечаться как «прочитанные» без ответа — позже я узнала, что она ставила отпечаток пальца на его экран, пока он спал. Но настоящая игра началась, когда она догадалась, что я жду ребёнка. «Ты же не планируешь второго? — Лена опустила глаза за семейным ужином, ее вилка чертила круги на скатерти. — Просто… Алекс говорил, вы пока не готовы». Он покраснел, будто пойманный на вранье, хотя мы никогда этого не обсуждали. Она мастерски копировала мои жесты. Когда я поправляла Алексу воротник, на следующий день она делала так же, но дольше, ее пальцы задерживались на его шее. Мои шутки о работе становились ее анекдотами за ужином, только острее, смешнее. Алекс смеялся, а я глотала суп. Переломным стал инцидент с кольцом. Мое обручальное, которое я снимала только для мытья посуды, исчезло из раковины. Мы искали его всей семьей, пока Лена не «нашла» его в своей сумке. «Наверное, случайно зацепила, когда помогала убирать», — всхлипывала она, а Алекс гладил ее по спине, бросив на меня взгляд, полный немого укора. Той ночью я взломала ее старый ноутбук, оставленный у нас «на хранение». В папке «Фото» нашла скриншоты моих переписок с коллегой, обрезанные так, чтобы невинные фразы казались двусмысленными. Даты совпадали с днями, когда Алекс задерживался на работе, внезапно проверял мой телефон. Но главное открытие ждало в истории браузера. Запросы: «Как вызвать выкидыш без лекарств», «Симптомы отравления этиленгликолем», «Сколько нужно снотворного для летальной дозы». Все — за неделю до того, как я нашла в своем кофе странный осадок. Я показала это Алексу, дрожащими руками развернув ноутбук. Он долго смотрел на экран, потом медленно закрыл крышку. «Это ты подделала, да? — прошептал он. — Потому что ревнуешь». За его спиной, в дверном проеме, стояла Лена с подносом печенья. «Привет, родные! — ее голос звенел, как разбитый хрусталь. — Алекс, ты обещал помочь с документами для клиники…» Когда они ушли, я высыпала содержимое ее чайной коробочки в унитаз. Среди ромашки и мяты плавали белые кристаллы — не сахар. Написала СМС Алексу: «Она меня убьет». Ответ пришел через час: «Прекрати. Она плачет». Сегодня утром нашла в холодильнике торт с надписью «Прости». Верхний слой был розовым, как ее помада. Алекс сказал, что это жест примирения. Но когда я разрезала десерт, внутри оказался испорченный слой. Алекс приносил извинения буквами, вырезанными из газетных заголовков. «Я слепой», «Ошибка», «Любовь» — складывал их на холодильник магнитом в форме детской ручки. Я собирала слова в кучу, как пазл, но они расползались, стоило Лене позвонить. Ссора началась с пустяка. Лена попросила купить смесь «как из рекламы» — Алекс принёс другую, дешевле. «Ты что, жалеешь денег на моего сына?» — она бросила банку ему под ноги, и белый порошок взметнулся облаком, похожим на пепел. В кармане у Алекса зазвонил телефон. Мой звонок — плановое УЗИ, о котором он забыл. Лена услышала голос врача из динамика: «Сердцебиение в норме, готовьтесь к двойне». Её лицо исказилось, будто кто-то стянул нитки под кожей. «Две девочки, — выдохнул Алекс, и в его глазах вспыхнуло что-то забытое — гордость, страх, надежда. — Мы назовём…» «Не смей говорить, мне ничего о детях! — Лена вцепилась в его руку, оставляя царапины. Когда Алекс вернулся, я молча протянула ему листок. Он читал, морща лоб, как в юности над моими любовными записками. Потом вдруг зарыдал, прижимая к груди распечатку УЗИ с двумя крошечными силуэтами. «Они точно мои?» — спросил дико, и я поняла: Лена отравила не только кофе, но и его веру в себя. Они встречаются в парке. Сын Лены тянет к нему ручки, узнавая запах поддельного отца. «Я буду оплачивать тебе няню, — говорит он,— но это все! Она позволяла ему приходить только по средам. «Племянник должен знать дядю», — говорила, отправляя фото малыша в костюмчике, сшитом из его старой рубашки. Алекс хранил снимки в отдельной папке на телефоне, рядом с моими УЗИ. Иногда я ловила его на сравнении: чей профиль больше похож на его, чьи пальцы длиннее. Лена научилась вписывать себя в наш график. Когда у меня начался токсикоз, она «случайно» прислала видео, где Миша (она назвала его в честь деда Алекса) впервые переворачивается на животик. По средам наш дом пахнет чужим молоком. Алекс приходил с пятном на плече — след детской отрыжки, которую Лена не стирает
«Это что, шутка?» — спросил Алекс, дергая молнию, будто надеялся найти внутри ответ. Но там лежало только его старое свитер с оленями — подарок Лены на прошлое Рождество. Я молчала, глядя, как капли дождя на его куртке сливаются в узоры, похожие на маршруты наших ссор. «Ты же знаешь, она сейчас не может одна!» — он … Read more
