Анжела смотрела на него, и мир вокруг сузился до пространства между их лицами. Исчезли сирень под окном, остывающий ужин на плите, дом, который они строили вместе. Остался только он, её муж, с лицом, искажённым уродливой гримасой праведного гнева. Его слова не просто обидели её — они произвели в её сознании хирургическую операцию, холодно и точно отсекая всё то, что она называла их семьёй.
Она ничего не ответила. Она просто смотрела на него. В её глазах не было ни страха, ни мольбы. В них было что-то гораздо худшее для него — полное, абсолютное отсутствие эмоций. Пустота. Так смотрят на незнакомого человека, который ошибся дверью.
Эта её тишина вывела Вадима из себя окончательно. Он привык к её уступчивости, к её тихому согласию, в крайнем случае — к спору, который он всегда выигрывал, задавив авторитетом или призвав на помощь «маму». Но это молчание было оружием, против которого у него не было защиты. Оно обесценивало его крик, превращая его в бессмысленное сотрясание воздуха. Он почувствовал, как почва уходит из-под ног, как его власть, казавшаяся незыблемой, утекает сквозь пальцы. И он сделал то, что делают все слабые люди, почувствовав угрозу, — ударил словами ещё сильнее, ещё грязнее.
— Ты думаешь, я с тобой тут в игры играю? — зашипел он, наклоняясь к её лицу так близко, что она почувствовала его горячее дыхание.
— Мне всё равно, во что ты тут играешь! Я сказала…
— Если моя мама чего-то хочет, то я ей это обеспечу! А твоё мнение тут вообще никого не волнует, дорогая жёнушка! Ты тут всего лишь часть интерьера!
Вот оно. Последнее слово. Ключевое. «Часть интерьера». Оно не вонзилось в неё иглой, оно легло в её сознании идеально ровно, как последний элемент пазла, которого ей не хватало, чтобы увидеть всю картину целиком. Диван. Торшер. Жена. Всё для удобства, для уюта, для того, чтобы соответствовать образу успешного сына и хозяина дома. Всё можно передвинуть, заменить или отдать, если маме понравилось. В этот момент она испытала не боль, а странное, извращённое облегчение. Всё встало на свои места.
— Поняла? — выдохнул он, упиваясь произведённым, как ему казалось, эффектом. — А теперь пошла и принесла ключи.
Лидия Семёновна, стоявшая чуть поодаль, одобрительно кивнула. Вот он, её сын, её мужчина, ставит на место зарвавшуюся девчонку. На её лице играла торжествующая улыбка.
Вадим, не дождавшись ответа, сделал роковой шаг. Он решил подкрепить слова действием. Он протянул к ней свою широкую ладонь, растопырив пальцы.
— Ключи. Быстро.
Его рука дёрнулась к карману её джинсов, где брелок от машины едва заметно оттопыривал ткань. Он не собирался её ударить. Он собирался взять. Просто взять то, что по его логике уже принадлежало ему.
И в этот момент время для Анжелы сжалось в одну короткую, звенящую секунду. Годы тренировок по самообороне, куда она пошла после одного неприятного инцидента в тёмном переулке, всплыли из глубин памяти не мыслями, а чистыми рефлексами. Её тело сработало раньше, чем мозг успел отдать приказ.
Её левая рука молниеносно перехватила его тянущееся к ней запястье, жёстко фиксируя его. Одновременно её тело чуть развернулось, и правое колено, согнутое под острым углом, с сокрушительной, выверенной силой врезалось ему точно в пах.
Это был не женский шлепок. Это был удар. Короткий, сухой, эффективный. Раздался глухой, влажный звук, и всё тело Вадима будто сложилось пополам, как картонная коробка. Воздух с хрипом вырвался из его лёгких. Глаза, секунду назад метавшие молнии, расширились от животного шока и невыносимой боли. Он согнулся, обхватив себя руками, и из его горла вырвался звук, похожий на сдавленный вой.
Лидия Семёновна застыла с открытым ртом, её победная улыбка превратилась в маску ужаса и недоумения.
Анжела отступила на шаг. Она не задыхалась, её сердце не колотилось. Она была абсолютно спокойна. Она посмотрела сверху вниз на скрюченную фигуру своего мужа, который теперь больше напоминал не хозяина жизни, а раздавленного жука. Она наклонила голову.
— Интерьер, говоришь? — её голос был холодным и спокойным, лишённым всяких интонаций. — Ну так вот, этот предмет интерьера сейчас уезжает. Навсегда.
Она развернулась и, не глядя на окаменевшую свекровь, спокойно пошла к своей машине. Каждый её шаг был твёрдым и уверенным. Она села за руль, вставила ключ в зажигание. Мотор взревел с первого раза, хищно и громко. Бросив последний, безразличный взгляд на крыльцо, где его мать беспомощно суетилась вокруг согнувшегося пополам сына, она вывернула руль.
Шины взвизгнули по асфальту, оставляя жирный чёрный след. Вишнёвый седан сорвался с места и скрылся за поворотом, унося с собой единственную часть интерьера, которая посмела иметь собственную волю.
Прошло три часа. В доме пахло остывшим, так и не съеденным мясом и дешёвыми валериановыми каплями. Лидия Семёновна накапала их сыну в стакан с водой сразу, как только он смог выпрямиться и дойти до кресла. Вадим сидел в нём, бледный, с лицом, которое казалось одновременно и опухшим, и осунувшимся. Боль в паху утихла, сменившись тупой, унизительной ноющей болью в глубине его мужского естества. Но сильнее тела болела его гордость, растоптанная и выброшенная на обочину вместе с визгом шин.
