Анна пришла домой с работы — устроилась в издательство, лишь бы уйти из дома хоть куда-нибудь, хоть в ад с парковкой — и застала в коридоре… свекровь. С чемоданом. Большим. Красным. На колёсиках.
— Привет, — сказала она бодро. — У нас в квартире ремонт. Мы с Геннадием поживём у вас недельку-другую. Уж извини. Ты же понимаешь — семья.
Анна села. Прямо в прихожей. Прямо на пол.
— Дмитрий знал?
— Конечно, — улыбнулась Валентина Степановна. — Мы же всё вместе решили.
«Всё вместе». Без неё. Без хозяйки квартиры. Без жены. Без Анны.
В ту ночь Анна спала в наушниках. В спальне, где теперь спал и вентилятор, и запах свекровиных духов. Снился ей диван, на котором шепчутся банки с огурцами и тряпки для пыли. Они смеялись.
На третий день совместного проживания Валентина Степановна устроила генеральную уборку.
— Я в ванной полки переставила. Удобнее будет. И зубные щётки помыла перекисью. Ты же знаешь, сколько там микробов?
Анна кивнула. Потом пошла в ванную и молча выкинула свою щётку. Перекисью пахло, как больницей, где больна не только сантехника.
На четвёртый день Геннадий Иванович подключил новый фильтр для воды и переделал проводку на кухне. Сказал, что «так безопаснее».
На пятый — сломалась Анна.
— Ты хочешь, чтобы я ушла? — спросила она у Дмитрия, тихо.
Он удивился.
— Что за глупости?
— Потому что я уже здесь — никто. Мебель с голосом. Полотенце, которое мешает. Я — статист. А твоя мама — режиссёр.
— Ты преувеличиваешь.
— Я собираю вещи.
Он посмотрел на неё с обидой.
— То есть ты просто сдаёшься?
— Нет. Я просто возвращаю себе право дышать. Без ваших расписаний. Без хозяйки, которая не я.
И она ушла. С сумкой. С наушниками. Без плана. Только с ощущением, что иначе она растворится — в кастрюлях, щах, полотенцах и чужих решениях.
Анна сняла комнату на окраине. Старая хрущёвка, скрипучие полы, обои, помнящие перестройку, и соседка — хмурая преподавательница химии на пенсии, любившая говорить: «Всё — реакции. Даже развод».
И хотя коммуналка пахла супом из пакета и кошками, там можно было спать. Без шёпота стен, без перекиси на щётке, без Валентины Степановны, которая, кажется, досматривала Анну даже сквозь закрытые окна.
Она работала с утра до вечера. Научилась пить кофе без сахара и улыбаться без причины. Привычка жены отвыкала медленно. По вечерам она сидела на подоконнике, курила в форточку и вспоминала, как Дмитрий в первое время носил ей в карманах шоколадки и говорил:
— Главное — мы теперь вместе. Всё остальное — фигня.
Фигня, как выяснилось, — это всё, кроме мамы.
Через месяц он написал.
“Прости. Я запутался. Давай встретимся.”
Через ещё один — пришёл с цветами. Розы, конечно. Стандартный набор прощения.
Он стал тоньше, будто весь съёжился внутри себя. Как шарик, из которого выпустили воздух, но забыли выбросить.
— Я скучаю, — сказал он. — Без тебя всё какое-то не то. Даже борщ не тот.
Анна молчала. В голове крутились чужие фразы:
«Салатики»,
«Пижама — признак депрессии»,
«Полотенца надо кипятить».
— Она уехала, — сказал он, быстро. — К сестре в Кострому. Вроде как — насовсем. Сказала: «Раз тебе важнее эта… твоя женщина, то и живи с ней».
Анна вдруг поняла, что не чувствует ничего. Ни торжества, ни обиды. Только усталость.
Как после генеральной уборки чужой жизни.
— Ты хочешь, чтобы я вернулась? — спросила она.
— Да, — ответил он.
— Зачем?
Он замялся.
— Ну… потому что без тебя — не дом. Понимаешь?
Она понимала. Только слишком хорошо.
Они начали заново. Не с романтики, а с правил.
Правило первое: «Мама живёт отдельно».
Второе: «Кухня — территория нейтралитета».
Третье: «Слова “мама сказала” — стоп-фраза».
Поначалу было нелепо. Они словно учились говорить друг с другом с нуля.
Иногда он забывался. Говорил:
— Мама думает, что ты…
И сам себя обрывал.
— Прости. Неважно.
Они ходили к психологу. Вместе. По очереди. Потом снова вместе.
Выяснилось, что Дмитрий с пяти лет принимал мамины советы за голос Бога.
Что Анна боялась, что любовь — это всегда контроль.
Что никто из них не умел говорить «стоп», пока не поздно.
Через полгода она впервые пригласила Валентину Степановну в гости.
Настоящие гости — не вторжение, а чай с вареньем.
— Ну как ты, Анечка? — спросила та осторожно, как будто Анна была собакой, которая может укусить.
— Хорошо, — сказала она. — Работаю, отдыхаю. У нас всё нормально.
Пауза.
— Я, наверное, тогда пойду? Не буду мешать?
Анна кивнула.
— Спасибо, что зашла.
И вот в этом «спасибо» не было ни соли, ни пассивной агрессии. Просто факт.
Они были чужими женщинами, объединёнными когда-то общим диваном.
И теперь каждая вернулась в своё кресло.
Через год у них родилась дочь. Назвали её Софья. В честь бабушки Анны. Не в честь Валентины Степановны.
Та, конечно, предложила помощь.
— Нет, спасибо, — ответила Анна. — У нас всё под контролем.
И даже если не совсем под контролем — теперь это их беспорядок.
На кухне по-прежнему висела та дурацкая полка под специи.
Анна оставила её. Как напоминание.
Что войну можно проиграть, но потом выиграть всю страну.
Финал.