«Это что, шутка?» — спросил Алекс, дергая молнию, будто надеялся найти внутри ответ. Но там лежало только его старое свитер с оленями — подарок Лены на прошлое Рождество. Я молчала, глядя, как капли дождя на его куртке сливаются в узоры, похожие на маршруты наших ссор.
«Ты же знаешь, она сейчас не может одна!» — он ткнул пальцем в сторону ее дома, где в окне второго этажа мерцал синий свет телевизора. Я представила, как Лена сидит в кресле Максима, которое он так и не забрал, и смотрит их общий сериал. Наверное, уже ставит чашки в наш с Алексом сервант, перевезенный под предлогом «временной помощи».
«Ты научился дышать за нее. А за себя — разучился», — сказала я, замечая, как его рука машинально тянется к карману, где раньше лежали мои таблетки от мигрени. Теперь там, наверное, ее УЗИ-снимки, сложенные вчетверо.
Он назвал это «капризом», «гормональным штормом», «ревностью к чужому горю». Не понял, что в ту ночь, когда он помогал Лене собрать кроватку, я сделала тест на беременность. Мой цикл опаздывал на две недели, но он ни разу не спросил, не кружится ли у меня голова по утрам.
Когда дверь захлопнулась, я села на пол в прихожей, где его ботинки оставили следы в форме потерянных островов. В кармане куртки он забыл билеты в кино — на три места. Даже тут я была лишней зрительницей.
В три часа ночи Лена прислала фото: Алекс спит на ее диване, лицом к стене «Спасибо, что отпустила его», — написала она. Я удалила сообщение, но не смогла стереть цифры на квитанции в ЖКХ, где его фамилия всё еще значится рядом с моей.
Лена научилась плакать без звука. Это я заметила, когда Алекс в пятый раз за неделю уезжал к ней ночью. «У нее схватки, только ложные», — бормотал он, натягивая джинсы, а я притворялась, что верю. Но на следующий день находила в его кармане чеки из круглосуточного цветочного магазина. Она коллекционировала букеты с карточками «От брата», расставляя их в вазах, которые когда-то были нашими.
Все началось с мелочей. Мой крем для рук «случайно» оказывался в ее сумочке, а Алекс, нюхая ее запястья, спрашивал: «Ты сменила парфюм? Мои сообщения в его телефоне стали помечаться как «прочитанные» без ответа — позже я узнала, что она ставила отпечаток пальца на его экран, пока он спал.
Но настоящая игра началась, когда она догадалась, что я жду ребёнка. «Ты же не планируешь второго? — Лена опустила глаза за семейным ужином, ее вилка чертила круги на скатерти. — Просто… Алекс говорил, вы пока не готовы». Он покраснел, будто пойманный на вранье, хотя мы никогда этого не обсуждали.
Она мастерски копировала мои жесты. Когда я поправляла Алексу воротник, на следующий день она делала так же, но дольше, ее пальцы задерживались на его шее. Мои шутки о работе становились ее анекдотами за ужином, только острее, смешнее. Алекс смеялся, а я глотала суп.
Переломным стал инцидент с кольцом. Мое обручальное, которое я снимала только для мытья посуды, исчезло из раковины. Мы искали его всей семьей, пока Лена не «нашла» его в своей сумке. «Наверное, случайно зацепила, когда помогала убирать», — всхлипывала она, а Алекс гладил ее по спине, бросив на меня взгляд, полный немого укора.
Той ночью я взломала ее старый ноутбук, оставленный у нас «на хранение». В папке «Фото» нашла скриншоты моих переписок с коллегой, обрезанные так, чтобы невинные фразы казались двусмысленными. Даты совпадали с днями, когда Алекс задерживался на работе, внезапно проверял мой телефон.
Но главное открытие ждало в истории браузера. Запросы: «Как вызвать выкидыш без лекарств», «Симптомы отравления этиленгликолем», «Сколько нужно снотворного для летальной дозы». Все — за неделю до того, как я нашла в своем кофе странный осадок.
Я показала это Алексу, дрожащими руками развернув ноутбук. Он долго смотрел на экран, потом медленно закрыл крышку. «Это ты подделала, да? — прошептал он. — Потому что ревнуешь». За его спиной, в дверном проеме, стояла Лена с подносом печенья. «Привет, родные! — ее голос звенел, как разбитый хрусталь. — Алекс, ты обещал помочь с документами для клиники…»
Когда они ушли, я высыпала содержимое ее чайной коробочки в унитаз. Среди ромашки и мяты плавали белые кристаллы — не сахар. Написала СМС Алексу: «Она меня убьет». Ответ пришел через час: «Прекрати. Она плачет».
Сегодня утром нашла в холодильнике торт с надписью «Прости». Верхний слой был розовым, как ее помада. Алекс сказал, что это жест примирения. Но когда я разрезала десерт, внутри оказался испорченный слой.
