— Я ничего не скажу, — тихо произнесла она. — Просто знай, что там было пять тысяч.
Артём долго молчал. Он смотрел не на жену, а на тёмный экран, в котором отражались их фигуры. Затем он медленно повернул к ней голову. В его глазах не было ни шока, ни растерянности. Только холодный, спокойный, нечеловеческий гнев.
— Позвони ей, — сказал он глухим, изменившимся голосом. — Пригласи на ужин. Завтра. Скажи, что мы соскучились.
Весь следующий день прошёл в густом, как кисель, напряжении. Они почти не разговаривали. Артём ушёл на работу с тёмным, непроницаемым лицом, бросив на прощание лишь одно слово: «Вечером». Алёна действовала как автомат. Она позвонила свекрови, и её голос, к собственному удивлению, звучал ровно и приветливо. Она приглашала на ужин, говорила, что соскучились, что Артём купил её любимое вино. Регина Михайловна, ни о чём не подозревая, радостно согласилась.
Готовка превратилась в ритуал. Алёна запекала курицу, резала салат. Каждый удар ножа о разделочную доску отдавался в голове гулким эхом. Она накрывала на стол, расставляя приборы с хирургической точностью. Белоснежная скатерть, лучшие тарелки, начищенные до блеска бокалы. Всё это было частью декорации в театре абсурда, который они с мужем готовили для его матери. Это была не подготовка к семейному ужину, а подготовка к казни.
Артём вернулся за час до прихода матери. Он молча переоделся, поставил на стол бутылку вина и сел за стол. Он не смотрел на Алёну, его взгляд был устремлён в одну точку. В нём не было сомнений или жалости, только холодная, выжженная пустота на месте того, что раньше было сыновьей любовью. Они сидели в тишине, двое заговорщиков, ожидающих свою жертву.
Регина Михайловна пришла ровно в семь, как всегда пунктуальная. Весёлая, румяная, с домашним пирогом в руках.
— А вот и я! Не ждали? Принесла вам свою шарлотку, а то питаетесь непонятно чем, — проворковала она с порога, протягивая Алёне блюдо.
— Здравствуйте, Регина Михайловна. Проходите, — Алёна приняла пирог с вежливой улыбкой, которая не затрагивала глаз.
Ужин начался чинно и почти нормально. Свекровь рассказывала о соседях, жаловалась на цены в магазинах, давала непрошеные советы по поводу карьеры Артёма. Она была в своей стихии: центр вселенной, мудрая наставница, заботливая мать. Артём отвечал односложно, не поднимая головы от тарелки. Алёна поддерживала разговор, вставляя нейтральные фразы, но чувствовала, как внутри неё всё сжимается в ледяной комок. Она смотрела на эту женщину, которая час назад украла у неё деньги, а сейчас с аппетитом ест её курицу и учит её жизни, и не чувствовала ничего, кроме брезгливости.
— Что-то ты сегодня неразговорчивый, сынок, — заметила Регина Михайловна, укоризненно глядя на Артёма. — Устал на работе? Или твоя жёнушка опять тебе настроение испортила?
Артём медленно поднял на неё глаза. Его взгляд был тяжёлым, как свинец.
— Мам, всё в порядке.
Пауза затянулась. Регина Михайловна почувствовала неладное, но списала всё на усталость сына. Она уже собиралась завести новую тему, когда Алёна встала из-за стола.
— Регина Михайловна, мы тут с Артёмом хотели вам одно видео показать. Очень забавное, — сказала она подчёркнуто бодрым голосом.
Она взяла пульт и включила большой телевизор, висевший на стене напротив стола. Свекровь с интересом повернулась к экрану. Алёна сделала несколько кликов. На экране на долю секунды мелькнул рабочий стол с файлами, а затем развернулось изображение. Знакомое до боли. Их спальня, залитая дневным светом.
— Ой, а это что, ваша комната? Зачем вы её снимаете? — удивлённо протянула Регина Михайловна.
Никто не ответил. Она продолжала смотреть на экран, и улыбка медленно сползала с её лица. Вот открывается дверь. Вот на экране появляется она сама. Её собственная фигура движется по её собственной спальне. Она видит, как её руки — её собственные руки! — открывают ящики комода, как она беззастенчиво перебирает чужое бельё. Её дыхание замерло. Вилка с куском курицы застыла на полпути ко рту. Вот она берёт дневник. Вот она читает его, и её лицо на экране кривится в знакомой ей одной презрительной усмешке. А вот она открывает шкатулку. Берёт деньги. Кладёт в карман.
В комнате стояла абсолютная, мёртвая тишина, нарушаемая лишь тихим гулом холодильника. Видео закончилось. На экране снова появился рабочий стол. Регина Михайловна сидела не двигаясь, её лицо стало белым, как скатерть.
— Это… это подделка, — прошептала она, с трудом ворочая языком. — Вы… вы всё подстроили! Это монтаж! Я… я ничего не…
И тут Алёна, стоявшая у телевизора, повернулась к ней. Её голос прозвучал громко и отчётливо, разрезая вязкую тишину.
