Счёт в его руке казался не просто листком бумаги, а раскалённым клеймом. Цифра, напечатанная внизу, была абсурдной, нереальной. Она не билась с его картиной мира, где чистота в доме и ухоженные дети были чем-то само собой разумеющимся, естественным фоном его жизни, как воздух или сила притяжения. Никому же не приходит в голову выставлять счёт за воздух.
— Это что, шутка такая? — его голос был тихим, почти вкрадчивым, но в этой тишине таилась плохо сдерживаемая ярость.
— Это прайс-лист на услуги, которые обеспечивают идеальный быт, — спокойно ответила Лариса, обходя его и направляясь к выходу из квартиры. — Тот самый быт, о котором ты так мечтаешь. Я опаздываю.
Её спокойствие стало детонатором. Он перестал быть мужем, мужчиной, главой семьи. Он превратился в сгусток чистого, животного возмущения. Он развернулся к женщине в синем комбинезоне, которая как раз перешла к мытью окон в гостиной.
— Так, я не понял! Выметайтесь отсюда! Немедленно! Прямо сейчас!
Женщина-клинер остановилась. Она не испугалась, не обиделась. Она просто посмотрела на него так, как смотрят на внезапно заговоривший стул — с лёгким недоумением. Затем её взгляд скользнул к Ларисе, стоявшей в прихожей. Няня в детской тоже замерла и, не поворачивая головы, ждала реакции своего единственного работодателя. В этот момент Семён с унизительной ясностью понял: его слово в этом доме больше ничего не весит. Он был не царём, а просто самым громким и раздражающим предметом интерьера.
— Анна Викторовна, Ольга, пожалуйста, продолжайте, — ровным голосом произнесла Лариса, надевая лёгкий плащ. — У вас оплачено время до шести вечера. Не обращайте внимания.
Она произнесла это так, будто речь шла о лающей за окном собаке. Две женщины, получив подтверждение от единственного легитимного источника власти, тут же вернулись к своим обязанностям. Гул пылесоса возобновился. Няня снова начала что-то тихо говорить детям. Мир вернулся в свою новую, чудовищную для Семёна колею.
Он бросился за Ларисой, перегородив ей дорогу у самой двери.
— Ты с ума сошла?! Ты что творишь?! Ты пустила в мой дом чужих людей! Ты разбазариваешь мои деньги!
— Не твои, а наши, — поправила она, глядя ему прямо в глаза. Её взгляд был холодным, как стекло. — Я тоже вношу свою лепту в семейный бюджет, если ты забыл. И я не разбазариваю, а инвестирую. В ту самую «атмосферу уюта», которую ты требуешь каждый вечер. Оказывается, у неё есть конкретная рыночная стоимость.
Его прорвало. Слова полились из него грязным, неуправляемым потоком.
— Атмосфера?! Да какая к чёрту атмосфера?! Настоящая женщина, нормальная жена, сама создаёт эту атмосферу! Своими руками! Моя мать троих нас подняла, работала на заводе, и в доме всегда был порядок! И никто ей не помогал, никакие няньки и уборщицы! Потому что у неё были совесть и понимание своего женского долга! А ты… ты просто ленивая транжира!
Он ждал, что эти слова ранят её, заставят заплакать, закричать в ответ. Он привык, что его обвинения всегда попадали в цель, вызывая в ней чувство вины. Но не сегодня. Лариса слушала его с вежливым, почти научным интересом. Когда он выдохся, она сделала небольшую паузу и ответила. Голос её был тихим, но каждое слово било точно в цель.
— Ты прав. Твоя мать — великая женщина. Но ты упускаешь одну важную деталь. Твоя мать была замужем за мужчиной, который приходил с завода, ел её борщ и говорил ей за это спасибо. Он видел её труд. Он ценил его. А ты, Сёма, хочешь иметь сервис пятизвёздочного отеля по цене проживания в палатке. Ты хочешь, чтобы всё было сделано, но чтобы сам процесс был невидимым, бесплатным и не отнимал у тебя ни секунды комфорта. Так не бывает. Труд либо ценится, либо оплачивается. Ты отказался от первого. Поэтому я выбрала второе.
Она аккуратно отодвинула его руку, преграждавшую ей путь, открыла дверь и вышла. Семён остался стоять в коридоре. За его спиной методично гудел пылесос, уничтожая последние следы привычного ему мира. В детской смеялись его дети, играя с чужой женщиной. Квартира была чистой. Идеально чистой. И никогда ещё она не казалась ему такой враждебной и пустой.
