Татьяна Васильевна шла по улице, высоко поднимая воротник пальто, хотя ветер был едва заметным. Ей казалось, что холод исходит не снаружи, а изнутри, от тяжёлых, спутанных мыслей, которые никак не давали покоя. Она всё повторяла одно и то же: как сын мог так поступить? Как Игорь, её единственный, её мальчик, мог принять решение, не подумав о ней, о том, каково ей будет?
Новость Игорь произнёс накануне почти буднично, без пафоса, будто говорил о чём-то совершенно естественном:
— Мы с Юлей решили жить у её мамы. Там просторнее и тише.
Эти слова прозвучали в ушах Татьяны так, будто кто-то резко захлопнул дверь прямо перед её лицом. Она не сразу ответила, только моргнула несколько раз, стараясь не показать, как она поражена. Но внутри всё обрушилось.
Как так? Мужчина должен приводить жену к себе, в дом, где его корни, где его семья. А не идти на поклон к тёще!
Сколько она ни старалась объяснить это сыну, всё было впустую. Игорь стоял на своём упрямо и спокойно, как будто говорил не о главном решении жизни, а о выборе новой модели телефона.
— Мам, ну правда. У Елизаветы Дмитриевны квартира большая, и она одна. Там две комнаты, и район спокойный. А у тебя… ну, ты сама знаешь: шумно, тесно. Нам будет неудобно.
— Ничего не неудобно! — хотелось ей крикнуть. — Ты здесь родился, вырос. Это твой дом!
Но Игорь только вздыхал, будто боялся повышения тона больше, чем самой сути разговора.
— Мам, я буду помогать тебе. Я же не бросаю. Просто жить нам там лучше.
Слова эти задели сильнее. Он будто заранее оправдывался, значит, понимал, что больно ей делает.
А ещё сильнее мучила мысль: что подумают люди? Что она, Татьяна Васильевна, такая сварливая, что сын сбежал к тёще? Что она не даёт молодым жить, лезет в их отношения, контролирует каждый шаг? Да, квартира у неё маленькая, но есть две комнаты. Она уже всё продумала: молодым большая, себе… та, что поменьше. Разве она стала бы мешать?
Но Игорь словно и не пытался понять. Упрямо повторял: так лучше.
Она вспомнила, как ещё вчера они договорились встретиться, чтобы обсудить детали свадьбы. Игорь предложил спокойно поговорить в кафе, «без эмоций». Её передёрнуло от этого слова. Будто эмоции — это что-то плохое, недостойное взрослого человека. А разве мать может без эмоций воспринимать такие решения сына?
Татьяна остановилась перед витриной книжного, поймала в отражении своё лицо, бледное, уставшее, с неглубокими морщинками, которые обычно скрывались под лёгким макияжем. Сегодня она даже тушь на ресницы не нанесла.
Стыдно, — подумала она внезапно и тяжело. — Стыдно, что сын предпочёл чужой дом моему. Стыдно, что не смогла стать ему той матерью, к которой идут, а не от которой уходят.
Шаги её стали короче и медленнее. Она будто тянула за собой груз, который с каждой мыслью становился тяжелее.
Если бы он сказал, что хочет жить отдельно, я бы ещё поняла. Молодые должны учиться самостоятельности, пусть ошибаются, расплачиваются, но учатся. Но идти к тёще… это уже другое. Это будто он выбрал её семью вместо своей.
Ей было обидно. Настолько обидно, что в груди словно что-то покалывало. И вместе с этим обидным чувством росло другое: страх потерять сына.
За столько лет она привыкла, что они вдвоём — команда. Муж умер, когда Игорю было десять, и она тянула всё сама. Работала, экономила, подрабатывала по вечерам. Не для себя, для него. Чтобы вырастить, дать образование, поставить на ноги.
А теперь чужой человек решает, где он будет жить.
Она почти не знала Юлю. И то, что знала, ей не нравилось: слишком самостоятельная, слишком уверенная и какая-то… чужая. Татьяна видела: девушка не из тех, кто будет мягкой, благодарной невесткой. Она из тех, кто ставит свои правила, и кто их нарушит, тот виноват.
Наверное, поэтому Игорь так легко согласился жить у неё. Наверное, Юля настояла.
А он согласился, не подумав о матери.
Татьяна глубоко вздохнула, пытаясь отогнать слёзы, которые уже подступали к глазам. Нет, плакать она не будет. Она должна прийти на встречу спокойной, рассудительной, показать сыну, что его решение ошибочно. Он поймёт. Должен понять.
Она снова ускорила шаг, будто боялась, что, если остановится, уже не сможет идти дальше.
