Алёна стояла у окна, стиснув телефон побелевшими костяшками пальцев. На экране красовался безликий сайт частного реабилитационного центра “Возрождение”.
Кликнув на “Забронировать место”, она ощутила не облегчение, а леденящую пустоту.
За её спиной, в гостиной, притих двенадцатилетний Кирилл. Не слышно было даже привычного стрекотания из его наушников.
Алёна приободрила сама себя тем, что все-таки сделала это: оформила сына на четырёхнедельный курс “Цифрового детокса и коррекции девиантного поведения подростков”.
Основание: игровая и интернет-зависимость. Всё началось с малого. Часы за играми в интернете растянулись до ночи.
Потом появились какие-то стрелялки с голосами незнакомых взрослых мужчин в наушниках.
Школьные оценки поползли вниз, а разговоры свелись к односложным ответам “норм”, “отстань”, “дай денег на донат”.
Все ее попытки отобрать планшет или ограничить время ребенка в интернете заканчивались истериками, хлопаньем дверей или молчаливой недельной обидой.
Алёна, уставшая после смены в больничной лаборатории, чувствовала себя беспомощной.
Она была одна. Муж, Максим, пять лет как жил в другой семье, откуда присылал алименты и редкие, дежурные смс: “Как Кирюха?”
Силы сопротивляться и искать подход к сыну иссякли. Ей казалось, что она теряет его.
В панике женщина решилась на отчаянный шаг — отдать сына в реабилитационный центр.
— Мам, — тихо позвал Кирилл. Он стоял в дверях, бледный, с огромными глазами. — Это правда? Ты меня… отправляешь в психушку?
— Не в психушку, Кирюш, а в хорошее место. Там тебе точно помогут. Специалисты, — голос её звучал фальшиво даже в собственных ушах. — Там природа, спорт, общение… Ты же сам говоришь, что не можешь остановиться. Мы справимся.
— Я не хочу, — просто сказал он. — Я буду лучше. Честно. Выключу телефон. Всё.
Но Алёна уже боялась верить его обещаниям. Они звучали и раньше. Она отвернулась к окну, чтобы он не видел слёз.
— Собирай вещи. Завтра поедем.
*****
Лидия Павловна, свекровь Алёны, узнала всё через два дня. Не от невестки, та молчала, как партизан, а от соседки по даче, тёти Вари, у которой внучка училась в одном классе с Кириллом.
Потрясённая девочка рассказала бабушке, что Кирюху забрали в интернат для трудных.
Лидия Павловна перезвонила тёте Варе трижды, уточняя детали. Потом долго сидела в кресле-качалке, вглядываясь в портрет сына, Максима, стоявший на комоде.
Он ушёл к другой, оставив ей на попечение и внука, и сбитую с толку невестку. Лидия Павловна всегда считала Алёну слабой, слишком мягкой, не умеющей поставить ребёнка на место.
Однако такого она допустить не могла. Она набрала номер Алёны. Тот не отвечал.
Тогда Лидия Павловна, не раздумывая, надела свой лучший синий костюм, как на парад, взяла старую сумку и поехала к ним. Алёна открыла дверь. Лицо у неё было серое, опустошённое.
— Лидия Павловна? Что вы…
— Где мой внук? — переступив порог, спросила свекровь без предисловий. Её голос, низкий и властный, заполнил тихую квартиру.
— Он… в оздоровительном центре. Ему нужна помощь, — Алёна сжалась в комок.
— Оздоровительный? — Лидия Павловна фыркнула, снимая туфли. — Мне Варвара Семёновна всё рассказала. “Возрождение”. Читала я про их возрождение. Секта какая-то, а не центр! Там детей ломают, чтобы родителям было удобно! Ты с ума сошла?!
— Я его мать! — вспыхнула Алёна, в ее голосе прорвалась накопленная усталость и злость. — И я решаю, что для него лучше! Вы не представляете, во что он превратился! Целыми днями сидит в телефоне! Он не ест, не спит нормально! Он меня не слышит!
