1941 год
Вера с сыном уезжала подальше от Москвы. Так велел ей муж, прощаясь на перроне. Он сказал, что немцы идут к Москве и ей надо бежать, а он сделает всё, чтобы врaг не прошел к столице.
– Ты только береги себя, Санечка, – Вера плакала, целуя его лицо.
– Если и суждено погибнуть мне, то мой сын будет мной гордиться… Коля теперь на тебе , ты ему мать, но будешь еще и за отца. Береги сына. Обещай мне, что сегодня же начнешь собирать вещи, а завтра к сестре Оле, под Ярославль.
– Обещаю, Санечка.
– Я в село писать письма буду, – он поцеловал её и прыгнул в поезд, издававший прощальный гудок.
Вера вернулась домой и стала собирать вещи. Грустно было покидать свою комнату в коммуналке, где были дружные соседи, где ласковая баба Паша практически вырастила Коленьку, пока Саша и Вера были на работе. А еще ей придется оставить швейную машинку, её кормилицу… Не потащит она её с собой, шибко тяжелая, а ей и без этого ноши хватает.
– Мама, мы сюда вернемся? – спросил шестилетний Коля.
– Обязательно вернемся, – она погладила его вихрастую макушку и улыбнулась. – Вот увидишь, Новый год уже здесь будем справлять, вместе с папой и нашими соседями. Как обычно… Жизнь станет прежней, Коленька.
– А папка вернется?
– Конечно вернется, по-другому и быть не может! – успокоила его Вера.
*****
И вот они уже год живут в селе под Ярославлем. Две сестры, две женщины, ожидающие своих мужей. А новости с фронтa далеко не утешительные. Оля и Вера пишут письма своим любимым, работают в колхозе, участвуют активно в жизни села. А дети их растут. Вот уж Настеньке, Олиной дочке, пять годков исполнилось. А Коле осенью в школу идти. Он будто хочет насладиться каждым днем этого лета. Вера и Оля смеялись, когда он уже с утра убегал из дома.
– Хватается за каждый день лета, будто боится, что не успеет в речке накупаться, да с ребятней побегать по селу, – говорила Оля, глядя вслед племяннику.
– В Москве-то ведь нет таких просторов. Пусть гуляет… Знаешь, я так мечтала, что в первый класс он пойдет в столице, из комнаты, в которой он родился, его мы выведем с Санечкой. Не увидит Саша, как его сын в первый класс идет, кажется, так далеко до победы.
– Верка, не это главное, – Оля сурово посмотрела на неё. – Главное, чтобы Саша и Миша домой вернулись живыми. Вчера опять похоронка пришла в село, на этот раз тетке Зине. Ой, как голосила она, аж душа переворачивалась.
– Слышала…- Кивнула Вера. – Не дай бог нам такое пережить.
– Молишься? – спросила Оля тихо.
– Молюсь, – Вера показала ей крестик на груди, который тщательно прятала. – Мне так легче.
Оля подошла к шкафу и вытащила икону.
– Вот, мамина. Она меня ей благословляла, когда мы с Мишей поженились. Давай вот сюда поставим, – она подошла к полке и поставила икону возле фотографии мужа.- И я молиться буду.
Вскоре женщины занялись своими делами. Был выходной день, с самого утра они в огороде трудились, теперь занялись стиркой. Вдруг кто-то с улицы закричал:
– Тётя Вера, тётя Вера!
Вера выскочила со двора и увидела лопоухого Пашку, соседского мальчишку.
– Чего голосишь?
– Тётя Вера, там Колька утоп!
– Что ты говоришь такое? – подошедшая Оля рассердилась и схватила его за ухо.- Что за шутки?
– Колька утоп, утоп, – плакал мальчик, а слезы струились по его грязному лицу.
Женщины побежали к речке, Вера молилась, чтобы это было неправдой, чтобы это была просто шутка или ошибка. Но, подбегая к берегу, она увидела толпу людей, которые окружили лежавшего у кромки воды Коли.
