— Это что такое? — голос у него был такой, будто он обнаружил у жены любовника, спрятанного в шкафу.
— Ключи. От моей машины, — спокойно ответила Антонина, снимая куртку. — Купила сегодня.
— Ты серьёзно? — он даже поднялся, и в его лице читалось что-то среднее между ужасом и возмущением. — Ты что, решила потратить все деньги, когда у мамы кухня в таком состоянии?!
— Да, решила, — отрезала она. — И не на кухню твоей мамы, а на то, что мне нужно.
— Это просто… предательство, Тоня, — сказал он с тяжёлым вздохом, как будто она сдала государственные секреты врагу. — Мы же семья.
— Семья — это когда решения принимаются вместе, а не когда один требует, а другой отдаёт, — её голос стал твёрдым. — Я работала на двух работах, вставала в шесть утра, возвращалась в одиннадцать ночи. И всё это, чтобы накопить на машину.
— Ты могла бы хотя бы посоветоваться, — буркнул он, не глядя ей в глаза.
— А ты мог бы хотя бы раз спросить, что хочу я, — парировала она. — Но нет, у нас же всё крутится вокруг святой Людмилы Сергеевны.
Дверь хлопнула через пять минут.
Вадим ушёл, и Антонина прекрасно знала, куда — к маме, за утешением и за очередной порцией «какая Тоня неблагодарная».
Она села за стол, налила себе чаю и уже через двадцать минут получила звонок.
— Ну здравствуй, миллионерша, — в трубке раздался знакомый, чуть насмешливый голос свекрови. — Купила, значит, машину?
— Купила, — сухо ответила Антонина.
— А на ремонт у тебя, значит, нет? — Людмила Сергеевна издевательски протянула «нет». — Прекрасно. Вадим, значит, будет ездить с тобой в твоей машинке, а я тут в трёх стенах без стола сижу.
— Вы же говорили, что стол вам не нужен, пока гарнитур не поменяете, — Антонина подлила масла в огонь. — А гарнитур вы меняете уже третий год.
— Вот и меняю! — возмутилась свекровь. — Просто материалы дорогие, а ты могла бы помочь.
— Могла бы. Но не хочу, — с удовольствием сказала Антонина и почувствовала, как по венам разливается тепло от собственного дерзкого ответа.
— Эгоистка! — прозвенело в трубке. — Думаешь только о себе!
— Спасибо, что заметили. Наконец-то, — она отключила звонок.
Вечером Вадим вернулся уже с заряженной речью.
— Ты понимаешь, что после твоей выходки мама со мной разговаривать не хочет?
— Так это же подарок судьбы, — фыркнула Антонина. — Дешевле обходиться будет.
— Это не смешно! — он повысил голос. — Ты просто рушишь отношения в семье!
— Нет, — спокойно ответила она. — Я просто перестала быть вашим кошельком.
— Ну, знаешь что… — он подошёл к столу так близко, что Антонина почувствовала его дыхание. — Раз так, живи сама со своей машиной.
— Отлично, — она подняла бровь. — А ты — со своей мамой.
На секунду он замолчал. А потом произнёс то, что стало переломным моментом:
— Если ты не поможешь маме, я продам свою долю в твоей квартире.
Антонина рассмеялась.
— Вадим, у тебя нет доли в моей квартире. Она моя по договору дарения. Так что удачи в продаже того, чего у тебя нет.
— Ты… ты просто… — он не нашёл слов, схватил куртку и ушёл, хлопнув дверью так, что кот спрыгнул со стула и убежал под диван.
И в этот момент Антонина поняла, что ей больше не страшно. Машина была символом того, что она может сама решать, что ей нужно. А Вадим… он уже был прошлым.
Через месяц после покупки машины их с Вадимом брак окончательно трещал по швам. Он приходил домой всё реже, а если и приходил, то только чтобы поорать и рассказать, какая она «неблагодарная». Людмила Сергеевна звонила теперь напрямую не каждый день, а через день — видимо, на остальное время она берегла голос для соседок, чтобы пожаловаться на «злую невестку».
Всё шло к взрыву, и он случился в субботу утром.
Вадим вошёл в квартиру без привычного «привет» и сразу начал с места в карьер:
— Я тут подумал… Ты должна продать квартиру.
Антонина оторвала взгляд от ноутбука.
— Что?
— Продать. Или хотя бы половину денег отдать маме. Ей нужно закончить ремонт, и вообще, она старенькая, ей тяжело, — он говорил уверенно, но глаза бегали.
— А ты не хочешь для начала вспомнить, что квартира моя? — она не повышала голос, но тон был таким, что даже кот выглянул из-под дивана.
— Да что тебе эта квартира! Мы можем купить поменьше, а остальное — маме, — он махнул рукой, как будто раздавать чужое имущество — нормальная привычка.
— Вадим, — Антонина медленно встала. — Я повторяю: эта квартира мне досталась по наследству от родителей. И никто, ни ты, ни твоя мама, к этому не имеет никакого отношения.
— Ну ты же моя жена! — он пытался взять её за руку, но она отдёрнула. — Всё общее!
— Знаешь, что у нас общее? — она прищурилась. — Только твои долги за прошлогодний отпуск, и то по решению суда на тебе.
— Ты меня выгоняешь, да? — он прищурился в ответ.
— Да, — спокойно сказала она. — Сегодня.
И вот тут всё сорвалось.
— Ты пожалеешь! — крикнул он, и, схватив куртку, побежал в комнату, чтобы собрать вещи.
Через десять минут в дверях появилась Людмила Сергеевна, запыхавшаяся, с лицом, на котором можно было сеять пшеницу.
— Ты что творишь, девка? — взвизгнула она. — Мужа из дома выгнала?!
— Мужа — нет. Альфонса — да, — ответила Антонина, не поднимая голоса.
— Да как ты смеешь! Мы с Вадимом столько лет… — но дальше она перешла на визг, а Антонина, уже не слушая, взяла пакет с его вещами.
— Вот. Пусть теперь твой сын живёт у тебя. Кухня у вас как раз скоро будет новая, — она протянула пакет и закрыла дверь.
Впервые за много лет в квартире стало тихо. Настоящее-тихо.
Через две недели в суде всё прошло быстро: брачный договор, договор дарения квартиры — всё было на её стороне. Развод оформили за пятнадцать минут.
А потом, спустя месяц, она встретила Вадима у магазина. Он был в мятой куртке, без привычной бравады, и держал в руках пакет с самым дешевым хлебом.
— Тоня… — он начал тихо. — Мне нужна помощь.
— Знаешь, Вадим, — она улыбнулась. — У меня теперь есть машина. И я научилась ездить только вперёд.
Она села за руль и уехала, оставив его стоять посреди двора, маленьким и чужим.
Конец.