Солнечный свет, пробивавшийся сквозь жалюзи, не радовал. В воздухе витали запахи вареной картошки, лаванды от саше в комоде и едва уловимый аромат немощи — лекарственные травы и мазь для суставов.
Людмила Петровна сидела в своем кресле у окна, словно тень. Ее руки, покрытые паутинкой прожилок, беспомощно лежали на коленях, обернутых стареньким пледом.
Она смотрела в окно, но видела не играющих во дворе детей, а свою бывшую квартиру на другом конце города — светлую, с видом на парк, где она прожила сорок лет.
Но та квартира была продана, чтобы оплатить дорогую операцию, о которой теперь все, казалось, забыли.
Остался лишь этот переезд в дом к дочери, Марине, и ее семье, а затем — к сыну.
Брат и сестра между собой договорились, что женщина будет жить месяц у одного ребенка, а месяц — у другого.
Из кухни донеслись приглушенные голоса. Это разговаривали ее сын, Алексей, и его жена, Инна.
— Опять? — резко спросил Алексей. — Снова счет за свет пришел заоблачный! Мама опять не выключает свет в коридоре и телевизор целыми днями.
— А ты ей скажи, — прозвучал спокойный, холодный голос Инны. — Это твоя мама, Алеш. Ты и должен решать такие вопросы.
— Инна, ну что я ей скажу? Она же старая, она забывает…
— Значит, будешь напоминать или платить из своих денег. Я не намерена покрывать дополнительные расходы только потому, что у кого-то в возрасте проблемы с памятью…
Людмила Петровна сжалась. Она, действительно, забывала. Мир сузился до размеров этой комнаты и телевизора, который создавал иллюзию присутствия жизни и наполнял тишину голосами.
Выключить его — значило остаться один на один с гнетущим молчанием и собственными мыслями.
Алексей тяжело вздохнул и вышел из кухни. Он прошел мимо матери, не глядя на нее, лишь бросив:
— Мам, со светом будь повнимательнее, ладно? Счета приходят большие, — и скрылся в своей комнате.
Людмила почувствовала укол обиды. Раньше он садился рядом, расспрашивал ее, обнимал.
Теперь он был как натянутая струна, вечно уставший и раздраженный.
Вечером разразилась самая настоящая буря. У Людмилы Петровны закружилась голова, когда она вставала с кресла.
Она ухватилась за этажерку, но та не выдержала, и хрустальная ваза со звоном разбилась о пол.
Первой в комнату влетела Инна. Она окинула взглядом осколки и побледневшую свекровь.
— Людмила Петровна! Ну что же вы?! Это же память о моем папе! Я же говорила, вам нужно звать, если что-то нужно!
Вслед за ней прибежал Алексей и Марина, дочь Людмилы, которая как раз зашла в гости.
— Мама, ты в порядке? — бросилась к ней дочь.
— Я… я просто голова закружилась… — прошептала старушка.
— Опять голова? — вмешалась Инна, поставив руки на бедра. — Алексей, тебе пора уже серьезно поговорить с мамой и с сестрой. Это же невозможно! Постоянно то свет, то лекарства, то вот ваза. Я устала жить в постоянном стрессе.
— Инна, успокойся, — попытался вставить слово Алексей.
— Нет, я не успокоюсь! — голос ее зазвенел. — Твоя мама продала свою квартиру и отдала деньги твоей сестре. По логике вещей, все проблемы, все заботы теперь должны лежать на Марине и ее муже, а не на нас! Мы свою помощь оказываем, но я не намерена разбирать последствия каждого ее головокружения.
Воцарилась мертвая тишина. Марина, державшая мать за руку, подняла на невестку широко раскрытые глаза.
— То есть, как это? — тихо спросила она. — Мама — наша общая мама. И моя, и Алешина.
— Вот именно, — парировала Инна. — Общая. Но жить она должна у тебя, Марина. И не месяц через месяц, а каждый день. Ты главная по уходу. А мой муж — лишь сын, который должен помогать по мелочи, а не решать все проблемы. Он и так зарабатывает на всю семью, а теперь еще и на твою маму, извини, на вашу общую маму, должен отстегивать? Я не согласна с такой расстановкой сил.
Алексей стоял, виновато опустив голову. Он был зажат между между женой, с которой строил будущее, и матерью, которая его вырастила.
— Инна, это же мама… — слабо произнес мужчина.
— И она сделала свой выбор, продав квартиру и переехав к дочери, — отрезала Инна. — Значит, и ответственность за этот выбор лежит на дочери. А ты, извини, просто сын. Твоя обязанность — звонить, навещать, привозить фрукты, а не селить ее у нас, оплачивать лишние киловатты и собирать осколки дорогих ваз.
Людмила Петровна посмотрела на сына, и в ее глазах появилась бездонная тоска и чувство вины, что он не выдержал.
— Хватит! — крикнул неожиданно громко мужчина. — Хватит, Инна! Я не позволю говорить о моей матери в таком тоне. Да, она живет с Мариной. Но это не делает ее проблему только проблемой Марины!
