Андрей заорал:
— Ты что, с ума сошла?! Судиться со мной?! С моей матерью?! Это всё из-за твоего упрямства, Оля! Ты всё испортила!
— Нет, Андрей. Это вы всё испортили. Я просто больше не собираюсь быть статисткой в вашей дешёвой пьесе.
Лидия Ивановна взвизгнула, швырнула чашку об пол — глупый акт, но эффектный. Осколки разлетелись по кухне, как подтверждение: всё трещит. Не только посуда.
— Вон из моего дома! Сейчас же! Собирай свои тряпки и убирайся к чёрту! — кричала она, не стесняясь.
— Нет, — сказала Ольга тихо. — Пока суд не решит — я отсюда не уйду. Если вы тронете мои вещи или попытаетесь выставить меня силой — будет заявление в полицию. И давайте без истерик, Лидия Ивановна. Вам не пятнадцать.
Андрей, казалось, вот-вот ударит. Он подошёл вплотную, схватил её за плечо — больно, до синяка.
— Хочешь, чтоб я стал таким, как твой отец, да? Чтоб руки распустил?
— Попробуй, — она смотрела прямо. Без страха. — Но помни, Андрей: я теперь фиксирую всё. А твой сынок, Лидия Ивановна, может стать героем уголовного дела, если вы не остынете.
— Ах ты… — Он отшатнулся, как обожжённый. — Ты что — нас шантажируешь?!
— Нет, — она уже вышла в коридор. — Я защищаюсь. Это вы — нападаете.
На следующий день
Ольга спала у своей мамы. На раскладушке. С сумкой, в которую влезло всё, что дали забрать — зимнее пальто, старый ноутбук и пачка документов. Остальное осталось в “той” квартире, за дверью, которую она больше не открывала.
— Я не понимаю, как вы с ним столько лет прожили, — сказала её мама, насыпая овсянку. — Ну не мужчина, а тряпка! Ещё и под маменькой бегает. Он тебя никогда не любил, Оль. Ты просто была ему удобна.
— Не надо, мам. Он был не всегда такой. Просто… потом как будто стал другим. Или я прозрела.
— Ты не прозрела. Ты просто перестала проглатывать.
Ольга улыбнулась. Горько.
— А знаешь, самое обидное? Я ведь не за квартиру борюсь. Не за диван и даже не за долю. Я борюсь за то, чтобы меня уважали. Чтоб не думали, что можно выставить, как старую тюль.
— Ну, тюль — это уже перебор, — фыркнула мама. — Тюль — это скорее твоя свекровь. Старенькая, в цветочек и вся в пыли.
Они рассмеялись. Но на душе у Ольги было холодно.
На следующий день, когда она пошла в суд — впервые, с трясущимися руками и пересохшим ртом — на скамейке у входа уже сидел Андрей. Курил. Вопреки знаку. Увидел её и встал.
— Ну что. Ты счастлива? — спросил он зло. — Сделала всё, чтоб мы врагами стали.
— Я ничего не делала. Это ты всё выбрал. И, кстати, да — если быть врагами означает защищать себя, то я согласна. Я твой враг.
Он бросил бычок на плитку. Раздавил. Подошёл близко.
— Так ты, значит, теперь враг? Ну, окей. Только не удивляйся, если я начну воевать по-взрослому.
Ольга ответила не сразу. Потом сказала:
— Андрей, ты же даже по жизни не умеешь идти прямо. Куда тебе воевать? Ты с мамой под ручку только и умеешь.
— Ты… — Он не договорил. Повернулся. Ушёл.
А она стояла. В руке — портфель с документами. Внутри — страх. А сверху — решимость.
***
Суд закончился неожиданно спокойно. По бумагам, Ольга получила свою долю, квартира была продана через агентство, деньги поделены, и официально они с Андреем стали чужими людьми.
На бумаге.
Формально.
Но вот беда: жизнь, как оказалось, не читается в юридических терминах. Она полна сюрпризов, шорохов за дверью, мерзких сообщений от неизвестных номеров, и телефонных звонков с тишиной на том конце. Всё это пришло в её жизнь через неделю после решения суда.
Ольга переехала в новую квартиру на первом этаже — “евродвушка”, как сказали в агентстве, но по факту — не евро и не двушка. Но была её. Только её. И впервые за долгие годы она могла повесить картину на стену (если бы захотела, конечно), и никто бы не сказал: “Оля, ну что за безвкусица”. Да и шторы, если бы вдруг захотела повесить — выбрала бы сама.
Но радость была с привкусом железа. Как у крови.
Вечером, когда она только вернулась с работы — устроилась делопроизводителем в частную фирму, работа пыльная, но спокойная — раздался звонок. Дверной.
Не в домофон, а прямо в дверь. Это было странно — никто не знал её нового адреса. Почти никто.
Она медленно подошла и посмотрела в глазок. Сердце ухнуло.
На площадке стояла Лидия Ивановна.
