964 год
Пожилая женщина качала головой, увидев решимость Полины.
– Не ходила бы ты туда, милая. Плохая слава за тот дом идет. Мальчишки наши деревенские всё туда из любопытства бегают, а взрослые стороной обходят ту избу. Егерь наш, Василий, вздумал облюбовать дом, подлатал, кое-где даже бревна заменил, а только не прожил и двух лет, в этом же доме его и нашли. Бог прибрал. Не зря говорят, ведьма наследство свое оставила худое. Всяк беду на голову накличет, коли хоть ночь там проведет.
– Ну что вы, какая ведьма? – улыбнулась Полина. – Не верю я в потустороннее, а у егеря вашего, небось, проблемы были.
– Мое дело предупредить тебя. Клава, жиличка того дома, странной была.
– А что вы знаете о Клавдии? Расскажите мне.
– Зачем тебе, милая? Ты бы поезжала в город обратно. Рейсовый автобус будет через час. Вот на нем и отправляйся.
– И всё же… Расскажите. Я наслышана об этом доме, – соврала Полина. – Хочу вот в газете заметку написать.
– В газете работаешь? – недоверчиво спросила женщина, представившись ранее Зинаидой Петровной. – А разве же можно о таком писать? Ты бы, милая, о передовике нашем, Петре Васильевиче написала бы. Или о доярке Катерине, что денно и нощно за коровами глядит и как детей малых опекает.
– Задание редакции, – уклончиво ответила Полина.
– А где же фотоаппарат? Неужто вам не выдают? Вот приезжал корреспондент давеча про председателя нашего заметку писать, так аппарат при нем был, записывал что-то на бумагу.
– А мне не выдали, – развела руками Полина. – На всех не хватает. Да и учусь я еще пока, заметку без снимка сделаю.
Полине было неудобно обманывать Зинаиду Петровну, но что поделать? Что она скажет? Спросит, помнит ли ее старушка? Вот лично она, Полина, ее не помнит. Да и эти места не припоминает. Лишь домик из сруба в лесу засел в памяти, да красивые мамины глаза. И голос её, шепчущий ласково:
– От березы три шага на север.
Не знала Полина, что это значит, но решила приехать и всё сама на месте выведать. Едва рейсовый автобус, фырча, остановился на въезде в село, Полина бросилась к старушке, которая сидела на лавочке ближайшего дома и спросила, как пройти в лесной дом на опушке. И вообще, есть ли он здесь. Слова Зинаиды Петровны подтвердили, что есть. И ее реакция – доказательство того, что Полина идет правильным путем.
– Ну слухай, тогда. Авось, после моих слов передумаешь. Дела давно минувших дней это. Жила у нас в селе Клава, дочь лесника. Батька ее, Алексеич, в лесу пропадал, сруб даже сколотил. А Клавке дом оставил после того, как она замуж за Лёньку-пастуха вышла. Ушел в лес, чтобы молодым не мешать. Такой ворчливый был, Царствие ему небесное, – перекрестилась Зинаида Петровна. – Но мужик работящий. Да только в сорок первом году, аккурат перед июнем он в волчью яму угодил. Кто уж ее вырыл без его ведома, почему он не знал о ней, никто толком не понял. Только нашли мужики его спустя недели две. Так участковый сказал. Дочь кинулась тогда отцу харчи отнести, а не застала его его, вот и забила тревогу.
Схоронили Алексеича, а в августе мужа Клавы призвали. Ушел Лёнька, а в октябре немцы в село вошли. Лютовали, конечно. Я помню всё, – глаза ее стали печальными от воспоминаний. – Дочку свою тогда в погребе прятала, из дома нос боялась показать. Всю животину со двора угнали… Эх… А вот Клавка спрятаться не могла. Поселился в ее избе офицер. Месяц тут немцы были. А как прогнали их, то спустя время поняли – Клавка понесла. Бабы все осудили ее тогда. А за что вот? Разве же сама она?
Знали в селе, что в травах она разбирается, вот и стали наши кумушки местные всё узнавать – почему не скинет, отчего отвар какой не сделает? А Клавка все отмалчивалась. А перед родами так вообще в Клавку разве что ленивый не плевался. Народ озлобленный был после столь тяжелого времени, а тут Клава, которая в себе немецкого дитенка носит.