Впереди был поворот к кафе. Там, за стеклянными дверями, Игорь уже наверняка ждал её, подсматривая в телефон и не представляя, что у матери на сердце тяжесть, как перед самым большим разговором в жизни.
Татьяна Васильевна выпрямила плечи. Она шла туда не только обсуждать свадьбу. Она шла защищать свой дом, свою семью, свою роль в жизни сына.
Когда Игорь впервые привёл Юлю знакомиться, Татьяна Васильевна сразу почувствовала в девушке что-то колкое. Юля умела улыбаться, умела красиво говорить, держаться уверенно. Но в её взгляде было что-то своё, отдельное, будто она уже заранее понимает, что уступать не собирается.
Игорь же сиял так, словно нашёл самое дорогое сокровище. И Таня, привыкшая к его спокойствию, даже растерялась: сын её редко увлекался кем-то настолько.
Но вскоре эта внешняя приветливость сменилась тихими переменами. В тот же месяц Игорь заявил:
— Мам, мы решили снять квартиру. Хотим пожить отдельно.
Она не стала возражать. Всё-таки парень взрослый, ему двадцать шесть, пора самому учиться вести хозяйство, решать бытовые вопросы. И, честно говоря, она думала, что отношения быстро сойдут на нет. Ей казалось, Юля капризная, избалованная вниманием родителей единственного ребёнка. Девушка с характером, который рано или поздно начнёт требовать постоянных уступок.
Но Игорь держался уверенно, и они съехали. Таня не вмешивалась. Она терпеливо ждала, что сын вернётся, не обязательно навсегда, но хотя бы на короткий разговор, где признает, что был неправ.
Ждала неделю, месяц, два.
А потом стала замечать, что он рассказывает о Юле всё чаще и чаще. И в каждом его слове звучало восхищение.
И всё равно Татьяна думала: до свадьбы дело не дойдёт.
Но всё произошло так, как она меньше всего ожидала. Игорь позвонил ей, голос был торжественный, немного взволнованный,точно такой же, каким он говорил в школьные годы, когда показывал ей грамоту за участие в олимпиаде.
— Мам, в субботу не занята? Я хочу… ну… мы хотим сделать семейный ужин.
Она тогда ещё не поняла. Спросила только:
— По какому поводу?
— Увидишь.
И увидела.
Ресторан был небольшой, уютный, с приглушённым тёплым светом и живой музыкой. Юлины родители сидели рядом, Елизавета Дмитриевна, строгая, но хорошо одетая женщина с идеальной причёской, приветливо кивнула Татьяне. Отец Юли, Сергей Павлович, молчал, разглядывая меню словно под лупой, хотя читал он без очков.
Юля сияла, как новогодняя ёлка. Игорь держал её за руку, и по тому, как он на неё смотрел, Татьяне стало холодно: так он никогда ни на кого не смотрел.
А потом Игорь поднялся, достал коробочку, и всё стало ясно. Он сделал предложение торжественно, перед всеми.
Юля вспыхнула от счастья, Елизавета Дмитриевна вытерла уголок глаза салфеткой, отец поздравил коротким, но довольным кивком. Татьяна только улыбнулась сдержанно, как умеет, хотя сердце её сжалось: Это всерьёз. Он решил. Он выбрал.
Вернувшись домой, она долго бродила по комнатам, представляя, как расставит мебель, куда поставит новую кровать, которую уже присмотрела, удобную, с хорошим матрасом, чтобы молодым было комфортно.
С трудом заснула, голова была полна планов: что приготовить к их приезду, как освежить комнаты, какую занавеску купить на кухню.
Она привыкла думать наперёд, иначе нельзя, когда всю жизнь рассчитываешь всё сама.
Но ровно через месяц, когда она уже собиралась делать перестановку, Игорь сообщил, что жить они будут у тёщи.
И в ту секунду все её планы и надежды рухнули.
Сын даже не подумал, что она всё это время готовилась, ждала, что дом снова наполнится молодыми голосами, что она наконец перестанет одна ужинать в тишине.
И вот теперь… ещё один разговор впереди. Разговор, который она никак не могла пропустить и от которого её мысли только тяжелели. Сегодня они с Игорем должны были обсудить детали свадьбы, поговорить спокойно, как взрослые.
Но Таня знала: она поговорит о другом: о том, как нельзя так поступать с матерью. О том, что семья — это не просто место для проживания, а дом, и мать готова ради него на всё.
Перед дверью кафе Татьяна Васильевна остановилась, будто наткнулась на стену. Она чувствовала, что воздуха в груди слишком мало, а сердце бьётся негромко, но тяжело, словно от каждого удара внутри откалывается что-то ненужное, но привычное.
Она закрыла глаза, медленно вдохнула, потом ещё раз. Нужно было собраться. Обиды выскажет позже. Сейчас главное, чтобы её голос звучал ровно и уверенно, а не дрожал, будто она просит милостыню у собственного сына.
