Через пару дней тётя Рая позвонила Ире. Голос холодный, с нажимом:
— Я не узнаю тебя, Ирочка. Раньше ты добрая была, а теперь прям чужая. Выгнать своих — грех. Они же нищенствуют, стараются, работают, а ты…
— Они не нищенствуют, — перебила Ира. — У них всё есть. Просто не хотят жить сами.
— Так не бывает! — возмутилась тётя Рая. — Ты, видно, зажралась. Всё тебе мало. Ладно, сама пожалеешь.
После этого звонка Ира долго сидела на кухне, не включая свет. За окном капал дождь. Она смотрела на отражение в тёмном стекле и думала: вот она, цена за границы — одиночество.
Но внутри, где раньше было чувство вины, теперь жила усталость. И немного — покой.
Через неделю Лена и Костя всё-таки съехали. Утром, без прощаний. Оставили ключ на столе и записку: «Надеюсь, ты счастлива». Без подписи. Ира нашла под кроватью их чашку с надписью «Всё получится». Вынесла её в мусор.
Антон вечером сказал:
— Похоже, всё.
Ира кивнула. Но знала — нет, не всё.
Через месяц наступил декабрь. Мороз, гирлянды, запах мандаринов. Ира начала понемногу приходить в себя. Соседи снова стали здороваться, Надежда Петровна принесла варенье: «С возвращением, родные».
Ира улыбалась. Всё будто вошло в колею. Но в январе ей пришло сообщение от Лены: «Привет! Мы хотели бы заехать к вам на пару дней — в городе отопление сломалось. Только чтобы отогреться».
Она долго смотрела на экран. Потом закрыла телефон.
А через неделю, в морозное воскресенье, когда в дверь позвонили, Ира открыла и увидела на пороге Костю и Лену с сумками. На их лицах — та самая улыбка: уверенная, дружеская, почти наглая.
— Мы только на пару ночей, — сказал Костя. — У нас реально трубы перемёрзли.
И тогда она впервые спокойно, без злости, но твёрдо произнесла:
— Вы нас летом не пустили к себе, и я не хочу вас у себя видеть.
Она сказала и закрыла дверь.
Но за дверью послышался смех. Ира стояла, держа ладонь на замке, и понимала — это ещё не конец.
За дверью было тихо, потом — стук, вежливый, но настойчивый.
— Ир, ну ты чего, — голос Лены, натянутый, как струна, — мы ж не враги! Просто на пару ночей! Мороз, трубы, вещи промёрзнут!
Ира стояла, прижав ладони к косяку. В груди — ледяная тишина. Три секунды, пять… Потом шаги, шёпот Кости:
— Да ладно, пошли. Пусть в своей правильности погреется.
Звук уходящих шагов дался Ире как выдох. Она закрыла щеколду и опустилась на табурет в прихожей. Руки дрожали, но не от страха — от того, что впервые она выбрала себя.
Антон подошёл, молча обнял. Долго стояли. Он шепнул:
— Всё правильно.
Но у спокойствия всегда есть отголосок. Уже вечером зазвонил телефон — тётя Рая.
— Ирочка, — с порога в упрёк, — мне Костя позвонил. Они там на морозе! У подъезда! Ты что, без сердца?
— Они взрослые, тётя Рая. Пусть снимут гостиницу, — спокойно ответила Ира.
— Гостиницу? Ты с ума сошла! Они ж твои, почти дети! У вас же квартира пустая! Ты хоть раз в жизни о других подумай!
— Я всю жизнь только и думала, — ответила Ира. И отключила звонок.
На следующий день по дому поползли слухи.
Надежда Петровна встретила Иру в подъезде, осторожно сказала:
— Ириш, ну я ничего не осуждаю… но вот Лена заходила ко мне, сказала, что вы их выгнали. На морозе оставили. Они теперь у знакомых ночуют. Я, конечно, понимаю, у каждого своё, но… неловко как-то.
Ира кивнула.
— Пусть говорят. Я просто больше не могу.
— А я вот думаю, — тихо сказала Надежда Петровна, — доброта — штука сложная. Главное, чтобы тебя самой не об неё вытерли.
Эти слова застряли в Ире на весь день.
Прошла неделя. Телефон молчал.
Антон стал бодрее, шутил за ужином, обсуждал с Вадимом новый проект.
Ира тоже чувствовала облегчение — как будто кто-то наконец убрал руку, долго лежавшую на её плече.
Но вечером, открыв соцсети, она увидела пост Лены.
«Некоторые люди так заигрываются в правильность, что забывают, что такое человечность. Мы не злимся. Просто больно, когда родные закрывают дверь перед тобой, когда тебе холодно. Но Бог всё видит.»
Под постом — комментарии:
«Какая жесть!»
«Держитесь, Леночка!»
«Небось у них всё по папочкам, даже душа!»
Ирина не писала ничего. Закрыла телефон и пошла варить чай. Вода закипала, шумела, будто повторяла: не отвечай, не оправдывайся.
Через два дня в магазин, где Ира покупала хлеб, зашла тётя Рая. Увидела Ирину у кассы, громко, с прицельной интонацией:
— А, это ты! Ну как, совесть спишь спокойно? Детей выгнала на мороз?
Покупатели замерли. Кассирша уронила чек.
Ира выпрямилась, посмотрела прямо:
— Да, спокойно. Потому что впервые в жизни — честно.
И вышла.
Руки дрожали, но спина была прямая. На улице мороз хлестал, но ей казалось — дышать легче, чем за всё это время.
Дома Антон уже знал. Тётя Рая звонила и ему.
— Ты же понимаешь, — сказал он, садясь рядом, — с нашей роднёй теперь отношения не восстановятся.
