Часть 1. ИЛИ ОН, ИЛИ Я
Последние несколько недель я жила в ритме между тихими вздохами ночью и натянутой улыбкой днем. И вот этот момент настал. В гостиной, пахнущей дорогим кофе и напряжением, мой муж, Алексей, произнес слова, которые повисли в воздухе острыми осколками.
— Я больше не могу притворяться, Катя. Он не мой сын, и я не хочу, чтобы он вечно торчал здесь, как напоминание о твоем прошлом, — его голос был холодным и ровным, без единой трещинки сомнения. — Выбор за тобой. Как только Артем получит аттестат, он съезжает. Или мы разводимся.
Я смотрела на него, пытаясь найти в его глазах хоть каплю той нежности, что была когда-то. Но видела лишь стальную решимость.
— Алексей, он всего лишь мальчик. Он твой, пусть и не по крови. Он брат Лизы, — попыталась я возразить, но голос мой предательски дрогнул.
— Лиза заслуживает того, чтобы расти в нормальной семье, без этого вечного напряжения. А он его создает. Я ставлю точку, Катя. Или он, или я.
Эти слова эхом отдавались в моей голове, когда я стояла на кухне, бесцельно протирая одну и ту же тарелку. Разве такой выбор вообще возможен для матери? С одной стороны — благополучие младшей дочери, ее привычный мир с большой квартирой, дорогими игрушками и отцом. С другой — счастье моего первенца, Артема, которого просто хотят выбросить из его же дома, как надоевшую вещь.
В ту ночь я зашла в комнату к Лизе. Десятилетняя дочь спала, прижимая к груди плюшевого медвежонка. Ее дыхание было безмятежным. Потом я подошла к двери Артема. Из-под нее струился свет. Я постучала.
— Входи, мам, — его голос стал низким, почти мужским. Он сидел за учебниками, но я знала — он все слышал. Его поза была неестественно напряженной.
— Тёма…
— Все в порядке, — он перебил меня, не поворачиваясь. — Я все понимаю. Я найду общежитие, устроюсь на работу. Не переживай.
В его словах не было обиды. Была лишь горькая, не по годам, усталость. И в тот миг мое сердце, разрывавшееся на части, вдруг сложилось обратно.
Мой выбор был не между детьми. Мой выбор был между страхом и любовью.
Часть 2. ЗДЕСЬ МЫ СЕМЬЯ
Через месяц мы стояли втроем на пороге маленькой студии в спальном районе. Совмещенная с гостиной кухня и вид из окна на серую стену соседнего дома.
— Уютно, — попыталась пошутить Лиза, но ее нижняя губа предательски дрожала.
Артем молча принялся расставлять книги на единственной полке. Его молчание было тяжелее любых упреков.
Первые недели были адом. Я металась между работой, поисками подработки, готовкой на крохотной плите и попытками утешить Лизу, которая по ночам плакала по папе и своей большой комнате. Денег катастрофически не хватало. Я падала без сил на раскладной диван и с ужасом думала: «Я не справлюсь. Я все испортила. Я лишила их обоих будущего».
Сомнения грызли меня изнутри. Я видела, как Артем, вместо того чтобы гулять с друзьями, торопился после школы на подработку курьером. Я видела, как Лиза, возвращаясь с занятий, тихо сидела в углу. Я была на грани. Готова была поднять белый флаг и позвонить Алексею с мольбой о пощаде.
И вот в одну из таких ночей, когда я, уткнувшись лицом в подушку, пыталась заглушить собственные рыдания, ко мне подошла Лиза.
— Мама, не плачь, — ее маленькая теплая ладонь легла на мою щеку.
Я подняла голову. Рядом с ней стоял Артем. В руках они держали что-то большое, завернутое в старую простыню.
— Мы хотели тебе кое-что подарить, — сказал Артем. Его голос снова звучал мягко, по-детски. — Мы с Лизой делали это вечера, пока ты думала, что мы делаем уроки.
Они развернули сверток. Это была картина. Но не детский рисунок, а удивительно детализированная, глубокая работа, словно написанная рукой опытного художника. На ней была изображена я. Не та изможденная, испуганная женщина, что смотрела на меня из зеркала последние месяцы. На картине я сидела на траве, смеясь, запрокинув голову, а возле меня были Артем и Лиза, тоже смеющиеся, с сияющими глазами. Над нами было яркое-яркое солнце, а внизу, изящным шрифтом, была выведена фраза: «Лучшей маме на свете».
Я смотрела на картину, и комок в горле мешал мне дышать. Слезы текли по моим щекам, но это были другие слезы. Слезы очищения.
— Как вы это нарисовали? — выдохнула я.
— Мы не сами, — улыбнулся Артем. — Вернее, не совсем сами. Лиза набросала нас всех на бумаге, как в раннем детстве, помнишь, она тебе такие шедевры дарила?
Я кивнула, смахнув слезу. Конечно, помню. Каждая ее каракуля была для меня сокровищем.
— А потом я нашел в интернете новый сервис, — продолжил сын. — Там, с помощью искусственного интеллекта, можно превратить любой, даже самый простой рисунок, в настоящую картину. Мы загрузили набросок Лизы, и нейросеть его доработала, добавила красок, света… Получилось в тысячу раз лучше, чем мы себе представляли. — Ты все сделала правильно, мам, — тихо сказал Артем, глядя на картину, а потом на меня. — Раньше в большом доме мы были чужими друг другу. А здесь мы семья.
— Да, — прошептала Лиза, обнимая меня за шею. — Здесь мы вместе. И ты самая сильная мама на свете.
В тот вечер, в нашей тесной студии, я поняла настоящую цену своего выбора. Я выбрала их право быть любимыми без условий. И этот подарок, рожденный на стыке детской фантазии и современных технологий, стал для меня самым главным произведением искусства в мире. Потому что он был о нас. О настоящей семье.