Дальнейшие дни она помнит смутно. Будто душа её разбилась вдребезги, а осколки тяжело ранят сердце. Дышать больно, глаза ничего не видят, а уши не слышат… В ушах стоят слова мужа: “береги сына”.
– Не уберегла, Санечка, не уберегла, – шептала она, сжимая в руках рубашку сына.
Оля не отходила от неё ни на шаг. Она же и написала письмо зятю, где поведала о том, что случилось с Колей и в каком состоянии находится Вера.
Прошло два дня, как весточка была отправлена, а уж к их двору бредет почтальон.
– Савелич, письмо нам? – спросила Оля. – Давай скорее, давно уж вестей не было.
– Ты, Ольга, сестре своей как-то поаккуратнее скажи, – он протянул бумагу и пошагал прочь, не оборачиваясь. Мало приятного такие бумаги приносить, часто люди срывали на него злость, будто он виноват, что вместо письма похоронка пришла…
– Похоронка на Саню, – Ольга читала её и плакала, прижавшись спиной к стене сарая. Как сказать сестре об этом? Вера едва с ума не сошла после похорон сына, а тут еще и Сашки не стало..
Но сказать пришлось. Как утаить?
Вера и раньше особо не разговаривала, а теперь замкнулась в себе. Больших трудов стоило Ольге вытащить сестру из этого состояния. Да и беды других людей говорили Вере о том, что не она одна теряет близких, не только ей похоронки приходят. Вон, тетка Зина троих сыновей Родине отдала, и ничего – порыдала, погоревала, да вновь на работу вышла. Вот и она пыталась следовать её примеру – пусть душа её разбита, но она еще жива и дышит, а значит, надо взять себя в руки.
1944 год.
– Вера, Мишка возвращается домой, – Оля смотрела на неё горящими от радости глазами.
– Как теперь он без руки будет?
– Неважно, главное, что живой. А три руки на двоих – это тоже не плохо.
Обе женщины стали готовиться к встрече Михаила. Через две недели на телеге, в которую запрягли старую клячу, Вера и Оля отправились на станцию. Оля светилась от счастья, Вера тоже радовалась за сестру. Но недолго…
Три года ада изменили Михаила. Он стал суровым, даже злым. Боль в спине из-за ранения, да отсутствие руки очень сильно сказались на его поведении. Когда он начинал браться за какое-то дело, да не мог справиться с ним так же, как справлялся раньше, бросал всё и глаза его сверкали огнём. Доставалось всем, даже Вере. Отчего-то он невзлюбил сестру своей жены.
– Жалеешь меня, да? – как-то, напившись, он зло усмехнулся, глядя на неё.
– Отчего тебя жалеть? – вскинула голову Вера.- Ты один, что ли, калекой вернулся? Голова работает, одна рука есть, так отчего тебя жалеть? Вот Санька мой даже таким не вернется.
– Санька… Скучаешь без ласки-то мужской? – он вдруг как-то подобрался и встал, надвигаясь на Веру. – А чего, я могу приласкать.
Вера размахнулась и ударила его по щеке, затем еще раз и еще раз.
– Опомнись, Мишка! Жена у тебя есть, чего ты мелешь-то? Еще только повторится разговор, Ольге всё скажу. А уж, будь уверен, она уйдет от тебя. Баба она гордая и такого не потерпит. Будешь здесь жить один и спиваться.
Михаил вдруг успокоился и вышел из дома, а Веру трясло. Так… Надо что-то делать. Мало того, что Мишка отчего-то излишне суров с ней, так теперь еще и вот такие мысли у него появились. А если еще раз повторится? Семью сестры разрушать она не будет, даже если не по своей воле. До вечера она прикидывала все в уме, а когда Оля вернулась домой, Вера огорошила её:
– На следующей неделе в Москву уезжаю. Хватит, загостилась у вас. Немец теперь уж точно к Москве не подойдет, гонят его наши из страны. Пора возвращаться домой, жить своей жизнью, а не вашей.
