Ирина читала вслух, при каждом абзаце всё сильнее сжимая лист.
— Это бред, — сказал Вадим. — У квартиры был один собственник. Продажа законная. Я никому ничего не должен. По-человечески? А где они были по-человечески, когда мы ночевали в машине?
Она подняла голову:
— Ты думаешь, они отстанут?
— Нет. Но это уже неважно. У нас есть всё, чтобы не пускать их обратно в свою жизнь.
Она кивнула, но в глазах уже горела тревога. Не за стены. За покой. За то, что после всех лет борьбы они, возможно, снова будут вынуждены доказывать право на своё.
И если понадобится — они это сделают.
Прошло две недели. Жара стояла густая, липкая, как расплавленный мёд. Море блестело за горизонтом, и в доме, наконец, стало по-настоящему тихо.
До утра субботы.
Вадим проснулся от глухого стука. Сначала решил — показалось. Потом услышал голос. И ещё один. Мужской и женский. Смех. Скрип калитки.
Он выглянул в окно — и обомлел.
Во дворе стояли палатки. Настоящие, туристические. Одна синяя, другая оранжевая. Рядом — машина с московскими номерами и две фигуры: дядя Костя и двоюродная племянница Маша, двадцать лет от роду, с вай-фай-колонкой в руках.
— Чего ты вылупился? — весело крикнул Костя. — Мы с ночи ехали! Приехали дышать морем! Ты же не против, если мы тут поживём на недельку-другую?
У Вадима сперло дыхание. Он вышел босиком, рубашку не надел — только шорты.
— Вы что, с ума сошли? Кто вас звал?
— А чего звать? У нас дом общий, считай, семейный. Мы же тебе письмо писали — ну, вы там разберётесь. А пока — мы на воздух. Да ты не переживай, мы в дом не пойдём. Палатки поставили, печку туристическую привезли, водичку у вас нальём — и порядок!
Костя уже возился с мангалом.
Вадим молча развернулся и ушёл в дом. На кухне сидела Ирина с чашкой чая. Она не смотрела на него. Смотрела в стол.
— Видела? — спросил он.
Она кивнула.
— Я не могу больше. У меня внутри всё сводит. Мы будто снова в их власти.
— Не в их. Пока мы молчим — да. А если говорить — нет, — сказала она и встала. — Сейчас.
Они вышли вдвоём. Ирина шла вперёд. На ней была рубашка, которую она носила, когда заливала бетон. Глаза — холодные.
— Убирайтесь, — сказала она.
— Ир, ну ты чего? Мы же родня. Поживём в палатке, ничего от вас не просим! — запротестовала Маша, уже выложившая полотенце на газон.
— Газон мой. Земля наша. Дом наш. Вы — никто. Вас не звали.
— Да ладно тебе! — махнул рукой Костя. — Ты бы хоть чайком напоила. Не по-людски как-то.
— А вы по-людски? Ввалились без спроса. Палатки, мангал, посёлок весь насмотрится. Мы вас не впускали — вы самозванцы.
— Угрожать будешь? — прищурился Костя. — Или в полицию пойдёшь?
— А ты попробуй остаться. Узнаешь.
Ушли они только под вечер. Сорили, громко хлопали дверьми машины, но уехали. Больше не вернулись. На следующий день соседка Валентина принесла пирожки.
— Слышь, а ты молодец. Не прогнулась, — шепнула она Ирине.
Но покой длился недолго.
Через неделю пришла свекровь. Сама. С авоськами, как на базар. В одной — соленья, в другой — одеяла и тапки.
— Я вот что решила, — объявила она, едва переступив порог. — Сдам свою квартиру и поживу у вас. Воздух, природа. Вы ж не будете родную мать гнать?
Ирина чуть не выронила чашку.
— Мама, у нас нет места. У нас ремонт. И вы не договаривались.
— Я же не чужая! Вы ж не на курорте, в самом деле — у моря домик, родственников принимать надо! И вообще — я свою долю тоже требую. Квартиру твою продали? Мою внучку лишили наследства? Значит, я имею право!
Вадим молчал.
Потом сказал:
— Нет, мама. Уходите. Вы нарушаете границы.
— Что ты сказал?
— Я не должен. Никому. Мне бабушка оставила квартиру — не вам. Она могла оставить кому угодно. Но оставила мне. Вы не просили, не помогали, не участвовали. А теперь вдруг решили, что я вам должен?
— Ты сын!
— А я человек. Я имею право на свой дом. Свой покой. Свою семью.
Свекровь ушла с криками. Через день в чате опять разгорелась буря. Появились новые претензии, намёки на «неблагодарность» и «жадность». Кто-то даже выложил старое фото бабушки — с подписями, что «она бы такого не одобрила».
Но однажды всё это прекратилось. Неожиданно. В одно утро чат замолчал. Ни писка. Ни скриншотов. Ни голосовых.
Ирина заглянула в окно. На горизонте качались чайки.
— Устали, — сказала она. — Или поняли.
— Или нашли кого посговорчивее, — усмехнулся Вадим.
Прошло лето. Соседи заглядывали в гости. К ним заезжала Валентина с мужем. Местная библиотекарша принесла старые книги в подарок. Один рыбак научил Вадима ловить камбалу на глубине.
А родственники больше не звонили.
— Ты знаешь, — сказала как-то Ирина, — у них не дом отобрали. У них иллюзию отобрали. Что можно ничего не делать, а потом просто прийти — и забрать.
— Мы им мешаем быть в этой иллюзии, — кивнул он.
— Пусть теперь живут в своей реальности.
И с тех пор дом у моря принадлежал только им. Не потому, что так было написано в документах. А потому, что они его выстрадали. День за днём. Ночью, в дождь, в ссорах, в бетонной пыли, в страхе и в вере.
Никто не имел на это право. Кроме них.