Родила Клавка дочку, а на следующий день собралась и ушла в лес. В колхозе она не состояла, так что никому не было до нее дела. Благо хоть в органы не сообщили, а ведь могли бы… Отпустили Клавку с миром, вот и устроилась она с дочкой в лесу. На что жила, не знаю. Говорят, травы собирала и корешки всякие, в город на рынок носила и продавала. А кто-то говорит, что на станции она полы мыла. Мы же зажили своей жизнью. Да вот только любопытные и злые оставались среди населения, стали приходить тайком к избе и по окнам камнями швыряться. А однажды Клавка вышла, увидела мальчишку нашего местного, Кольку, да как закричит:
– Прокляну, еще раз сунешься к моему дому.
Колька сперва не испужался, а потом неприятности начались – то в капкан угодит, то, зная округу, в болото провалится. А потом снаряд нашел, чуть не подорвался. Вот тогда он и стал говорить, что это Клава на него порчу навела.
– Ну совпадение же, это мальчишка, всяко бывает, – покачала головой Полина.
– Совпадение или нет, но пошла плохая слава. Клавка вовсе в лесу одичала, на человека перестала быть похожей, только глаза в ней ее былую красу выдавали.
– А муж ее, он вернулся? – спросила Полина, затаив дыхание.
– Вернулся, но не скоро. В сорок восьмом году пришел, в Германии служил. Он ведь знал, что дома произошло, Клава ему небось сама написала. Вот и не торопился домой возвращаться. А потом всё же приехал. не просыхал сперва… А спустя несколько дней ушел он в лес, не было его до вечера , а потом вернулся и сказал, что Клавки нет. Порешил он ее.
– И что с Лёней стало? Его посадили?
– Не успели, – прошептала Зинаида Петровна. – В болоте сгинул. Во как! После этого люди стали говорить, что дух Клавдии забрал его с собой.
– А где она похоронена?
– Знаешь, на кладбище, – как-то даже удивленно ответила Зинаида Петровна. – Говорят, сам же Лёнька и настоял. Рядом с отцом её схоронили. Были люди против, поговаривали, что за оградой надо, но вот отчего-то на погосте лежит. Крещеной она была, да вот кто об этом помнит? Все ведьмой кликали. Уж за давностью лет я и не помню, кто занимался этим. Меня самой в селе не было тогда.
****
Полина шла вперед туда, куда ей указала Зинаида Петровна. Погода стояла прекрасной – начало осени, такой теплой и солнечной. Она шла и думала о том, как её матери в жизни досталось. Люди гадают, куда же девчонка делась… Никому и в голову не пришло, что успела Клава дочь свою на станцию отправить, да слова прошептать.
Полина смутно помнит, что было с ней. Только то, что пришла она на станцию и плакала, а рядом бегали люди. Она им что-то говорила, вроде того, чтобы отвели ее в детский дом, что нет у нее больше мамы.
Так она оказалась в детском доме. Росла, училась жить по-другому. Здесь ей даже нравилось – много ребят, игры. А вскоре и в школу пошла. После леса это был другой мир.
Только все чаще и чаще она думала над тем, почему ее мама отправила на станцию и велела сказать людям, что у нее нет матери. Она делилась с персоналом детского дома, но те лишь отмахивались, слушая ребенка. Какой лес? Какая мама? Очередная бродяжка. Дикая, ни к чему не приспособленная. Проверять никто не стал, в сорок восьмом году еще полно сирот на вокзалах и в подвалах ошивалось.
А теперь она поняла, почему мать ее отправила на станцию. Знала она, что муж не простит, знала, что может ее порешить. Вот и доверилась судьбе, а дочь уберегла. Только что значат слова – “от березы три шага на север”.
Удивительно, но эти слова она запомнила четко и на всю жизнь. Может и правда мама силу какую имела? Тот день, когда они расстались, она смутно помнит. Но шепот этих загадочных слов в памяти засел прочно.
А еще она сегодня узнала о судьбе своей матери. Вот кому не позавидуешь. Правильно она сделала, что дочь в детский дом отправила. Какая бы ждала судьба ребенка, родившегося от немецкого офицера?
Подойдя к дому, который зловеще зиял своими пустыми окнами, Полина сперва встала перед ним, а потом решительно прошла внутрь. Он был пустой. Что бы не говорила Зинаида Петровна, а всё-таки местные вытащили отсюда всё дочиста. Разве жила её мать в пустом доме? Разве не было у неё хотя бы плошки какой или ведерка старенького? Но что это в углу? Тяпка и даже лопата. Старая металлическая, без черенка, покрытая ржавчиной.