Алекс приносил извинения буквами, вырезанными из газетных заголовков. «Я слепой», «Ошибка», «Любовь» — складывал их на холодильник магнитом в форме детской ручки. Я собирала слова в кучу, как пазл, но они расползались, стоило Лене позвонить.
Ссора началась с пустяка. Лена попросила купить смесь «как из рекламы» — Алекс принёс другую, дешевле. «Ты что, жалеешь денег на моего сына?» — она бросила банку ему под ноги, и белый порошок взметнулся облаком, похожим на пепел.
В кармане у Алекса зазвонил телефон. Мой звонок — плановое УЗИ, о котором он забыл. Лена услышала голос врача из динамика: «Сердцебиение в норме, готовьтесь к двойне». Её лицо исказилось, будто кто-то стянул нитки под кожей.
«Две девочки, — выдохнул Алекс, и в его глазах вспыхнуло что-то забытое — гордость, страх, надежда. — Мы назовём…»
«Не смей говорить, мне ничего о детях! — Лена вцепилась в его руку, оставляя царапины.
Когда Алекс вернулся, я молча протянула ему листок. Он читал, морща лоб, как в юности над моими любовными записками. Потом вдруг зарыдал, прижимая к груди распечатку УЗИ с двумя крошечными силуэтами. «Они точно мои?» — спросил дико, и я поняла: Лена отравила не только кофе, но и его веру в себя.
Они встречаются в парке. Сын Лены тянет к нему ручки, узнавая запах поддельного отца. «Я буду оплачивать тебе няню, — говорит он,— но это все!
Она позволяла ему приходить только по средам. «Племянник должен знать дядю», — говорила, отправляя фото малыша в костюмчике, сшитом из его старой рубашки. Алекс хранил снимки в отдельной папке на телефоне, рядом с моими УЗИ. Иногда я ловила его на сравнении: чей профиль больше похож на его, чьи пальцы длиннее.
Лена научилась вписывать себя в наш график. Когда у меня начался токсикоз, она «случайно» прислала видео, где Миша (она назвала его в честь деда Алекса) впервые переворачивается на животик.
По средам наш дом пахнет чужим молоком. Алекс приходил с пятном на плече — след детской отрыжки, которую Лена не стирает специально. «Она так устает…» — оправдывается он, разогревая ужин, который я не могла есть из-за гормонов. Я киваю, зная, что в его кармане лежит её смска: «Ты всё ещё любишь её сильнее?»
Лена пришла в тот день, когда ливень стирал границы между небом и землёй. В руках она сжимала конверт с отчетом ДНК — поддельным, как я позже узнала, — её пальцы оставляли вмятины на бумаге, будто когти на снегу. «Он должен это увидеть», — прошипела она, пытаясь проскользнуть в дверь, но Алекс преградил путь, спиной ко мне, как щитом.
Он взял конверт, не разрывая печати. «Знаешь, — голос его был тихим, как скрип старых весов, — я три месяца наблюдал, как ты подкладываешь ложь в наш дом. Лена замерла, её зрачки сузились, как у кошки перед прыжком.
Алекс разорвал конверт, не глядя. Бумага упала к её ногам, смешавшись с грязью с её ботинок. «Настоящий тест я сделал сам. В той клинике, куда ты не дотянешься». Он достал из кармана бумажку, смятую, но с четкой печатью: «Отцовство подтверждено — 99,99%».
Лена рассмеялась — резко, надрывно, будто рвала ткань тишины. «Ты всегда был слепцом! — крикнула она, тыча пальцем в меня. — Она тебя использует!» Но Алекс шагнул вперёд, закрывая собой наш порог, наш дом, нашу жизнь.
«Уходи, — сказал он, и в этом слове было больше боли, чем гнева.
Она исчезла, растворившись в стене дождя. Мы нашли позже лишь следы её туфель на крыльце — мелкие, как трещины на льду.
Теперь Алекс спит, обняв мои отекшие лодыжки, а я перебираю его волосы, в которых больше нет следов рыжего. По утрам он поёт колыбельные нашем детям ,чьи глаза — точь-в-точь его серые, с золотистыми искорками. Иногда я просыпаюсь от его шёпота: «Прости», — но это уже не к ней, а к нам. К тем дням, когда тени были длиннее света.
Лена присылает открытки без обратного адреса. На последней — фото Миши в парке, где она когда-то пыталась украсть наше счастье. На обороте: «Он всё ещё похож на тебя». Алекс бросает их в печь, где пламя пожирает даже пепел.
Сегодня, глядя, как он учит детей собирать пазл, я ловлю себя на мысли: мы собрали свой рисунок из осколков. Не идеальный, но наш. А где-то за океаном Лена складывает свою мозаику — из чужих дат, поддельных улыбок, писем в никуда. Пусть. Наш дом теперь пахнет имбирным печеньем, а не ядом. И когда ветер стучит в окно, это просто ветер — не призрак прошлого, жаждущий войти.
Алекс оборачивается, ловит мой взгляд, и в его улыбке я читаю то, что не скажут слова: мы — семья. Не та, что далась легко, но та, что выстояла. И этого достаточно.
