Написала Татьяне: «Где машина? Верни сегодня. Ключи тоже. Больше машину не дам».
Ответ не пришёл. Но спустя час пришло голосовое. Голос Татьяны — раздражённый, быстрый:
— Саша повёз женщину в другой город. Она заказала заранее. Он немного подработает — и всё. Ты ж знаешь, как нам туго. Чего ты панику развела? Вечером приедет.
Вечером не приехал. Ни звонка, ни ключей.
На следующий день Ольга увидела сторис. Случайно. Лента листалась сама — и вдруг: кадры с её машины, Саша за рулём, музыка — бодрая, весёлая. Подпись: «Работаем». На экране — маршрут доставки. Сердце сжалось.
Она сделала скриншот, убрала телефон. Сидела долго, не двигаясь. Потом встала. Написала: «Если через час машины не будет у дома, я объявлю её в угон». Отправила. Села обратно. И молчала.
Через несколько минут зазвонил телефон.
— Ты что, совсем? — голос Татьяны был на грани истерики. — Это же твоя семья! Мы же просто хотели как лучше! Из-за какой-то машины ты нас сдашь? Мы же не чужие!
Ольга слушала. Не перебивала. Только держала телефон крепко в руке, чтобы не дрожали пальцы. Потом нажала «завершить».
К вечеру машину пригнали. Она смотрела в окно, как Саша с Татьяной медленно разворачивают, паркуются, выходят. Дверь не хлопали — защёлкнули тихо. Ни спасибо, ни звонка, ни попытки поговорить. Никто не поднялся. Только спустя минуту пришла смс: «Забирай своё ведро».
Ольга смотрела на экран, будто не верила. Ни извинений, ни слова благодарности — только ехидное “ведро”. Ни объяснений, ни попытки хотя бы изобразить вину. Как будто она им должна. Её трясло от злости. Пальцы дрожали, но она печатала: «Это была последняя капля. Не хочу вас больше видеть. Ни звонков, ни визитов. Забудь сюда дорогу».
Игорь вышел из комнаты с чашкой. Посмотрел на неё, хотел что-то сказать.
— Не надо, — сказала она. — Просто не надо.
Он замер, потом прошёл мимо и тихо закрыл за собой дверь.
Ольга сидела в полумраке. Без мыслей. Только лёгкая дрожь в ногах от напряжения и внутренний холод, похожий на облегчение.
На утро Ольга проснулась поздно. Лёшка, уставший от ночных капризов, дрых без задних ног, а Игорь тихо вышел, не попрощавшись. На столе стояла записка: «Буду к обеду». Рядом — кружка с недопитым кофе. Холодный. Как всё между ними.
Она сделала себе чай, села у окна. Нога ныла, тело ломило от усталости, но внутри было тихо. Даже слишком. Как будто всё уже произошло, и теперь только доходит.
Открыла телефон, листала ленту бездумно. И вдруг — сторис Татьяны. Музыка, машина, Саша за рулём. Старое видео, тот же маршрут, та же ехидная подпись: «Работаем». Как будто всё, что произошло, — ничего не значит. Как будто её слова были пустым местом.
Ольга не плакала. Она просто выключила звук и смотрела на экран. Молча. Долго. Потом закрыла приложение, пошла в комнату, достала из шкафа старую коробку. Нашла там документы на машину. Рядом, между бумаг, вдруг увидела старое фото: они с Татьяной ещё детьми, в одинаковых куртках, хохочут на фоне снежной горки. Ольга задержала взгляд, потом убрала фото под документы. И только тогда закрыла коробку, как будто запечатывала что-то важное, своё — но уже навсегда.
— Всё, — сказала вслух. — Больше никто этого не тронет.
В этот момент позвонила мама. Ольга не хотела брать, но всё-таки ответила.
— Алло.
— Ну что ты устроила? Татьяна в слезах. Говорит, ты угрожала угоном. Это же перебор, Оль. Разве так семья себя ведёт?
— А как семья ведёт себя, когда ворует? — спокойно спросила Ольга.
Мама замолчала. Потом тяжело выдохнула:
— Ты всегда была с характером. Всё по-своему. Никогда не хотела понять других.
— Я поняла, — Ольга говорила тихо, но отчётливо. — Просто раньше молчала. А теперь не хочу.
— Из-за какой-то машины…
— Это не про машину. Это про уважение. Про границы. Про то, что я тоже человек. Не ресурс.
— Ну смотри сама. Только потом не жалуйся, если одна останешься.
— Лучше одна, чем вот так.
Она положила трубку. Медленно. Без дрожи. Пошла к балкону, приоткрыла дверь — ветер обдал лицо. Не было ни боли, ни злости. Только усталость. И тишина.
Игорь вернулся ближе к вечеру. Принёс продукты, бросил на стол пакет, что-то мямлил про очередь в магазине. Ольга слушала — не перебивая. Потом сказала:
— Ты мог бы меня поддержать. Хоть раз. Ни промолчать, ни отойти в сторону, а просто быть рядом.
Он смотрел на неё, как будто не узнавал. Потом отвернулся.
— Ты всё усложняешь.
— Нет. Я просто перестала упрощать.
Вечером, когда Лёшка заснул, Ольга легла рядом. Тихо. Впервые за долгое время без тревоги. Как будто отпустило.
А утром она проснулась и вдруг поняла — ничего больше не ждёт. И это оказалось свободой.
Но когда Лёшка проснулся и уткнулся в неё тёплым лбом, потянулся к ней руками — она вдруг заплакала. Без звука, без рыданий — как будто из неё вышло что-то старое, застоявшееся. Он ещё не говорил, но тепло от его прикосновения сказало больше любого слова. И знала точно: теперь она уже не та. Ни для них, ни для него. И, наконец, для себя.
