Через неделю Лиза вернулась из садика в слезах.
— Бабушка сказала, что если вы поссоритесь, я поеду к ней жить.
Света села рядом, прижала дочь к себе.
— Не слушай, малыш. Мы никуда не поедем. Это наш дом.
Вечером она поговорила с Мишей.
— Почему твоя мама говорит с ребёнком о таких вещах?
Он устало махнул рукой:
— Свет, ну ты же знаешь, она не со зла.
— Это манипуляция, Миш.
— Ты всё воспринимаешь в штыки.
— Потому что она перешла границы.
— Опять границы… — раздражённо сказал он. — Может, тебе психолог нужен?
Света долго молчала. Потом прошептала:
— Психолог нужен всем, кто живёт в одной квартире с твоей мамой.
Он ушёл спать в зал под предлогом, что «храп мешает». Света знала — это не храп. Это дистанция, которая стала безопасней любви.
Следующие дни прошли в холодной вежливости. Света перестала завтракать с ними. Ела на работе или в кафе напротив. Возвращалась поздно, когда Лиза уже спала, а свекровь читала молитвы в комнате.
Однажды, собираясь на встречу с коллегами, Света услышала, как Валентина Петровна говорит Мише:
— Сынок, ты зря на неё надеешься. Женщина, у которой всё своё, никогда не станет по-настоящему женой.
Света остановилась за дверью, почувствовав, как сердце ударилось в грудь.
— Мам, хватит, — пробормотал Миша. — Мы семья.
— Семья — это когда общие цели, а не “моё — твоё”. Она всё на себя тянет.
— Перестань, — сказал он, но голос у него был без силы.
Света тихо надела пальто и вышла.
На улице было холодно, но легче дышалось. Она пошла в круглосуточное кафе, заказала кофе и открыла ноутбук. Просто чтобы не быть дома.
На следующий день свекровь уехала «на пару дней к подруге», но оставила за собой запах валерьянки и ощущение паузы. Света подумала, что, может быть, всё уляжется. Она даже позволила себе веру, что Миша за это время подумает.
Но вечером он сказал:
— Мамина квартира всё ещё в ремонте. Там проблемы с электрикой. Она скоро вернётся.
И добавил тихо:
— Может, ты попробуешь с ней по-другому?
— Как по-другому?
— Ну… мягче. Ты тоже резкая.
Она засмеялась. Грустно, но искренне.
— Я мягкая уже полгода. Ещё мягче — и меня можно намазывать на хлеб.
Свекровь вернулась через три дня, как ни в чём не бывало, и сразу взяла инициативу:
— Я тут подумала, у нас в подъезде продаётся двушка. Миша, может, стоит купить? Рядом будем, помогать вам.
— Мам, откуда у нас деньги на вторую квартиру?
— А у Светланы, кажется, есть гараж. Можно продать.
Света подняла глаза.
— Гараж не продаётся.
— Почему?
— Потому что это моё имущество.
Тишина.
— Ну вот, — вздохнула свекровь. — Опять “моё”.
— Потому что оно действительно моё, Валентина Петровна.
— А квартира?
Света посмотрела прямо:
— Тоже моя.
Воздух стал густым. Миша побледнел.
— Свет, зачем ты так?
— Просто напоминаю факты.
Свекровь откинулась на спинку стула.
— Вот видишь, сынок? Всё продумала заранее.
В тот вечер Света легла поздно. Лиза спала рядом, обняв плюшевого зайца. Миша ходил по кухне, звенел чашками, потом сел на край кровати.
— Ты зря ей это сказала.
— Почему зря?
— Она теперь будет думать, что ты её выгоняешь.
— Я никого не выгоняю. Я просто поставила точку.
— Мамы так не поймут.
— Тогда пусть учатся.
Он посмотрел на неё с усталостью и какой-то жалостью, как на человека, который уже перешёл линию.
— Ты изменилась.
— Нет, Миш. Я просто перестала молчать.
Он ушёл на диван, и Света впервые не стала звать.
За окном шёл снег, а внутри неё наконец стало тихо — как после долгого грома, когда ещё звенит в ушах, но ты уже знаешь, что буря прошла не зря.
На следующий день Светлана проснулась от глухих звуков на кухне. Время — шесть утра. Валентина Петровна шуршала пакетами и разговаривала по телефону.
— Да-да, Галя, всё сама. Я ж не гордая. Уезжаю к сестре, хватит мне этой нервотрёпки. Ну, сама понимаешь, сынок у них мягкий, жена с характером. Квартира не их, так что я-то спокойна…
Света застыла в коридоре. Уезжает?
Зашла на кухню. Свекровь в пальто, с чемоданом, кипятит воду.
— Валентина Петровна, вы… правда уезжаете?
— А что мне тут делать? — вздохнула с достоинством. — Невестка у нас самостоятельная. Всё продумала, всё знает. Только воздух чужой стал.
— Вам никто не враг.
— Да брось, Светлана. Я всё вижу. У меня глаз наметан. Вы с Мишей молодцы — квартиру отстояли.
— Мы ничего не «отстаивали».
— Ну да, конечно, — усмехнулась свекровь. — Это я, дура старая, всё надумала.
Она подняла чемодан, двинулась к двери. В коридоре столкнулась с Мишей — тот, растрёпанный, только что проснулся.
— Мам, куда ты собралась?
— К людям добрым. Отдохну от ваших нервов. Не переживай, сынок, не пропаду.
Он попытался остановить её:
— Мам, ты же знаешь, я не хочу, чтобы ты уезжала вот так.
