— Раз тебе твои друзья и пиво дороже, чем мы с ребёнком, хорошо! Теперь ты его будешь видеть только по выходным и то, если я разрешу

— Вер, ты чего, закрылась? Открывай! — голос Игоря был хриплым и недовольным.
Вера не сдвинулась с места. Она отложила книгу и просто смотрела на дверь, разделявшую её новую жизнь и его старую.
— Вера! Я кому говорю?! Ты что, оглохла там? Открывай, я сказал!
Ответом ему была тишина. Это молчание, видимо, взбесило его больше, чем любой крик. Удар кулаком по двери был уже сильнее. Дверное полотно слегка содрогнулось.
— Ты что, шуток не понимаешь?! Я сейчас эту дверь вынесу! Ты меня знаешь!
Тёма в своей комнате заворочался во сне. Вера встала, прошла в детскую и плотнее прикрыла дверь. Возвращаться на кухню она не стала. Она осталась стоять в коридоре, в нескольких метрах от эпицентра его ярости. Так было лучше. Она должна была встретить это лицом к лицу, даже если их разделяла стальная преграда.
Удары посыпались один за другим. Теперь он бил не только кулаком, но и ногой, целясь куда-то в район нового замка. Сухие, глухие удары отдавались по всей квартире.
— Открой, тварь! Ты что себе позволяешь?! Это и моя квартира тоже! Ты не имеешь права!
Вера усмехнулась про себя. Квартира. Вот о чём он вспомнил в первую очередь. Не о сыне, который спит за стенкой и может испугаться. Не о ней. О квадратных метрах.
— Я сейчас Сане позвоню, мы вдвоём её высадим! Ты пожалеешь об этом, слышишь?! Ты у меня на коленях приползёшь!
Он кричал, сыпал угрозами, переходя от пьяной ярости к жалобным ноткам и обратно. Он умолял, требовал, оскорблял. А она просто стояла и слушала. Этот грохот, эти крики были для неё не источником страха, а подтверждением её правоты. Она видела его насквозь — слабого, инфантильного, эгоистичного мужчину, который привык, что мир вращается вокруг его желаний. Сейчас этот мир дал трещину, и он мог реагировать на это единственным доступным ему способом — грубой силой и бессмысленными угрозами.
Она приготовила Тёме какао на утро, поставила турку с водой на плиту, чтобы сварить себе кофе, когда всё закончится. Она демонстративно жила своей жизнью, пока он бился в конвульсиях за порогом. Каждый удар по двери, казалось, не разрушал, а наоборот, укреплял её решимость. Он ломился не в квартиру. Он ломился в прошлое, в которое ему уже не было входа.
Грохот на мгновение стих. Послышалось тяжёлое дыхание, затем — звук сползающего по двери тела. Он сел на пол в подъезде, выдохся.
— Вер… ну Вер… ну что ты делаешь, а? — проскулил он жалобно, почти трезво. — Ну прости, если что не так… Открой, а? Холодно же…
Это была его последняя уловка. Попытка надавить на жалость. Но Вера знала, что за этой жалостью последует новый взрыв ярости, как только он окажется внутри. Она молчала. И это молчание было её самым сильным оружием. Поняв, что и это не сработало, он снова вскочил.
— Ну всё, тварь! Ты доигралась!
Новый, отчаянный удар ногой пришёлся прямо в центр двери. Что-то внутри звякнуло. Вера поняла, что пора это заканчивать. Хватит. Она сделала глубокий вдох и решительно шагнула к двери.
Она не стала смотреть в глазок. Она и так знала, кто там. Она знала, в каком он состоянии, и даже предчувствовала, какие слова сейчас польются из его рта. Вера сделала глубокий, спокойный вдох, повернула верхний ключ, затем нижний. Тяжёлый новый механизм поддался с глухими щелчками. Она дёрнула ручку и резко распахнула дверь на себя. Игорь, который как раз замахнулся для очередного удара, по инерции пролетел вперёд и едва не рухнул в коридор, удержавшись на ногах в последний момент.
Он стоял на пороге — растрёпанный, с красным, отёкшим от алкоголя и злости лицом. Рубашка была помята, от него несло пивом и каким-то дешёвым уличным чебуреком. Он выглядел жалко и одновременно отвратительно. На секунду в его глазах промелькнуло пьяное удивление, но оно тут же сменилось новой волной ярости.
— Ты совсем одурела?! — выдохнул он, пытаясь протиснуться внутрь. Но Вера не сдвинулась с места, преградив ему дорогу. Она не толкала его, она просто стояла, как скала. — Пусти меня в мой дом!
— Здесь твоего больше ничего нет, — её голос был тихим, но в оглушённом криками подъезде он прозвучал как приговор. — Ни дома, ни семьи.
— Что?! — он отшатнулся, будто его ударили. — Это ты так решила, да? Одна? А меня спросить забыла? А о сыне ты подумала?! Что ты ему скажешь?!
Он попытался заглянуть ей за плечо, словно искал Тёму, своего главного и последнего союзника в этой квартире.
— Он спит. Ему сегодня не пришлось слушать, как его отец выбирает бутылку пива вместо него. И в отличие от тебя, он завтра пойдёт в зоопарк. Со мной, — Вера чеканила каждое слово. Она смотрела ему прямо в глаза, и в её взгляде не было ни капли жалости. Только холодная, выжженная дотла пустота на том месте, где когда-то была любовь.
Игорь понял, что проигрывает. Все его аргументы — право собственности, отцовский долг, мужская сила — разбивались о её непробиваемое спокойствие. Он был пьяным, кричащим клоуном на пороге чужого спектакля, в котором ему больше не было роли. И тогда он прибег к последнему, что у него оставалось. К унижению.
— Да кому ты нужна будешь? — злобно прошипел он, скривив губы в ухмылке. — Брошенка с прицепом. Думаешь, кто-то посмотрит на тебя? Так и сдохнешь одна со своим выводком.
Он ждал слёз, истерики, ответных оскорблений. Он хотел причинить ей боль, такую же, какую испытывал сам от своего бессилия. Но Вера лишь медленно оглядела его с ног до головы. Её взгляд был не как у обиженной женщины, а как у санитара, разглядывающего грязное пятно на полу, которое нужно убрать.
— Мне было стыдно за тебя перед сыном, когда ты уходил, — произнесла она медленно и отчётливо. — А сейчас, глядя на тебя, мне просто стыдно. За себя. Что я когда-то выбрала такое ничтожество.
Она не стала дожидаться ответа. Не дала ему возможности выкрикнуть ещё одну гадость. Она просто шагнула назад и с силой, но без хлопка, потянула дверь на себя. Массивное полотно закрылось прямо перед его лицом. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Три поворота нового ключа прозвучали как последние гвозди, забитые в крышку гроба их совместной жизни.
Игорь остался один в тускло освещённом подъезде. За дверью не было слышно ни звука. Там, внутри, начиналась новая, тихая жизнь. А он, со своей злобой, похмельем и ненужными ключами в кармане, остался снаружи. Навсегда…