— А ты его слышала? — отрезала Лидия Павловна, проходя в гостиную и окидывая взглядом пустой диван. — Или просто орала “выключи этот телефон”? Ты его в армию собираешься отправить? Он ребёнок! Его нужно занимать, заинтересовывать, а не в тюрьму сдавать!
— Занимать? — истерично рассмеялась Алёна. — Я работаю на двух работах, чтобы у него были эти самые телефоны и кроссовки! У меня нет сил на “заинтересовывать”! А у вас тоже, смотрю, их нет! Вы приезжаете раз в месяц, пирожков привозите, и вам кажется, что вы всё знаете!
Лидия Павловна вдруг села на диван. Она смотрела на невестку — молодую, измождённую женщину, которая пыталась справиться со всем в одиночку.
— Нет, — тихо сказала она. — Не знаю и не претендую. Но я знаю Кирилла. Он не трудный. Он… потерявшийся. И мы, взрослые, его теряем. Сначала Максим. Потом ты. Теперь я.
В её голосе не было упрёка. Только горькая констатация факта. Алёна молча уткнулась лицом в ладони.
— Я была строгой матерью, — после паузы заговорила свекровь, глядя в стену. — Максим тоже часами гонял играл в приставку. Я отбирала шнуры, кричала. Он злился. Хочешь знать, что из этого вышло? Мы практически не общаемся. Да кому я рассказываю? Ты и так сама все видела…
— Что же мне делать? — выдохнула Алёна с горечью.
— Для начала — забрать его прямо сейчас. Пока он не начал думать, что его предали самые близкие. А потом… Потом будем думать вместе.
— Я подписала договор. Там штраф…
— Заплачу из своей пенсии, — отмахнулась Лидия Павловна. — Дешевле, чем потом всю жизнь платить психотерапевтам за чувство вины. Едем.
*****
Дорога до центра заняла целых три часа. Молчание в машине было напряжённым, но уже не враждебным.
Алёна лихорадочно пролистывала в телефоне отзывы о центре, которые раньше игнорировала: “жёсткая дисциплина”, “изоляция”, “сын вернулся замкнутым”… Ее сердце сжималось от ужаса.
— Ничего себе. Точно вылитая тюрьма! — пробасила Лидия Павловна, всплеснув руками.
“Возрождение” оказалось не уютным пансионатом, а охраняемым коттеджем за высоким забором.
Их встретила слишком улыбчивая женщина-администратор. Лидия Павловна, не церемонясь, потребовала увидеть внука.
Кирилла привели в кабинет. Увидев его, Алёна вскрикнула. Он был в серой одежде, лицо осунулось, глаза смотрели в пол, избегая встреч. Кирилл будто бы постарел на несколько лет за эти два дня.
— Бабушка, — хрипло сказал он, и его голос дрогнул.
— Всё, сынок. Всё. Поехали домой, — твёрдо сказала Лидия Павловна, обнимая его за плечи.
Администратор попыталась возразить, завести речь о договоре, о процессе адаптации, о вреде резкого прерывания терапии.
Но свекровь, с её советской выправкой и беспрекословным тоном, была неумолима.
Она говорила о правах ребёнка, о звонке в прокуратуру и министерство здравоохранения.
Через полчаса, уплатив штраф, они вышли за ворота, ведя за руку молчаливого Кирилла.
Обратная дорога заняла, казалось, еще больше времени. Кирилл спал на заднем сиденье, укрытый бабушкиным пледом. Алёна, глядя на него в зеркало заднего вида, беззвучно плакала.
— Хватит реветь, — тихо, но строго сказала Лидия Павловна. — Слёзами горю не поможешь. Нам предстоит тяжелая работа.
*****
Работа началась на следующий день. Лидия Павловна, вопреки ожиданиям Алёны, не уехала.