К шести часам вечера в квартире воцарилась неестественная, почти звенящая тишина. Посторонние женщины ушли, оставив после себя шлейф запаха лимонного полироля и ощущение стерильности, как в операционной. Дом сиял. Паркетный пол отражал тусклый вечерний свет, на кухонных поверхностях не было ни единого пятнышка, игрушки в детской были рассортированы по контейнерам с какой-то маниакальной педантичностью. Дети, накормленные, вымытые и умиротворённые после спокойных, развивающих игр с няней, уже спали в своих кроватях. Это был идеальный дом из рекламного буклета. И в этом идеальном доме было совершенно невозможно дышать.
Семён весь день просидел в спальне, забаррикадировавшись с ноутбуком. Он пытался работать, пытался смотреть фильмы, но мысли его, как злые осы, кружили вокруг одной и той же точки — его унижения. Он, хозяин, был низведён до статуса шумного, но безобидного призрака в собственном жилище. Когда Лариса вернулась, он даже не вышел её встречать. Он ждал. Он копил злость, оттачивал формулировки, готовился к решающей битве, которая должна была восстановить попранный миропорядок.
Она вошла в спальню без стука. Переоделась в домашнюю одежду — простые штаны и футболку. Её движения были спокойными и будничными, словно ничего не произошло. Словно это был обычный воскресный вечер. Это спокойствие бесило его больше всего.
— Ну что, довольна? Представление окончено? — начал он, захлопывая крышку ноутбука. Звук получился резким и агрессивным.
— Не представление, а рабочий день, — поправила она, садясь в кресло напротив. — Ужин на плите. Гречневая каша с грибами и куриные котлеты. Как ты любишь. Ольга приготовила.
Упоминание чужого имени в контексте его ужина стало последней искрой.
— Я не буду есть то, что приготовила посторонняя баба в моём доме! И я не собираюсь оплачивать этот цирк! Ты меня поняла? Ни копейки я не дам за этот твой каприз.
Он ожидал спора о деньгах. Он был готов к нему. У него были заготовлены аргументы о семейном бюджете, о непредвиденных расходах, о её безответственности. Но Лариса даже не посмотрела в его сторону.
— Это не каприз, Сёма. Это — калькуляция. Простая и честная. Ты хотел, чтобы я была хранительницей очага. Я посчитала, сколько стоит поддержание этого очага в том виде, в котором ты хочешь его видеть. Уборка, готовка, присмотр за детьми, их развитие — всё это услуги. Услуги, которые имеют свою цену.
— Это не услуги! Это — долг! Женский долг! Семья — это не фирма по оказанию услуг!
— Вот именно, — она наконец повернула к нему голову, и её взгляд был твёрдым, как сталь. — Семья — это не фирма. А я — не твой бесплатный сотрудник. Все эти годы ты воспринимал меня не как жену, а как многофункциональное устройство, которое должно работать без сбоев и благодарности. Ты думал, что слова «я тебя люблю», сказанные когда-то в загсе, — это бессрочный контракт на рабское служение? Ты ошибся.
Семён вскочил. Он навис над ней, пытаясь задавить своим ростом, своим мужским авторитетом, который сегодня превратился в пыль.
— Что с тобой стало? Куда делась та Лариса, которую я полюбил? Та нежная, заботливая…
— Она умерла, — прервала она его, не моргнув. — Ты её убил. Каждый раз, когда говорил «ты же дома сидишь, что ты устала». Каждый раз, когда вместо помощи бросал «я мужчина, я не для этого создан». Каждый раз, когда твой отдых был святым, а моя болезнь — мелким неудобством. Ты убивал её медленно, методично, годами. А сегодня она умерла окончательно. И на её место пришёл менеджер проекта «Семья». Эффективный менеджер, который делегирует полномочия и выставляет счета к оплате.
Он отшатнулся, словно его ударили. Он смотрел на неё и не узнавал. Перед ним сидела чужая, холодная, расчётливая женщина.
— Так вот значит как… — прохрипел он. — Ты просто… нашла способ меня наказать.
— Я не наказываю, — её голос стал совсем тихим, но от этого ещё более жутким. — Я оптимизирую процессы. Ты хотел быть добытчиком? Настоящим мужчиной, который обеспечивает семью? Поздравляю, ты им стал. Теперь ты обеспечиваешь не только еду и одежду, но и весь комплекс услуг, необходимых для комфортного существования. Ты получил свою идеальную традиционную семью. С одним лишь маленьким нюансом: жена в ней — больше не прислуга. Она — заказчик. А ты — спонсор. Привыкай…