– Ты справишься? – спросила Оля.
– Справлюсь, сестренка. Ты же знаешь, я сильная. За эти два года боль, конечно, не исчезла, но поутихла…Надо жить дальше. Если Бог оставил меня на этой земле, значит, для чего-то это нужно…
****
Вере не пришлось даже открывать замок на двери – он был сломан. Тихонько приоткрыв створку, она вошла в комнату и от увиденного потеряла дар речи. Комната была почти пуста. Лишь старенький буфет, да кровать, на котором отчего-то лежало старое рваное белье – вот всё, что осталось. Не было в комнате ничего, что они с Сашей нажили своим трудом, всё вынесли.
– Машинка, – прошептала она и скатилась по стене, упав на пол. – Как же я без швейной машинки буду?
– Вера, ты что ли? – услышала она голос бабы Паши и её шаркающие шаги.
– Я, баба Паша. Вернулась вот, к голым стенам.
– Ой, Вера, пойдем ко мне, расскажу все.
Вера встала и побрела в комнату, которая была дальше по коридору.
– Что творилось тут! Грабили пустующие комнаты, мы тут сидели как мыши, боялись выйти за дверь. Вот и вашу комнату вынесли, а я, как чувствовала, самое ценное взяла – машинку твою швейную, да посуду из буфета. Вот, смотри, – она подошла к углу и откинула простынку. Вера увидела, что и правда тут стоит её швейная машинка и посуда. Настроение немного улучшилось.
– Спасибо, баба Паша, – искренне поблагодарила она. – Машинка есть, а на остальное заработаю. А еще я рада увидеть вас в добром здравии.
– А что со мной будет? – махнула рукой баба Паша. – Никак Бог к себе не приберет, устала уж я, а всё живу, живу. Вот ради Галькиной девчонки, кто же с ней нянчится будет? Садик то работает, то закрывают, а Галке работать надо.
– Вот и живите. У меня теперь, кроме вас, никого нет здесь. Только соседи..
– А отчего ты без Кольки приехала? – поинтересовалась старушка.
– Нет больше сына моего. В сорок втором в реке утонул.
– Ой, беда, – покачала головой баба Паша. – Санька знает? Как он там?
– После похорон Коли и на Санечку похоронка пришла. И недели не прошло…
Баба Паша подошла и обняла плачущую соседку. И вдруг Вера услышала чей-то надрывный кашель.
– Кто это? Это не из двери Глафиры доносится?
– Так нет Глашки, арестовали её еще в сорок третьем.
– За что?
– За недостачу. Тут другие жильцы, – баба Паша нахмурилась и недовольно продолжила: – наш управдом бабку сюда больную с ребенком поселил. Кашляют так, что жуть берет.
– А отчего кашляют?
– Кто их знает? Мы с Галей запретили им выходить днем из комнаты, не приведи господь, мы еще заболеем. А у Гали ребенок малый. Вот они и сидят в комнате, боятся ослушаться. Пусть скажут спасибо, что вообще здесь их оставили, без ордера-то…
– Где Галя сейчас? – спросила она у бабы Паши про другую соседку.
– А где ей быть? – пожала плечами баба Паша. – На работе, а дочка в садике. Верка, ты не вздумай к тем соваться. Они здесь четыре дня, постоянно кашляют.
– Баба Паша, я вас не узнаю, – покачала головой Вера. – Вы ведь всегда были доброй женщиной, что с вами случилось?
– Доброй…Мне почем знать, чем они болеют? Нет бы приличных людей подселили.
Вера подошла к двери, где ранее жила Глафира, её подруга, и постучалась.
– Кто там? – услышала она сдавленный голос.
– Я ваша соседка, Вера Лаврова, откройте.
– Иди, милая, иди, не надо сюда заходить, – собеседница опять закашлялась.
– Вам к врачу надо.