— А как? С оркестром? — фыркнула она. — Всё, Миша. Пусть теперь твоя Светлана сама порядок наводит, она же хозяйка.
Дверь хлопнула.
Света стояла, глядя на пустой дверной проём, и не знала — радость это или усталость.
Первые дни без Валентины Петровны были как после болезни — тишина, и всё время кажется, что вот-вот кто-то кашлянет за стенкой.
Света наконец услышала собственный дом. Как капает вода из-под крана. Как Лиза хохочет в комнате. Как кот скребётся у двери.
Миша стал мягче, внимательней.
— Может, поедем куда-нибудь? Развеемся.
— Давай. Только втроём.
Он улыбнулся.
— Конечно, втроём.
Они поехали в соседний город, гуляли по набережной, ели мороженое, даже смеялись над чем-то глупым.
Но вечером, в гостинице, Миша сказал:
— Свет, я всё думаю… Может, мы зря маму обидели?
Она посмотрела на него, не сразу найдя слова.
— Мы никого не обижали. Мы просто живём.
— Но она одна. Ей тяжело.
— А мне было легко, да?
Он замолчал. Света чувствовала, как привычный круг снова замыкается.
Через неделю Валентина Петровна вернулась. Без звонка.
— Сынок, не гони меня. Я соскучилась по внучке.
Миша растерялся:
— Мам, мы думали…
— Что я умру у сестры от тоски? Нет уж. Я сильная.
Она повесила пальто, поставила чемодан — точно туда, где он стоял раньше.
Света вышла из комнаты и замерла.
— Валентина Петровна, вы могли бы предупредить.
— А зачем? Я же не чужая.
И всё началось заново.
Вечерами свекровь снова садилась на кухне и громко вздыхала:
— Старость — не радость. Живёшь — и всем мешаешь.
Иногда заходила к Лизе и шептала:
— Бабушка, может, скоро уедет. Но ты не грусти, ладно? Если что, я тебя заберу.
Света всё чаще ловила себя на мысли, что боится уходить из дома — не из-за подозрений, из-за тревоги: вернёшься, а там всё переставлено, всё «улучшено».
Однажды вечером Миша вернулся с работы мрачный.
— Свет, у нас проблемы.
— Что случилось?
— Мама… оформила кредит. На меня.
— Как — на тебя?!
— Она сказала, что просто подписала какие-то бумаги в аптеке, думала — рассрочка на лекарства, а там микрозайм.
Света медленно села.
— Сколько?
— Двести тысяч.
Тишина.
— Миш, она не могла не понимать.
— Да нет, ну ты же знаешь её… она доверчивая.
Света посмотрела прямо:
— Она манипулирует тобой. И теперь ещё и долги.
— Не начинай.
— А как не начинать, Миша?! Она живёт у нас, лезет в дела, теперь ещё и кредит повесила на тебя.
— Свет, хватит! Это моя мать!
— А я кто тебе?
Он не ответил.
Лиза выглянула из комнаты, напуганная. Света подошла, обняла дочь.
— Всё хорошо, котёнок. Иди спи.
Ночью она долго не могла уснуть. Встала, заварила чай. На кухне — документы, квитанции, лекарства. Всё как всегда.
В какой-то момент внутри что-то щёлкнуло — тихо, но окончательно.
Утром она собрала свекрови вещи в чемодан. Аккуратно, не с яростью. Как человек, наводящий порядок после долгого ремонта.
Когда Валентина Петровна вышла из комнаты, Света стояла у двери.
— Вам лучше пожить у сестры.
— Что? — свекровь возмутилась. — Ты меня выгоняешь?
— Я прошу освободить квартиру.
— Это наглость!
— Это необходимость.
— Сынок! — крикнула она в коридор. — Мишенька! Скажи ей!
Миша появился в дверях.
— Свет… может, не сейчас?
— Сейчас. Или никогда.
Свекровь прижала руку к сердцу.
— Ты думаешь, всё рассчитала? Всё продумала?
Света посмотрела спокойно:
— Да. Я всё продумала. Квартиру я купила до свадьбы, поэтому Мише и вам ничего не принадлежит.
Тишина повисла тяжёлой стеной.
Миша побледнел.
— Свет, ты сейчас… зачем?
— Чтобы расставить всё по местам.
Свекровь дрожащими пальцами закрыла чемодан.
— Пожалеешь. Женщины, которые думают только о себе, всегда платят.
Она ушла, громко хлопнув дверью.
Через неделю квартира стала другой. Воздух — свежий, стены — как будто шире. Света убрала всё, что напоминало о чужом присутствии.
Миша ходил молча, почти не смотрел ей в глаза.
— Я не знаю, смогу ли я ей это простить, — сказал он однажды.
— Я и не прошу. Просто живи.
Он кивнул, но через несколько дней собрал сумку и сказал:
— Мне нужно время подумать.
Она не удерживала.
Прошёл месяц. Света с Лизой жили вдвоём. Стало спокойно. Она вставала рано, варила кофе, смотрела на рассвет из окна и чувствовала: теперь это действительно её дом. Не потому что в документах её фамилия, а потому что внутри — тишина.
Иногда звонил Миша. Спрашивал про Лизу, говорил, что скучает. Но больше не просил «пустить маму».
Однажды вечером Света получила сообщение от свекрови:
«Я не злюсь. Просто не понимаю, зачем ты так. Пусть Бог рассудит».
Света перечитала и стерла.
Некоторые войны выигрывают не громко, а просто тишиной.
Она поставила на плиту чайник, выключила свет в коридоре и посмотрела в окно.
Город жил своей жизнью. А она — наконец своей.