— А мои проблемы? — вспыхнула Инна. — Проблемы нашей семьи? Наши ссоры из-за денег, из-за твоего вечного плохого настроения? Ты думаешь, мне легко? Я тоже хочу спокойной жизни! — добавил она, развернулась и вышла, громко хлопнув дверью в спальню.
Марина тихо заплакала, обнимая маму. Алексей опустился на корточки и начал молча собирать осколки вазы.
— Прости, сынок, — прошептала Людмила Петровна. — Я не хотела быть обузой.
— Молчи, мама, все в порядке, — сказал он, но в его голосе не было уверенности.
Следующие дни в доме висела ледяная тишина. Инна не разговаривала ни с кем, кроме своего пятилетнего сына, Степана.
Алексей уходил на работу рано утром и возвращался поздно. Марина, которая обычно приходила после работы, чтобы помочь матери с ужином и гигиеной, теперь чувствовала себя в этом доме незваной гостьей.
Однажды вечером, когда Людмила Петровна уже легла спать, Алексей зашел в комнату к сыну. Степан играл на ковре в машинки.
— Пап, а почему бабушка Люда все время грустная? — спросил мальчик, не глядя на отца.
— Она… она просто устала, сынок…
— А мама сказала, что бабушка нам всем жизнь испортила. Это правда?
У Алексея сжалось сердце. Он присел рядом с сыном.
— Нет, Степа, это неправда. Бабушка очень хорошая. Она просто стала старенькой, и ей нужна наша помощь.
— А почему мама злится?
— Потому что… потому что все устали, — честно ответил Алексей.
Он вышел из комнаты и столкнулся в коридоре с Инной. Она стояла, прислонившись к стене, с усталостью на лице.
— Инн, нам нужно поговорить, — тихо сказал он.
Супруги прошли на кухню и заварили чай. Молчание было напряженным.
— Я не хочу, чтобы мой сын рос в атмосфере ненависти к собственной бабушке, — первым начал Алексей.
— А я не хочу, чтобы мой муж разрывался на части и чувствовал себя виноватым двадцать четыре часа в сутки, — ответила Инна. Ее голос дрогнул. — Я понимаю, что она твоя мама. Я не бессердечная, но я вижу, как это тебя съедает, и не знаю, что делать…
Алексей откинулся на спинку стула. Впервые он увидел не эгоизм в словах жены, а отчаянную попытку защитить их семью.
— Ты права, — тяжело выдохнул мужчина. — Я взвалил все на себя и при этом делаю вид, что все в порядке, и срываюсь на тебе. Прости.
Инна посмотрела на мужа, и ее взгляд смягчился.
— Мне не нужны твои извинения. Давай созвонимся с Мариной и ее мужем, обсудим все, как взрослые люди. Она продала квартиру твоей мамы, поэтому обязана держать ее у себя, а ты будешь навещать!
На следующей неделе состоялся тот самый тяжелый разговор. Вместе с Мариной пришел и муж, Дмитрий, человек спокойный и рассудительный.
Они сели за стол в гостиной. Людмила Петровна нервно перебирала край своего пледа, сидя в кресле.
Она боялась, что из-за нее дети разругаются окончательно. Первой начала говорить Инна. Но на этот раз ее тон был не обвинительным, а деловым.
— Я считаю, мы все любим Людмилу Петровну и хотим для нее лучшего. Но текущая ситуация нездорова. Она страдает, Алексей на грани срыва, я постоянно на нервах, Марина с Дмитрием несут основную физическую нагрузку. Давайте распределим ответственность честно.
Марина, которая всегда была мягче и уступчивее брата, понимающе кивнула головой.
— Я согласна. Я готова ухаживать за мамой, это моя обязанность как дочери, с которой она живет, но финансово мы с Димой не тянем все ее расходы, особенно лекарства…
— Мы готовы участвовать, — сказал Дмитрий. — Но нужен четкий бюджет. И мы можем оплатить сиделку на несколько часов в день, чтобы у Марины была передышка.
— Какая передышка? — усмехнулась Инна. — Вы квартиру Людмилы Петровны прибрали к рукам. Вам и отвечать за нее. С чего мы должны делить с вами траты? Забирайте ее назад!
Марина посмотрела на сноху с удивлением, но затем кивнула. Людмила Петровна, слушая это, тихо заплакала.
— Дети, простите меня, старуху, я не хотела быть яблоком раздора…
— Мама, ты не яблоко раздора, — подошла к ней Марина и обняла. — Ты наша мама. Все хорошо. Давай лучше соберем вещи и поедем домой.
— Ты не обижайся на нас, — проговорила Инна, решив, что стоит расставить все точки над “и”. — Но я считаю, что так будет справедливо. Мы готовы брать к себе Людмилу Петровну на выходные раз в месяц, но не более того. Ее содержание — сильный удар по нашему кошельку. Мы не можем себе такого позволить.
Золовка задумчиво покачала головой. Она хотела бы возмутиться, обвинить сноху в жадности, но понимала, что та права.
В свое время они с мужем сами взяли на себя ответственность за мать вместе с квартирой.
Поэтому Инна имела полное право теперь требовать соблюдение всех договоренностей и спорить с этим не имело никакого смысла.