— Хватит врать, что вы тут ничего не брали и вообще не появлялись в нашей квартире без нас! У нас с мужем всё заснято на камеру, так что возвращайте все украденные деньги!
Слова Алёны ударили по Регине Михайловне сильнее, чем видеозапись. Маска благопристойной матери слетела с неё в одно мгновение. Лицо исказилось, глаза сузились, превратившись в злые щёлки. Первоначальный шок сменился яростью — яростью загнанного в угол хищника, который готовится не к обороне, а к нападению.
— Ах ты дрянь! — прошипела она, вскакивая из-за стола так резко, что её стул с грохотом отлетел назад. Вилка выпала из её руки и со звоном ударилась о тарелку. — Это ты всё подстроила! Ты! Пришла в нашу семью, напела сыну в уши, а теперь решила и меня из его жизни выкинуть! Ловушку мне устроила!
Она ткнула в Алёну дрожащим пальцем. Её голос срывался на визг.
— А ты, — она развернулась к Артёму, который всё это время сидел неподвижно, как изваяние, — ты сидишь и молчишь? Позволяешь этой змее унижать твою родную мать? Я жизнь на тебя положила, ночей не спала, последнее отдавала! А ради чего? Чтобы ты поверил в эту подделку и смотрел, как меня грязью поливают? Я не воровала! Я брала своё! Всё, что у тебя есть, — это благодаря мне! Каждый рубль, который она тратит на свои помады и тряпки, — это мой пот и мои слёзы!
Она говорила много, сбивчиво, перескакивая с обвинений на жалобы, с угроз на мольбы. Она пыталась разбудить в сыне чувство вины, напомнить ему о сыновнем долге, заставить его усомниться. Но она обращалась не к тому Артёму, которого знала. Тот мальчик, который всегда смотрел на неё с обожанием и безоговорочно верил каждому её слову, умер полчаса назад, глядя на экран телевизора. На его месте сидел чужой, холодный мужчина с мёртвыми глазами.
— Мама. Хватит, — голос Артёма прозвучал тихо, но в оглушительной тишине, наступившей после её криков, он прозвучал как выстрел.
Регина Михайловна осеклась.
Он медленно поднялся. Обошёл стол и остановился прямо перед ней. Он был выше на голову, и сейчас эта разница в росте ощущалась как никогда. Он не кричал, не обвинял. Он просто смотрел на неё сверху вниз, и в его взгляде была такая бездна разочарования, что её собственная ярость показалась ей жалкой и бессильной.
— Ты говоришь, ты брала своё? — продолжил он тем же ровным, безжизненным голосом. — Двадцать тысяч, которые Алёна отложила мне на подарок, — это тоже твоё? Пятнадцать тысяч из её шкатулки два месяца назад? Это всё твоё? А её личный дневник, который ты читала, ухмыляясь, — это тоже твоё? Её бельё, в котором ты рылась, — твоё?
Каждый его вопрос был как удар хлыста. Регина Михайловна отступала назад, пока не упёрлась спиной в стену. Её лицо потеряло всякое выражение. Она поняла, что все её уловки, все манипуляции, которые безотказно работали годами, больше не действуют. Стена рухнула.
— Ты не просто воровала деньги, мама. Ты воровала нашу жизнь. Ты вторгалась в наше пространство, в наши секреты, в нашу семью, потому что не могла смириться, что у меня теперь есть кто-то, кроме тебя. Ты пыталась разрушить наш брак не потому, что Алёна плохая, а потому, что она — моя жена, а не твоя собственность.
Он протянул руку ладонью вверх.
— Ключи.
Она смотрела на его руку, ничего не понимая.
— Что?
— Ключи от нашей квартиры. Положи их на стол. И уходи, — в его голосе не было ненависти, только бесконечная усталость. — Больше ты в этот дом не войдёшь. И денег мы тебе больше не дадим. Ни копейки. Зарабатывай сама. Или воруй у кого-нибудь другого.
Это был конец. Регина Михайловна поняла это с абсолютной ясностью. Она судорожно сглотнула, её лицо сморщилось, готовясь заплакать, но, встретив ледяной взгляд сына, она передумала. Слёзы здесь не помогут. Она медленно, словно не своими руками, расстегнула сумку, достала связку ключей и с лязгом бросила их на обеденный стол. Они прокатились по белой скатерти, оставив на ней грязный след.
Не сказав больше ни слова, она развернулась, схватила своё пальто и выскочила за дверь, громко хлопнув ею.
В квартире снова воцарилась тишина. Запах запечённой курицы и яблочного пирога смешивался с запахом лжи и предательства. Алёна подошла к Артёму и осторожно коснулась его плеча. Он вздрогнул, будто очнувшись от долгого сна. Он повернулся и посмотрел на неё. В его глазах стояли слёзы, которые он так отчаянно сдерживал перед матерью. Он ничего не сказал. Просто притянул её к себе и крепко обнял, уткнувшись лицом в её волосы. И в этом молчаливом объятии посреди разрушенного ужина было больше правды, боли и любви, чем во всех словах, сказанных за этот страшный вечер. Их старая жизнь закончилась. И только сейчас у них появился шанс построить новую. Свою…