– Какой врач, милая? Кому мы нужны?
– Так нельзя, – покачала головой Вера. – Откройте мне дверь, я зайду, хоть на ребенка посмотрю.
Дверь все же аккуратно открылась и Вера вступила в комнату. Женщина лет семидесяти, на вид чуть младше бабы Паши, отошла к окну. Она кашляла, а глаза её были красными. Женщина куталась в старую рваную шаль и Вера видела, что от озноба. На столе стоял стакан с водой и кусок черствого хлеба. На кровати сидел худенький мальчик. Посмотрев в его глаза, Вера вздрогнула – он был примерно ровесником её покойного сына. И как же он похож на него – тоже светленький, с голубыми глазами. Только вот жизнь будто уходила из них.
– Вам надо к врачу.
– Обращались уже, говорят, нет места в больнице.
– Это все ваше питание? – спросила Вера, а женщина отвела глаза в сторону.
– Так… С едой решим, а вот по поводу врача… Это тоже решим.
Вера пошла к больницу, главврачу которой она шила платья. Не то чтобы они были приятельницами, но однажды, когда Коля заболел и бедная Вера от страха металась по больнице, дойдя до главного врача с мольбами, женщина, улыбаясь, её успокоила.
– Мамочка, это ваш первый ребенок?
– Да, – Вера тряслась. – А они ничего не делают.. жар не спадает.
– У вашего сына обычная простуда, не нужно на уши ставить всю больницу. Поверьте, все, что нужно, уже сделали. Жар не сразу падает. – Елена Степановна снисходительно улыбнулась. Ох, уж эти мамочки. – Через три-четыре дня он бегать будет.
– Правда?
– Правда.
– Простите, видимо, я и правда излишне переживаю. Извините, я к сыну пойду.
– Вера.. Как, простите, вас по отчеству?
– Захаровна.
– Вера Захаровна, – главврач встала и обошла стол. – А где вы такое платье приобрели?
От глаз женщины не ускользнула необычная кройка платья. А еще оно было точно подобрано по фигуре.
– Сама сшила. У меня машинка есть, я шью иногда. Но только для себя и для мужа с сыном.
– А мне можете такое платье сшить? Ткань я достану.
Вера кивнула, соглашаясь.
Вот так, случайно и в панике познакомившись с Еленой Степановной, Вера три года шила ей и её дочери платья. Копейки никогда лишними не были…
И сейчас Вера решила обратиться к Елене Степановне. Только бы она была на работе, на своем месте.
Ей повезло. Елена Степановна как раз закончила планерку. Увидев Веру, она удивилась:
– Верочка! Рада вас видеть! Куда же вы пропали?
– В сорок первом уехала под Ярославль к сестре, сразу после того, как Сашу призвали.
– Александр… – Елена Степановна боялась спросить.
– В сорок втором похоронка пришла.
– Соболезную, – главврач дотронулась до её руки и сжала ладонь. – Значит, вы теперь Коленьке за мать и за отца?
– Коли тоже нет, незадолго до похоронки его не стало. река унесла жизнь моего сына.
Елена Степановна подошла и обняла её.
– Вы справитесь, милая. Справитесь. Но скажите, какая печаль вас привела сюда? Если вы хотите пошить мне платье, я вынуждена буду вас разочаровать – средств нет.
– Нет, нет, не за этим я пришла, – Вера помотала головой. – Хотя, если вы добудете ткань, я бесплатно вам пошью наряд. Машинка уцелела.
– Так в чем же дело? – удивилась Елена Степановна.
Вера рассказала ей про жильцов, которые поселились по соседству.
– Помогите, Елена Степановна.
– Через пару часов могут прийти?
– Могут, – радостно кивнула Вера.
****
У Евдокии, так звали пожилую женщину, была обычная простуда. А вот у Юрочки, как говорили в народе, чахотка. Его тут же поместили в палату. Для Евдокии места не нашлось, но микстуры ей дали.