Они ждали. Лидия Семёновна ходила из угла в угол, её шаги были короткими и нервными. Она создавала вокруг себя поле наэлектризованного негодования.
— Она вернётся, вот увидишь, — шипела она, останавливаясь напротив сына. — Приползёт, когда деньги кончатся. Куда она денется? Ты только будь мужчиной, сынок, не прощай её сразу. Пусть поваляется в ногах, пусть поплачет. Нужно поставить её на место раз и навсегда.
Вадим молчал, уставившись в одну точку на стене. Он прокручивал в голове сцену на крыльце снова и снова. Не её удар — это было слишком быстро, слишком сюрреалистично. Он прокручивал её взгляд. Пустой, холодный, как у хирурга, который смотрит не на человека, а на оперируемый орган. Этот взгляд пугал его больше, чем любая истерика.
Входная дверь тихо щёлкнула, и в проёме появилась Анжела. Она не вломилась, не вбежала. Она вошла спокойно, будто вернулась из магазина. В руках у неё была пустая спортивная сумка. Она окинула их обоих быстрым, ничего не выражающим взглядом и, не говоря ни слова, направилась в сторону спальни.
— Стоять! — рыкнул Вадим, с трудом поднимаясь с кресла. Адреналин ударил в кровь, заглушая остатки боли. — Ты хоть понимаешь, что ты наделала?
Анжела остановилась в дверях спальни и медленно обернулась.
— Я? Я просто уезжаю. От вас.
— Ты напала на собственного мужа! — взвизгнула Лидия Семёновна, подбегая к сыну и становясь рядом с ним, как будто они были единым фронтом. — Ты руку на него подняла!
— Я защищалась, — ровно ответила Анжела. — От попытки грабежа.
Вадим криво усмехнулся.
— Грабежа? В собственном доме? Ты совсем с ума сошла? Мы сейчас всё решим. Ты извинишься перед мамой. И передо мной. И мы забудем этот инцидент.
Он говорил это, но сам себе не верил. Он просто произносил слова, которые, как ему казалось, должен был произнести мужчина в его положении. Анжела смотрела на него, и в уголках её губ промелькнула тень усмешки.
— Нет, Вадим. Ничего мы не решим. И извиняться я не буду. Я просто заберу свои вещи и уйду.
Она повернулась и скрылась в спальне. Через минуту она уже вышла обратно, закидывая на плечо слегка потяжелевшую сумку. Она методично, без суеты, собрала самое необходимое: ноутбук, документы, косметичку. Никаких памятных фотографий, никаких сентиментальных мелочей. Только то, что было функционально и принадлежало ей.
Вадим преградил ей путь к выходу. Он встал, широко расставив ноги, пытаясь выглядеть внушительно.
— Я тебя не пущу. Ты никуда не пойдёшь, пока мы не поговорим.
— Нам не о чем говорить, — её голос был тихим, но в этой тишине таилось больше угрозы, чем в его крике. — Отойди с дороги.
— Ты пожалеешь об этом! — его голос сорвался. — Ты останешься ни с чем! Одна!
— У меня уже есть всё, что мне нужно, — она кивнула на свою сумку и посмотрела в сторону окна, за которым больше не стояла её машина. — А главное — у меня есть я. Этого у тебя, кажется, никогда не было.
Эта фраза ударила его сильнее, чем колено. Она попала точно в цель, в самый центр его зависимости от матери, его неспособности быть самостоятельной единицей.
— Что ты несёшь? — вмешалась Лидия Семёновна, отталкивая сына в сторону и заступая ему на смену. — Неблагодарная! Вадик для тебя всё делал, всё в дом нёс! А ты…
Анжела перевела на неё свой спокойный взгляд.
— Вы его таким вырастили, Лидия Семёновна. Теперь вам с этим и жить.
Она сделала шаг в сторону, обходя их, как два неподвижных препятствия. Вадим дёрнулся, чтобы схватить её за руку, но замер, вспомнив, чем это закончилось в прошлый раз. Анжела дошла до двери, взялась за ручку.
— Прощайте.
Дверь за ней закрылась с тихим щелчком. Никакого хлопка. Просто окончательный, бесповоротный звук.
Несколько секунд они стояли в тишине. Потом Вадим медленно повернулся к матери. Его лицо было белым от ярости и бессилия.
— Довольна? — прошипел он. — «Подаришь маме»? Это была твоя идея! Твоя!
Лидия Семёновна отшатнулась, её лицо исказилось от обиды.
— Моя? А ты где был, защитник? Тряпка! Она тебя ударила, унизила, а ты её даже остановить не смог! Если бы ты был настоящим мужиком, она бы себе такого не позволила!
— Я не смог?! Да это ты всё начала со своими хотелками! Тебе вечно всё надо! Всё мало! Из-за твоей жадности я потерял жену!
— Ты потерял не жену, а прислугу! — закричала она в ответ, и её голос зазвенел на высоких, неприятных нотах. — И потерял, потому что ты слабак! Я всю жизнь на тебя положила, а ты даже какую-то девку на место поставить не можешь!
Они стояли посреди гостиной, в доме, где остывал их ужин, и кричали друг на друга, выплёскивая всю ту ярость, что не досталась уехавшей Анжеле. И в этом вопле взаимных обвинений было ясно одно: главный скандал в этом доме был ещё только впереди, когда придёт уведомление о разводе и разделе имущества. Просто Вадим и его дражайшая матушка пока даже не думали об этом, а Анжела не стала их предупреждать. Зачем? Ведь она же всего лишь часть интерьера…