Стеклянная дверь подалась легко. Внутри пахло кофе и свежей выпечкой. Люди разговаривали негромко, смеялись, кто-то перелистывал страницы газеты. Казалось, мир продолжает жить своим ходом, не замечая, что у неё сегодня почти судьбоносный разговор.
Игорь сидел у окна. Он заметил её сразу, поднялся навстречу, улыбнулся виноватой улыбкой. Этой улыбкой он раньше часто разряжал атмосферу, когда в подростковом возрасте забывал дома дневник, терял ключи или возвращался позже обещанного. И тогда она сдавалась, прощала.
Но сегодня не тот случай.
— Привет, мам, — сказал он тихо.
— Привет, — ответила она, садясь напротив.
Официантка принесла меню, но Татьяна даже не взглянула. Она пришла сюда не за кофе.
Молчание между ними длилось секунду, но Игорю показалось вечностью. Он поёрзал, собираясь начать разговор, но она опередила его.
— Я обиделась, Игорь, — произнесла она прямо, без обиняков. — И сильно.
Он вздохнул, будто ждал именно этого.
— Мам…
— Подожди. Я скажу, а ты послушай. — Она подняла ладонь, не давая ему перебить. — Я для тебя стараюсь. Ты это знаешь. Я заказала ресторан, нашла тамаду, фотографа профессионального — всё, как надо. Я вложила и силы, и деньги. Потому что свадьба бывает раз в жизни, и она должна быть красивой.
— Но я ведь…
— Не требовал этого, я знаю, — будто ответила за сына она. — Но какая мать не хочет, чтобы свадьба её сына была на высоте? Чтобы люди увидели: она воспитала достойного жениха, обеспечила всё как следует?
Сын нахмурился, но молчал.
— А вместо благодарности я получаю… сюрприз, — продолжила Татьяна. — Что после свадьбы вы переезжаете к твоей тёще.
Игорь опустил глаза.
— Мам, если честно…
— Я не требую честность, я прошу уважение, — сказала она тише, но твёрже. — Я была готова принять любую твою жену, как свою дочь. Я собиралась освежить квартиру, уже думала, где что переставить. Я… — голос её дрогнул, но она быстро собралась. — Я хотела, чтобы ты был дома. У себя.
Игорь потёр лоб, словно пытаясь подобрать слова.
— Мам, у Елизаветы Дмитриевны действительно просторнее. Наша квартира… ну… маленькая. А она не будет лезть в нашу жизнь. Сказала, что даст нам жить так, как мы хотим.
Татьяна привстала чуть вперёд, глядя ему прямо в глаза.
— А я, значит, буду лезть?
Он замялся, явно понимая, что попал в ловушку.
— Я так не говорил…
— Но подумал, — сухо заключила она.
Игорь прикусил губу, будто хотел что-то возразить, но передумал.
— Я просто хочу, чтобы нам обоим было комфортно, — попытался он смягчить.
— Комфортно? — она тихо усмехнулась. — А о моём комфорте ты подумал? Или обо мне вспоминают только тогда, когда нужна помощь?
Он вспыхнул.
— Мам, ну почему ты всё воспринимаешь так остро?
— Потому что это моя семья. Мой дом. Моя жизнь. — Она сжала пальцы, чтобы руки не дрожали. — И ты делишь её теперь с чужой семьёй. Ты даже не подумал посоветоваться.
Игорь резко поднял глаза:
— Мам, я взрослый человек. Мне двадцать шесть. Я вправе…
— Конечно, вправе. — Она слегка помрщилась. — Ты вправе жить, где хочешь. Но если выбираешь, выбирай до конца.
Сын нахмурился.
— Что ты имеешь в виду?
Татьяна поднялась. Она не собиралась говорить громко, наоборот, тихо и жёстко, чтобы каждое слово было услышано.
— Живите, где хотите. Я не держу тебя за руку. Но и за помощью ко мне не обращайтесь. Ни за деньгами, ни за поддержкой. Раз уж вы семья, сильная и независимая, будьте ею.
Лицо Игоря побледнело.
— Мам… ну зачем ты так?
— Затем, — сказала она, надевая пальто, — что иначе ты не услышишь.
Она развернулась и вышла из кафе, чувствуя, как воздух обжигает лицо не хуже мороза.
Слёзы подступали, но она держалась. Её сын сделал выбор. Но она, Татьяна Васильевна, тоже сделала свой.
Свадьба получилась такой, какой и мечтала Татьяна Васильевна. Ни один гость не смог бы сказать, что жених с невестой поженились «наспех» или «по экономии». Белоснежные дорожки в банкетном зале, живая музыка, нежное оформление, фотограф, который умел ловить каждую улыбку. Тамада, живой, весёлый и без пошлостей, как она и хотела.