– Чего ты с ними возишься? А ну, как от мальчишки чего подхватишь? – недовольно пробурчала баба Паша. А сама половником наливала суп в тарелку. – Вот, снеси Евдокии, пусть поест.
– Баба Паша!- радостно улыбнулась Вера.
– Да ну тебя!- махнула рукой баба Паша. – Отнесешь суп, да сама возвращайся, поешь.
Вскоре Евдокия пошла на поправку. Соседи уже сами звали к столу женщину, будто извиняясь за то, что сердились на них и ранее велели днем стены комнаты не покидать. Вера устроилась на ткацкую фабрику, а по вечерам разговаривала с Евдокией, от которой узнала, что женщина сама из Минска, что в одной белорусской деревне жила её дочь с зятем и сыном.
– Я же, когда все началось, из Минска то сразу же уехать поспешила, а как до деревни добралась, страшное узнала – зять мой сразу же пал, в первые дни. Дочери не стало, а вот детей успели из деревни вывезти. Я же внука всего два раза видела, так мне подводят мальчонку, говорят, вот Юра Ситко, и документы суют. Я же обрадовалась, что хоть внука судьба уберегла, а уж вечером, когда мальчонку в реке мыла, поняла – не он это.
– Как не он? – удивилась Вера.
– Вот так. Шрама нет у него на ноге. А должен быть. Дочка писала, что поранился он аккурат весной, аж зашивали ему ранку. Что шрам будет длинный. А тут ни следа. А мальчонка еще и не разговаривает, все молчит и молчит. Он ведь только недавно стал разговаривать. Семь годков ему, а в шесть только заговорил. Ну и что делать прикажешь?
– А где ваш внук?
– Стало быть, не выжил. Среди детей не было ни одного ребенка со шрамом на ноге. Ни одного Юры. Я уж искала, искала, да все безуспешно. Вот так и увезла с собой чужого мальчонку.
– А если родители его искать будут? – поежилась Вера.
– Никого в той деревне не осталось… Вот мы с ним и скитались, пока до столицы не добрались. Подруга тут моя жила, да померла, оказывается. А тут еще и хворь одолела. Где уж он её подхватил? Наверное, в одном из бараков, где мы временно проживали.
– Вылечим, – Вера успокаивала её. – В выходной день поеду в Коломну, говорят, там человек один обитает, у которого можно барсучий жир купить. Врачи посоветовали. Мы его вытащим, обязательно вытащим.
– Спасибо тебе, милая. – Евдокия вытерла глаза кончиком платка.- Доброе сердце у тебя.
– Просто я поняла, почему еще живу на этом свете. Благодаря вам и Юрочке я к жизни возвращаюсь…
ЭПИЛОГ
Вера взялась за дело и прибегала к каждому совету, чтобы вылечить Юрочку. И совместными усилиями с врачами это удалось. Евдокия не стала возражать, когда она решила усыновить мальчишку.
– Ему мать нужна. А мне нужен сын…- говорила Вера.
– Верно говоришь, Верочка. И моя душа спокойной будет. А ну, как со мной чего случится.
Но Евдокия прожила до восьмидесяти трех лет. Она подружилась с бабой Пашей и они теперь вдвоем приглядывали за соседскими детьми. Комнату Глафиры заняла молодая семья с двухлетней девочкой, поэтому Евдокия и Юра жили теперь в комнате Веры. Жили они дружно и одной семьей. Вера больше замуж не вышла, хотя мужчины иногда появлялись в ее жизни. Она растила Юру, он получил образование, а уже в пенсионном возрасте, когда и Вера ушла из жизни, перебрался в село и занялся пасекой. О болезни теперь ничего не напоминало, а мёд его славился по всей округе. Юрий ушел из жизни в восемьдесят один год. Он часто вспоминал Веру, которая выходила его и стала ему матерью. Ту, которая посвятила свою жизнь чужому ребенку, заполнив пустоту в своей душе.