Лишь на полу валялись шишки еловые, попадавшие в пустые окна… А еще очень пахло сыростью и пылью.
Значит, здесь Полинка провела первые шесть лет своей жизни. Значит, здесь она делала первые шаги и говорила первые слова. Это здесь её мама пряталась от людской злобы и осуждающих взглядов. Боролась за своего ребенка. Одно непонятно – почему она её оставила? Сейчас, конечно, правды не узнать.
Полина огляделась и увидела березу, покачивающуюся на толстом и уже старом стволе. Сориентировавшись, где север, она стала считать шаги.
Вернувшись в дом, она взяла ржавую лопату и, приловчившись копать без черенка, взялась за дело. Может, неправильно посчитала? Земля плотная, ничего тут нет. Или она неправильно запомнила слова, либо сама себе их придумала? Она копала, копала, прошло больше часа поисков и наконец на глубине в штык лопаты что-то звякнуло.
Руками расшвыряв землю, Полина достала металлический короб, завернутый в мешковину. Диковинный такой, она не видела подобные. Сверху он был покрыт металлом, а внутри деревянный. Правда, дерево всё почернело. Зато внутри что-то было на немецком. А еще там лежал серебряный крестик и круглый медальон. Открыв его, Полина увидела черно-белое фото в миниатюре. На нем была запечатлена красивая женщина, она улыбалась. А еще в несколько раз был сложенный пожелтевший листок. На нем маленькими неровными буквами, которые расплылись видимо от попавшей внутрь влаги, написано послание.
” Здравствуй, дочка. Если ты читаешь эту записку, значит ты запомнила мои слова. Крестик – твой, я смогла окрестить тебя в небольшой часовне. На фото я. Хочу, чтобы ты помнила меня именно такой. Я знаю, что скоро настанет мой последний час, что муж мой вернулся и жизни не даст. Но ни о чем не жалею. Лучше уж помереть, чем прятаться от людей и осуждения. Устала я…Только боюсь за тебя, поэтому лучше было тебе расти в детском доме, где никто наверняка не будет знать, кто ты по рождению. Я не любила твоего отца, но я любила тебя. Надо было раньше тебя отвезти в город, да не могла. Не представляла своей жизни без тебя. Не верь никому, я не ведьма, поэтому не бойся людских злых слов. Прощай, твоя мама.”
Сжимая в руках кулон и надев на себя крестик на серой веревочке, Полина заплакала. Какая же хрупкая и непредсказуемая жизнь. Сегодня ты живешь с мужем, в любви, оберегая свой очаг. А завтра ты становишься предметом насмешек и плевков. Просто потому, что ты слабая женщина. Что пережила ее мать за шесть лет в лесу? Как часто она думала о будущем своей дочери? Этого Полина никогда не узнает.
***
Дойдя до дома Зинаиды Петровны Полина постучала в калитку, чтобы залаяла собака.
– Вернулась? – спросила словоохотливая старушка.
– Вернулась. Скажите, а вы не помните фамилии Клавдии?
– Так Лункина она по мужу. А отец её Емельянов. А чего тебе?
– Скажите, где у вас кладбище?
– Новое или старое?
– А где ее схоронили? – спросила Полина.
– Так на старом. Там уж с пятидесятого никого не хоронят. Ступай вон по дороге, как пройдешь последний дом, там через поле за бугорком будет старый погост. Только вот зачем тебе?
– Любопытно, – улыбнулась Полина и пошагала по указанному направлению, чтобы избежать дальнейших расспросов.
Она долго искала нужные захоронения, но все же нашла. Вот Емельянов Степан Алексеевич, вот рядом с ним Лункина Клавдия Степановна, год сходится. Только вот крест у нее был покосившимся, будто пытались его выдрать.
– Ну здравствуйте, мама и дедушка. Вот и нашла я ваше последнее пристанище, – прошептала она.
ЭПИЛОГ
Полина уехала, а через месяц приехала вновь и заказала у местного плотника два креста, заплатила местным ребятам и те помогли их заменить. Когда спросили, кем она приходится почившим, Полина уклончиво ответила, что дальняя родня из города. Молодые лишь плечами пожимали – прошло шестнадцать лет и это поколение уже не верило в бабкины рассказы.
А Полина, когда спустя много лет церкви стали возрождаться, ставила свечки за дедушку и мать. Об остальных родных она не знала…