Звонки с угрозами на мобильный, записки в почтовом ящике с обвинениями в мошенничестве, косые взгляды соседей. Тётя Клава, которая раньше всегда здоровалась и интересовалась здоровьем Аглаи Львовны, теперь демонстративно отворачивалась при встрече.
— Вот ведь как ловко парень устроился, — услышал Илья её слова в подъезде. — Прикинулся добреньким, а сам всё время к наследству присматривался. Старушка-то доверчивая была.
— Тётя Клава, вы же знаете, как я к ней относился…
— Знаю, знаю. Всё знаю теперь.
На работе в новой библиотеке, куда Илья недавно устроился после долгих поисков, коллеги тоже начали шептаться за его спиной. Марина, библиотекарь средних лет, даже сказала ему в лицо:
— А я бы тоже ухаживала за одинокой старушкой, если бы знала, что потом квартира в центре достанется! Ловко придумано.
— Марина, это не так…
— Да ладно, Илья. Все мы люди. Только признайся хотя бы себе.
Илья промолчал, не зная, что ответить. Как объяснить, что два года своей жизни он отдал просто так, потому что Аглая Львовна стала ему родной? Что он никогда не думал о наследстве, когда сидел с ней ночами во время болезни или выслушивал её воспоминания?
***
Через неделю к Илье пришли «наследники». Софья, её муж Виктор и адвокат с внушительной папкой документов. Они ворвались в квартиру как завоеватели, заявив, что будут оспаривать завещание в суде.
— Вы использовали одинокую старую женщину, — холодно произнёс адвокат, расположившись в любимом кресле Аглаи Львовны. — Вошли к ней в доверие с единственной целью — получить недвижимость. Это классический случай злоупотребления доверием.
— Тётя была не в себе последние годы, — добавила Софья, оглядывая комнату жадными глазами. — Склероз, забывчивость. Ты этим воспользовался, заставил её переписать завещание.
— Где вы были эти два года? — тихо спросил Илья. — Когда ей было плохо, когда она болела?
— Мы живём в другом городе! — огрызнулся муж Софьи. — У нас своя жизнь, свои проблемы. Но это не даёт тебе права красть наследство!
— Я ничего не крал…
— Увидим, что скажет суд, — отрезала Софья.
Илья слушал эти обвинения и чувствовал, как внутри него что-то ломается. Не от злости — от боли. Боли за Аглаю Львовну, которая при жизни видела племянницу раз в год, а теперь вдруг стала такой «любимой». Боли за себя — за то, что его искренние чувства превратили в холодный расчёт.
В тот вечер, когда «наследники» ушли, пообещав «добиться справедливости», Илья зашёл в спальню Аглаи Львовны. Всё здесь напоминало о ней книги на прикроватной тумбочке,, фотографии на комоде, любимое кресло у окна, где она любила читать.
Он открыл её шкатулку, где она хранила важные документы, и среди бумаг нашёл конверт с его именем. Внутри было письмо, написанное знакомым почерком.
«Дорогой Илюша, — читал он дрожащим голосом. — Если ты читаешь это, значит, меня уже нет. Знаю, что будут разговоры, осуждения, обвинения. Люди не понимают, что можно помогать просто так, от души. Ты был рядом не потому, что ждал награды, а потому, что у тебя доброе сердце. Эта квартира — не подарок и не плата за услуги. Это акт уважения к человеку, который умеет любить бескорыстно. Пожалуйста, не сомневайся в себе и не позволяй другим очернить нашу дружбу. Твоя благодарная Аглая Львовна».
Илья аккуратно сложил письмо и убрал в карман рубашки, поближе к сердцу. Впервые за эти тяжёлые дни он почувствовал твёрдую уверенность. Он знал правду. И больше не собирался оправдываться перед теми, кто видел корысть там, где была только любовь.
***
Судебный процесс начался через несколько недель. Илья собрал все документы, которые могли подтвердить его отношения с Аглаей Львовной. Он нашёл свидетелей, которые могли рассказать о том, как он заботился о ней, как проводил с ней время. Он даже нашёл старые фотографии, на которых они вместе — улыбающиеся, счастливые, полные жизни, записи разговоров, где Аглая Львовна говорит о своей любви к музыке и жизни, и, конечно, письмо, которое она оставила ему.
Софья и её адвокат пытались представить его как манипулятора:
— Подсудимый вошёл в доверие к потерпевшей с корыстными целями.
Но Илья был готов. Он рассказал судье о том, как они познакомились, о том, как он помогал ей в трудные времена, о том, как она делилась с ним своими переживаниями и радостями.
— Я не ждал ничего взамен, — говорил он, глядя в глаза судье. — Я просто хотел, чтобы она знала, что она не одна. Я был рядом, когда ей это было нужно.
Судья, выслушав обе стороны, принял решение. Он признал завещание Аглаи Львовны действительным и подтвердил право Ильи на наследство.
В зале раздался шёпот, а Софья с мужем побледнели. Илья же почувствовал, как с него свалилось тяжёлое бремя. Он не искал мести, но справедливость восторжествовала.
После суда жизнь Ильи изменилась. Он решил, что будет продолжать заниматься тем, что любил — помогать людям. В память об Аглае Львовне он организовал в квартире небольшой культурный центр, где проходили встречи пожилых людей, литературные вечера и музыкальные концерты. Он приглашал профессиональных музыкантов — бывших учеников Аглаи Львовны, которые с радостью откликнулись на его предложение.
— Это будет мой способ сохранить её память, — думал он, расставляя стулья для очередного концерта и развешивая фотографии Аглаи Львовны с её учениками.
Илья стал координатором и организатором, создавая пространство, где люди могли делиться своими талантами и находить общение. Он помогал одиноким пенсионерам, организовывал доставку продуктов, сопровождал к врачам — делал то, что когда-то делал для Аглаи Львовны.
Соседи, которые когда-то смотрели на него с недоверием, теперь приходили на мероприятия и благодарили за заботу. Тётя Клава была среди первых, кто попросил прощения:
— Прости, Илюша. Я была не права. Вижу теперь, какой ты человек.
— Музыка должна жить, — говорил он гостям центра, открывая очередной вечер, и вспоминая слова Аглаи Львовны.
Илья знал, что она гордилась бы им.