В пальто цвета прокисшей горчицы и с каким-то пакетом в руке. Лицо — как у прокурора в день премии.
— Открывай, я знаю, что ты дома! — сипло сказала она в щель между косяком и дверью. — Нам нужно поговорить.
Ольга стояла. Рука дрожала. И ладонь — холодная, как плитка в прихожей.
— У нас не о чем говорить, — спокойно произнесла она, стараясь не выдать дрожи. — Всё решено судом.
— Мне плевать на суд! — взвизгнула Лидия Ивановна. — Думаешь, я отступлю?! Думаешь, ты победила?! Ты разрушила мою семью! Ты довела моего сына! Он теперь пьёт и ночует у каких-то шлюх! И это всё ты!
— Это не я, — спокойно, но тихо ответила Ольга. — Это вы его таким сделали.
— Ах ты… — старуха ударила ладонью по двери. — Ты ещё поплатишься. У тебя ни детей, ни мужика, ни нормальной работы. Ты одна. Одна! Ты никому не нужна!
— Неправда, — вдруг тихо сказала Ольга. — Себе — я нужна.
И ушла вглубь квартиры, оставив её голос разноситься по подъезду, как визг тормозов.
Спустя пару дней ей позвонили из агентства недвижимости.
— Ольга Николаевна? — голос был мужской, вежливый, но холодный. — Вам срочно нужно приехать. Появились проблемы по документам.
— Какие проблемы? Всё же оформлено.
— Лучше обсудить на месте. Это срочно.
В офисе её ждали трое. Юрист, девушка с папкой и… Андрей.
Он сидел, уткнувшись в телефон, и даже не поднял головы, когда она вошла.
— Вызываете? — Ольга села, достала очки. — Слушаю.
Юрист кашлянул.
— Возник вопрос по декларации, поданной на имя покупателя вашей доли. По нашим данным, квартира могла быть приобретена по предварительному сговору с третьим лицом — с вашим бывшим супругом. Мы обязаны провести проверку.
— Что? — Ольга резко посмотрела на Андрея. — Ты хочешь сказать, ты купил мою долю через подставное лицо?
— Не я, — он всё же поднял глаза. — Мне помогли. Но ты же сама решила воевать. Я просто принял правила игры.
— Ты оформили покупателя на девицу, с которой ты мне изменял? — она вскипела. — Ты с ней оформил сделку, чтобы потом выкупить мою долю обратно?
— Она мне поверила. В отличие от тебя, — его голос был усталым, но не покаянным. — А ты… Ты просто решила меня уничтожить. Так получи. Теперь у тебя не будет покоя.
— Ты с ума сошёл. Это уголовка.
— Докажи, — пожал плечами он. — Всё официально. Сделка прошла, деньги ты получила. Но жить тебе здесь спокойно я не дам. Это мой дом. И я его верну.
Ольга встала. Чуть пошатываясь.
— Ты змея. Старая и новая. И все вы — из одного гнезда. Но ты не понял главного: мне не нужна эта квартира. Мне нужен был воздух. Пространство. Свобода. А ты снова дышишь мне в затылок, как плесень.
— Тогда уходи. Как и тогда.
— Нет, Андрей. Теперь я буду драться до конца. По-настоящему. Не из чувства мести, а чтобы ты, наконец, остался один. В этой твоей липкой паутине из маменькиных советов, женских колготок и отчаянья. Потому что ты заслужил одиночество. Больше, чем кто-либо.
Вечером, возвращаясь домой, она плакала.
Не от слабости. От злости.
На себя — что не ушла раньше.
На него — что стал таким.
На жизнь — за то, что дала шанс не тому.
Прошло два месяца. Проверка сделки затянулась. Ольга каждый день ходила в работу, возвращалась домой, и ждала. Как приговор.
И однажды — он пришёл.
Письмо из прокуратуры: сделка признана фиктивной, покупатель — подставное лицо, доля возвращена в собственность. Андрей и его любовница получают предписание о возбуждении дела.
В тот вечер она открыла бутылку дешёвого белого вина. Выпила из чайной кружки. Села на балконе — впервые с тех пор. И молча смотрела, как капли стекают по стеклу.
Она не чувствовала победы.
Но чувствовала свободу.
Свободу — без Андрея. Без Лидии Ивановны. Без боли. Без унижений.
И в этой тишине вдруг прозвенел звонок.
Номер неизвестен.
Она взяла.
— Мам, — сказал голос. — Это я. Миша.
Молчание.
— Миша… — выдохнула она.
— Я вернулся. Я с армии пришёл. Я нашёл тебя. Я хочу приехать. Если ты не против.
Она не отвечала. Слёзы текли по щекам.
— Я всегда тебя ждал, — только и сказала она.
Финал.
Иногда справедливость приходит слишком поздно. Но если ты стоишь до конца — она всё-таки приходит.
А любовь — она вообще возвращается, когда ты совсем не ждёшь.
Конец.