Мария застыла, будто не расслышала.
— Вы серьёзно?
— Абсолютно, — сухо ответила свекровь. — Это имущество, купленное на мои деньги, значит, вы должны компенсировать ущерб.
Алексей потер виски.
— Мама, какие ещё “твои деньги”? Мы сами купили новые вещи, всё за свой счёт.
— Ах, за свой? — в голосе Лидии Павловны прозвучала ирония. — А ипотеку кто платит? Я помогала с первоначальным взносом, я вносила первые платежи. Если бы не я, вы бы до сих пор снимали однушку. Так что не надо делать вид, что вы тут всё тянете сами!
Мария почувствовала, как внутри закипает злость.
— Мы не отрицаем, что вы помогли. И мы благодарны. Но это не значит, что теперь вы можете решать, какие у нас будут шторы.
— Зато я имею право требовать возмещения! — резко перебила свекровь. — Это имущество, и вы его уничтожили.
Алексей сжал кулаки.
— Мам, хватит. Ты перегибаешь.
— Перегибаю? — с вызовом сказала Лидия Павловна. — А кто тогда прав? Вы — со своими “уютами”? Я вижу, вы живёте не по средствам. Ковер, наверное, купили в рассрочку?
Мария резко поднялась с дивана.
— Мы купили его потому, что хотели, чтобы дома было тепло и красиво. Не ради показухи, а ради себя!
— Ради себя? — холодно усмехнулась свекровь. — Или ради того, чтобы вытеснить меня из этой квартиры окончательно?
Алексей шагнул вперёд, его голос стал твёрже:
— Мама, хватит. Мы не враги тебе. Но ты не имеешь права считать каждую вещь здесь своей собственностью.
— Хорошо, — сказала она после короткой паузы. — Тогда верните деньги. Семьдесят пять тысяч. И считай, что мы в расчёте.
Мария горько усмехнулась:
— А может, вы хотите расписку? Или квитанцию об обмене ковров?
Лидия Павловна молчала, глядя прямо на неё.
Алексей закрыл глаза. Он понял: этот разговор больше не о шторах — он о власти, об обиде, о том, что мать не может отпустить.
Семейные границы
В комнате стояла тишина, прерываемая только тихим гудением холодильника.
Лидия Павловна стояла у окна, словно готовая к новому раунду. Алексей сел на край дивана, устало потирая переносицу.
Мария стояла немного в стороне, сжав руки в замок, пытаясь не взорваться.
— Мама, — наконец заговорил Алексей, — мы ценим всё, что ты сделала. И помощь, и поддержку. Но нельзя вечно жить прошлым. Мы — семья. У нас теперь свои правила.
— Свои правила? — горько усмехнулась Лидия Павловна. — А мои где? Моя жизнь, мои годы, моя работа — всё, что я отдала, чтобы у тебя было это жильё, где ты теперь ставишь чужие шторы!
— Они не чужие, — спокойно сказала Мария. — Они наши.
Свекровь повернулась к ней, глаза сузились:
— Наши? А я тогда кто? Посторонняя? Ты забрала у меня сына! Сначала ты отучила его звонить каждый день, потом уговорила переехать подальше от меня, теперь меняешь вещи, которые я выбирала. Это что, совпадение?
Мария побледнела.
— Я никого не забирала, — тихо ответила она. — У Алексея есть и вы, и семья, которую он создал. Это нормально.
— Нормально? — свекровь повысила голос. — Нормально, когда мать чувствует себя лишней?! Когда в её квартире вы устанавливаете свои порядки, как будто я умерла?!
Алексей вскочил.
— Хватит! — сказал он резко, впервые повысив голос. — Мама, это уже не разговор, а обвинения. Я тебя люблю, но у нас с Марией — свой дом. Не твой. Наш.
Лидия Павловна побледнела, как будто эти слова ударили её физически.
Она отвернулась к окну, долго молчала, потом прошептала:
— Я всю жизнь жила ради тебя, Лёша. Ради того, чтобы тебе было хорошо. Работала на трёх работах, таскала мешки, откладывала каждую копейку, лишь бы ты не нуждался. А теперь слышу, что я — лишняя.
Мария тихо шагнула к ней:
— Вы не лишняя. Просто пришло время позволить нам самим строить жизнь.
Свекровь не обернулась.
— А если вы всё испортите? — спросила она почти шёпотом.
— Тогда это будет наш опыт, — твёрдо ответил Алексей. — Наши ошибки, не твои.
Лидия Павловна тяжело вздохнула, сжала ручку сумки и произнесла:
— Ну что ж. Пусть так. Только не за мой счёт.
Последний аргумент
Лидия Павловна снова расправила лист бумаги:
— Я уже сказала — семьдесят пять тысяч рублей. Я приду через неделю.
Мария горько усмехнулась:
— За старые шторы и ковер, которые уже не спасти? Вы ведь сами видели, в каком они были состоянии.
— Неважно. Вы выбросили их без спроса. Это неуважение, и я не собираюсь молчать.
Алексей шагнул ближе:
— Мам, давай прекратим. Деньги не решат то, что сейчас между нами.
— Ещё как решат, — отрезала она. — Деньги — это конкретика. Семья — понятие растяжимое.
Мария подняла подбородок.
— Хорошо. Пять тысяч — за моральный ущерб. Этого более чем достаточно.
— Что? — свекровь вспыхнула. — Ты ещё и торговаться со мной вздумала?
Мария спокойно достала кошелёк, вынула пятитысячную купюру и протянула ей:
— Пожалуйста. Берите. Надеюсь, теперь мы в расчёте.
Лидия Павловна колебалась пару секунд, потом выдернула купюру и сунула в карман пальто.
— С вас ещё семьдесят тысяч, — бросила она холодно. — Я приду через неделю.
Алексей вздохнул:
— Мама, не надо так. Мы всё равно тебя любим, несмотря на это всё.
— Любите? — горько усмехнулась она. — Любовь без уважения — пустое слово.
Она резко надела пальто, застегнула пуговицы и направилась к двери.
— До свидания, — произнесла, не глядя на них, и вышла.
Дверь громко хлопнула.
Несколько секунд в квартире стояла звенящая тишина.
Мария села на диван, положила руки на колени.
— Алексей, — сказала тихо, не поднимая глаз, — завтра вызови мастера.
— Кого?
— Замки сменим, — ответила она устало. — Пусть мама отдыхает. Без ключей.
Алексей долго молчал, глядя в окно, где начинал накрапывать дождь.
Он понимал: решение болезненное, но неизбежное.
Иногда, чтобы сохранить семью, приходится закрыть дверь — даже перед теми, кто когда-то открыл тебе путь в жизнь.
