Три дня — тишина. Потом Николай написал:
«Ты всё всерьёз? Может, приедешь, поговорим?»
Я не ответила. И на пятый день он объявился. Стоял у двери с глазами, как у побитого пса. Без цветов, без вещей — просто в куртке.
— Диана, я не хочу, чтобы мы так. Не по-человечески. Ты же знала, какая у меня семья. Я ж тебя не обманывал. Ну не сошлись. Бывает. Но давай хотя бы нормально…
— А что для тебя «нормально», Коль? Чтобы я вернулась и снова слушала, как твоя мама шепчет за спиной: «она, небось, из пробирки»?
Он криво усмехнулся:
— Она просто… боится тебя.
— Боится? Меня? Меня, Коля, которая сидит молча и терпит, пока её живьём глотают в этом доме? Ужасная я, правда. Слишком образованная. Слишком прямая. Слишком не похожа на твою бывшую — как её там звали?
Он замер.
— Ты сам говорил, — продолжила я. — «Вот у Таньки было просто — борщ, тапочки, порядок. А у тебя — стартапы, айтишники и совещания даже в трусах». Помнишь?
— Я пошутил…
— Конечно. Только эти твои «шутки» были единственным способом сказать правду.
Он опустил глаза.
— Ну ты скажи. Что теперь? Всё?
— Всё. Пока.
Он ушёл. Без сцены. Без «а может, всё-таки». Просто молча.
Через неделю раздался звонок. Номер — Людмила Андреевна.
Не хотела брать. Но взяла.
— Алло?
— Диана. Это Людмила. Я не собираюсь тут с тобой сентименты разводить. Просто скажу: ты Николаю сломала жизнь.
— Простите, что?
— Он сломлен, Диана. Он не ест. Не спит. Приходит в сервис, стоит, как дурак, смотрит в стену. Даже Сергей сказал: с братом что-то не так.
— А ничего, что я целый год пыталась быть частью вашей семьи, а вы меня игнорировали, осуждали, унижали?
— Ты просто не понимала, как надо. Ты ж не из наших. У тебя всё было по-своему. Вот и получила.
— Вы хотите, чтобы я вернулась?
— Нет. Просто знай — ты никогда нам не подходила. И слава Богу, что всё закончилось.
Я отключила звонок. Не плакала. Но внутри что-то обрушилось. Ведь я правда старалась. Хотела быть частью. Подстраивалась. Даже борщ пыталась готовить.
А всё, что в итоге услышала — «ты не из наших».
Вечером зашла в чат нашей корпоративной команды. Там был новый проект. Новый клиент. И новый шанс.
Я нажала на голосовое сообщение, где Артём, мой коллега, сказал:
— Ди, у тебя мозг как у айтишного терминатора. Без тебя не справимся. Возвращайся. Надо жечь.
Я впервые за долгое время улыбнулась. Честно. Без боли.
Но семья Николая не собиралась сдаваться.
— Это моя машина, купленная на мои деньги, и твой отец-пенсионер не будет ею рулить!
Спаситель от одиночества | Рина Ж.7 июня
Телефон звонил навязчиво, как будильник в понедельник.
Я сбросила. Снова. Снова.
Людмила Андреевна.
То с мобильного, то с домашнего, то с неизвестного. Чувствовалось — назревает что-то. Не просто обида. В этой тишине была угроза.
Через день мне позвонил Николай.
— Ди, надо встретиться, — сказал он глухо.
— Зачем?
— Ну… ты узнаешь. Лучше при встрече.
— Николай, если это снова про то, как я испортила тебе жизнь, то нет. У меня отпуск. Я вон даже к парикмахеру собралась. Знаешь, для чего? Чтобы отпраздновать развод. Новый этап, новые волосы. Всё по канону.
Он молчал. Потом выдохнул:
— Это про деньги, Диана.
Я вздрогнула.
— Какие ещё деньги?
— Можем встретиться?
Мы сидели в кафе. Маленьком, тёплом, где пахло булочками и не лезли в душу. Николай выглядел хуже, чем на разводе. Щёки впали, под глазами — серые круги.
— В общем, — начал он, — у отца проблемы. У нас у всех. Банк… Сервис под арестом.
— Сочувствую, — сказала я, не мигая.
— Они… они хотят у тебя попросить в долг. Около трёх миллионов. Чтобы выкупить здание, погасить долг, перезапустить всё.
Я рассмеялась. Тихо. Долго.
— Ты серьёзно?
— Они сказали, что ты же как бы… почти дочка. Или была. Что ты «своих» не бросишь. Мама вот даже… прости, она испекла тебе пирог.
Я подняла глаза:
— Николай. Я тебе не «как бы». Я тебе бывшая. И твоей маме — не родня. Я была у вас как чужая, которую потерпели, пока не начала мешать.
— Ну ты же можешь помочь! — он повысил голос. — Это не они, это я прошу. Лично. Мне нужен шанс. Для себя. Для отца. Ты ведь всегда говорила: «Надо думать стратегически». Вот я и думаю.
— Николай, — я посмотрела прямо. — У тебя был шанс. У тебя была семья. У тебя была я. И ты выбрал не меня, а их. Без сомнений. А теперь хочешь от меня денег. А где были вы, когда я просила уважения? Где были твои слова, когда твоя мать швырнула мою куртку в кладовку, сказав, что она «не вписывается в интерьер»?
— Ты мстишь.
— Нет. Я взрослею.
Он молчал.
— Ты правда веришь, что я отдам вам три миллиона, которые заработала ночами, за кофе, за срывы, за бесконечные правки? Вы мне не семья. Вы — чужие. И знаете, что самое грустное? Я уже даже не злюсь.
Я встала.
— Передай маме — пирог можешь съесть сам. Только не подавись.
Прошло три месяца.
Я работала над крупным проектом. Строила свою жизнь с нуля — с чистыми стенами, свежим постельным бельём, без чужих тапок. Николай не звонил. Людмила тоже.
А потом мы случайно встретились.
Я выходила из клиники после планового обследования, он шёл навстречу — опустив плечи, с уставшим лицом, в той же куртке.
— Диана… — он остановился. — Ты хорошо выглядишь.
— Спасибо. Ты — как будто забыл, что такое сон.
— Да. Тяжело. Сервис закрыли. Здание забрали. Отец теперь у Сергея живёт. Мама… ну, она как всегда. Считает, что я всё испортил, потому что «не женился на нормальной». Спасибо, что не на молдаванке, как она грозилась.
Я усмехнулась.
— Николай, ты знаешь, я ведь даже не обижена. Я в какой-то момент поняла, что хуже, чем быть «чужой» в чужой семье, может быть только одно — быть «своей», но без уважения.
Он опустил глаза:
— Я всё потерял, да?
— Нет. — Я чуть улыбнулась. — Ты потерял только то, что не ценил.
Он кивнул. И, не дождавшись прощания, ушёл.
На следующий день мне позвонили из банка. Я должна была подписать документы на новую ипотеку. Впервые — на свою квартиру. Без компромиссов. Без маминых «как это без ковров».
Я подписала.
И знаете, что почувствовала?
Свободу.
Не месть. Не злорадство. Просто — лёгкость.
Они хотели, чтобы я спасла их. Но я выбрала себя. И это был лучший выбор в моей жизни.
Конец.