Татьяна Васильевна ходила по залу с ровной осанкой, словно несла на плечах невидимую корону. Она улыбалась, кивала, принимала поздравления, и никто, абсолютно никто, не мог заподозрить, что у неё внутри пустота, похожая на залитый бетон.
Она радовалась за сына. Да. Но как-то… через силу. И всё же ни на секунду она не позволила себе опустить взгляд или выдать разочарование. Она была хозяйкой праздника. Она — мать жениха. И она должна держать лицо.
А вот сваты… Сваты словно нарочно старались ничем не выделяться. Елизавета Дмитриевна сидела с видом человека, которому всё слегка не по вкусу: музыка громкая, блюда жирные, танцы шумные. В то же время она не произнесла ни одного слова благодарности.
Сергей Павлович выглядел и вовсе так, будто его выдернули с дивана посреди футбольного матча. Поздравив молодых, он протянул конверт, не называя сумму, не произнося ни тёплого пожелания, ни обычного для таких случаев «на семейный уют». Принёс… и ладно.
Татьяна Васильевна незаметно вздохнула. Игорь, конечно, не заметил, Юля тоже.
Но она заметила это холодное равнодушие, как замечает хозяйка тарелку с осколком на идеально накрытом столе.
Она подарила молодым всё, что смогла. Робот-пылесос, о котором мечтала Юля, лучшую стиральную машинку, бытовую технику почти на целую кухню. Пусть будут счастливы, пусть живут удобно.
Свадьба закончилась поздно ночью, в суете, объятиях, тостах, фотографиях, охрипших голосах. И тишина следующего утра встретила Татьяну Васильевну так резко, что она даже вздрогнула.
Вот и всё. Сын женат. И она снова одна.
Но она держалась. Думала: молодые уедут на медовый месяц, отдохнут, вернутся и дальше начнется их супружеская жизнь, пусть и не в её доме, но всё же.
Однако уже через неделю начались первые тревожные звонки от Игоря.
— Мам, ну представляешь, мы хотели на море… а тёща сказала, что это пустая трата денег. «Берегите финансы, берите недельку на турбазе»… Как будто мы школьники.
Татьяна Васильевна сжала телефон сильнее, чем нужно.
— И что вы?
— Что… Юля сказала, что мама права. Мы же только что свадьбу сыграли, нужно обустраивать жизнь, не разбрасываться. Она даже не захотела обсуждать.
Таня тихо кивала, хотя сын её не видел.
Потом были новые мелочи… сначала мелкие, потом не совсем.
То Елизавете Дмитриевне не понравилось, как Игорь складывает полотенца. То он слишком громко чистит зубы. То часто задерживается на работе, «а не пора ли подумать о семье?» То разлёгся на диване — «в доме жены так себя не ведут!»
То купил Юле букет… «лучше бы деньги отложили, мы тут экономим».
И всё это с придирками, с комментариями, с тяжёлым наставлением «как надо жить».
Игорь терпел не потому, что не замечал, а потому что Юля каждую претензию матери принимала как закон.
— Мама, ну она же заботится о нас, — говорила Юля. — Ну потерпи. Ты же мужчина.
Но однажды терпение кончилось. Это случилось вечером, когда Елизавета Дмитриевна в третий раз за день сделала замечание, на этот раз о том, что Игорь неправильно держит ложку.
Он встал, подошёл к спальне, где Юля переодевалась, и тихо сказал:
— Я так больше не могу. Либо мы живём отдельно, либо… ну, я просто уйду. Я не собираюсь терпеть постоянные придирки.
Юля замерла, глядя в зеркало, будто впервые увидела мужа с уставшими глазами, сдавленным голосом, тяжёлой тенью обиды.
— Ты преувеличиваешь, — сказала она сухо. — Моя мама не тиран. Она просто хочет, чтобы всё было правильно.
— А я хочу жить, а не доказывать, что правильно дышу, — сказал он резко.
Наутро он снял квартиру. Юля собирала вещи молча, почти надменно, будто её муж не устал, а он нарушил «правила дома». Но всё же переехала с ним.
И только тогда, уже спустя день, когда Игорь позвонил матери и рассказал, что они съехали от Елизаветы Дмитриевны, Татьяна Васильевна позволила себе выдохнуть спокойно.
— Мам… — сказал он устало. — Ты была права.
Татьяна не стала отвечать торжествующе, хотя внутри всё сжалось от долгожданного облегчения.
— Главное, что вы теперь живёте сами, — сказала она мягко. — Я помогу, когда нужно. Я рядом. —И ей стало тепло.