— Пусть. Может, и не надо.
— А если мама услышит всё это в перекрученной версии?
Ира пожала плечами:
— Значит, будет повод поговорить. По-настоящему.
Она понимала: самое трудное ещё впереди. Но странным образом не боялась.
Вечером пришла Надежда Петровна — с миской оладий.
— Я тут подумала, — сказала она, садясь на табурет, — правильно ты сделала. А то ведь я тоже в своё время одну соседку приютила — так потом три месяца не выгонишь. Добро должно быть взаимным, а не односторонним.
Они сидели, ели оладьи, говорили про снег, про новый год.
А потом Надежда Петровна вдруг добавила:
— Только держись. Такие люди не простят, что ты границу провела. Будут проверять, не ослабла ли.
Ира кивнула. Она знала.
Прошёл февраль. Казалось, всё стихло. Но однажды вечером в дверь снова позвонили.
На пороге стоял курьер с коробкой.
— Доставка для Кости Иванова, — прочитал он. — По этому адресу.
Ира сжала губы:
— Он здесь не живёт.
— А мне в системе ваш адрес, — пожал плечами курьер. — Я только доставляю.
Она подписала отказ, дверь закрыла.
Сердце стучало.
Через час позвонила Лена.
— Ира, привет! Курьер ошибся? Мы просто заказ оформили, а система не обновилась. Не переживай! Кстати, скоро 8 Марта. Может, заедем? Подарки привезём, мириться пора.
Голос — тот же. Сладкий, уверенный, будто ничего и не было.
Ира слушала и молчала. Потом тихо ответила:
— Не надо.
— Ты что, обиделась до сих пор? — удивилась Лена. — Господи, ну мы же родные! Зачем вот это всё держать?
— Лена, я не держу. Я просто теперь живу иначе.
— То есть ты нас больше не пустишь?
Пауза. Ира чувствовала, как внутри сжимается воздух, как будто перед грозой. Потом сказала:
— Нет. Не пущу.
Лена повисла на линии, потом коротко фыркнула:
— Ну и живи тогда в своей стерильности. Только не удивляйся, если потом помощи не дождёшься.
Ира отключила.
Позже вечером она вышла на балкон. Снег падал крупными хлопьями, светились окна соседних домов. Где-то внизу кто-то смеялся, пахло дымом и жареными пирожками.
Антон подошёл, накрыл её плечи пледом.
— Слушай, — сказал он, — ты изменилась. Раньше ты всегда сомневалась, правильно ли делаешь. А теперь — уверена.
— Просто поняла: помогать можно, но не ценой себя.
Они молчали. Снизу донёсся лай собаки. В небе пролетела электричка.
— Думаешь, они ещё объявятся? — спросил Антон.
— Обязательно, — ответила Ира. — У таких людей всегда находится повод.
Она смотрела на темноту за окнами, и в ней отражалась не тревога — решимость.
И всё же где-то глубоко, на самом дне души, шевелилось беспокойство: а если правда потом не позовут, не помогут, не поймут?
Но она отогнала эту мысль.
Весной к ним действительно пришли гости — не Костя с Леной, а тётя Рая.
С пирогом, улыбкой и словами:
— Мы все вспылили. Давай забудем, а? Семья ведь.
Ира поставила чайник. Сидели, пили. Казалось, мирится. Но потом тётя Рая вдруг осторожно сказала:
— Костя с Леной опять на дачу зовут. Там ремонт, много места. Говорят, вы летом в отпуске будете, может, приедете? Они рады будут.
Ира поставила чашку.
— Спасибо, тётя Рая. Но мы уже решили — летом дома.
— Эх, — вздохнула та, — всё-таки жалко. Раньше вы другие были. Простые. Душевные.
Когда она ушла, Ира долго стояла у окна.
На улице капал дождь.
И где-то глубоко, почти неосознанно, снова зазвенело предчувствие: история ещё не закончена.
В июле, в жаркий полдень, в дверь опять позвонили.
Антон был на работе. Ира открыла.
На пороге стояли Костя и Лена — в солнечных очках, с чемоданом и пакетом пирожков.
— Мы мимо, — сказал Костя, словно между делом. — Думали, заглянем. Мы теперь в новом бизнесе, всё идёт в гору! А вы как?
Лена улыбалась, оглядывая квартиру:
— Уютно у вас. Всё так же чисто. Мы соскучились.
Ира стояла на пороге, не отходя в сторону.
— Проходите, — сказала она спокойно, — если только на чай.
Они вошли, сняли обувь, расселись. Снова — разговоры, смех, воспоминания. И вроде бы всё нормально.
Но когда Лена, смеясь, вдруг сказала:
— У нас там на даче стройка, думаем пару коробок у вас временно оставить, —
Ира просто встала и открыла дверь.
— Лена, Костя, — сказала она ровно, — вы нас летом не пустили к себе, и я не хочу вас у себя видеть.
На этот раз без крика. Без дрожи. Просто твёрдо.
Лена застыла, потом рассмеялась:
— Вот ты какая стала… Ну, ладно. Посмотрим, кто к кому потом прибежит.
Они вышли.
Дверь закрылась.
В квартире стало тихо — такая тишина, что слышно, как тикали часы и потрескивала сковорода на плите.
Ира прислонилась к двери.
Ей было не по себе — но спокойно.
Она знала: теперь границы действительно поставлены.
А поймут ли их другие — это уже не её проблема.
И где-то в глубине всё равно жила тревога:
а вдруг они вернутся снова?
Но теперь — пусть попробуют.
Конфликт остался открытым.
Как и дверь, за которой наконец — тишина.