Она привезла с дачи старый чемодан. Оттуда появились вещи, которых Кирилл не видел годами: набор для выжигания по дереву, который когда-то подарил дед, сборник задач по логике и шахматная доска.
Первые дни Кирилл был как сомнамбула. Он механически ел, с тоской поглядывая на отключённый и спрятанный Алёной по указанию свекрови телефон.
Бабушка не читала нотаций. Она просто садилась с ним рядом.
— Скучно? — спросила женщина в первый вечер.
Кирилл пожал плечами.
— Давай-ка машину мою посмотрим, масло поменяем. Научился бы уже. Я с 20 лет вожу.
Он пошёл за ней в гараж нехотя. Но через час Алёна, заглянув туда, увидела, как сын, испачканный в масле, старательно закручивает какой-то винт, а Лидия Павловна, в старом халате, даёт ему указания.
В другой раз бабушка принесла толстенную книгу — “Три мушкетёра”.
— Не люблю читать, — буркнул Кирилл.
— А я сама буду тебе вслух читать, — заявила она. — Мне одной скучно.
Она читала по вечерам, артистично изображая то Атоса, то Миледи. Сначала Кирилл просто лежал на диване, уставившись в потолок.
Потом стал слушать, а через неделю сам украдкой взял книгу, чтобы узнать, чем всё закончится.
Лидия Павловна объявила войну тишине. Она доставала старые фотографии, рассказывала смешные и не очень истории из жизни Максима, о котором обычно в доме не говорили.
Кирилл слушал бабушку, задавая редкие вопросы. Алёна наблюдала за этим, чувствуя себя одновременно благодарной и лишней.
Она по-прежнему боялась, что как только свекровь уедет, всё вернется на круги своя.
Как-то вечером, моя посуду, женщина не выдержала и завела разговор на волновавшую ее тему:
— Лидия Павловна, я… я не знаю, как вас благодарить. Но что мне делать, когда вы уедете? Я не умею так, как вы.
Свекровь вытерла руки полотенцем и усмехнулась:
— Ты думаешь, я какая-то волшебница? Я просто его люблю и готова тратить на него время. А ты слишком устаёшь, чтобы любить. Отдай телефон.
— Что?
— Верни ему телефон, но с условиями. Но не ты их установишь. Мы сядем и выработаем вместе, как три взрослых человека.
Это был самый страшный шаг для Алёны. Она боялась, что, получив заветный гаджет, Кирилл с головой нырнёт обратно в свой мир.
Но она доверилась свекрови. Больше доверять было некому. Они сели втроём за кухонный стол и стали составлять договор.
Договор получился на двух листах А4. Два часа игр в будни и три — в выходные. Телефон выключается ровно в десять вечера и заряжается на кухне, а не в комнате.
Домашние задания выполняются до того, как Кирилл сядет за игру. За нарушения — штрафные санкции: дополнительная помощь по дому, лишение часа игр в выходной.
Но и бонусы: если неделя без срывов — можно выбрать любое совместное мероприятие (кино, пицца, поход в аквапарк).
Кирилл, к удивлению Алёны, отнёсся к этому очень серьёзно. Он вносил правки (“два часа в будни — мало, два с половиной”), спорил.
Прошёл месяц. Лидия Павловна собралась домой. Кирилл помогал ей донести чемодан до такси.
— Будешь по мне скучать? — спросила женщина, поправляя внуку воротник рубашки.
— Ну… может быть, — улыбнулся он, уже почти по-старому, по-детски.
— Звони, если что. Я сразу приеду и деда твоего притащу, он тебе про мотоциклы расскажет…
Вечером Кирилл, как и договаривались, положил телефон на кухонный стол и пошёл в душ.
Алёна была очень рада тому, что сын наконец-то что-то понял и пошел на контакт.
Приезжать Лидии Павловне больше, чем раз в месяц, не пришлось. Кирилл не нарушал установленных с матерью договоренностей.
С месяцами у него появлялись новые увлечения, и телефон отошел на второй план.