— Я просто не понимаю, зачем вы всё это выносите на публику, — сухо сказала Лариса Петровна, заворачивая кастрюлю в пакет. — Мы семья. В семье должно быть тепло, а не разборки на кухне.
— А вы не понимаете, что семья — это не военное положение, где вы командующий штабом, — отозвалась Алена, не поднимая глаз от ноутбука. — Я работаю. И да, у меня встреча через десять минут. Пожалуйста, не шумите.
— Это я шумлю? — Лариса Петровна заломила брови. — Это ты вон как двери хлопаешь с утра. Ты видела, в каком состоянии наличник в ванной?
— Наличник в ванной? — Алена захлопнула ноутбук. — Вы серьёзно сейчас?
— Конечно. Это же не только твоя квартира. Тут живёт мой сын.
— Мой. Сын. — Алена медленно подошла ближе. — Лариса Петровна, вы в курсе, что квартира куплена мной ещё до знакомства с Виктором? На мои деньги. Мой ремонт. Моя ипотека, которую я выплатила за семь лет.
— Ой, ну началось… — пожала плечами свекровь. — Сколько можно козырять этой ипотекой? Ты в курсе, что без Вити ты бы вообще озверела? Кто тебе технику чинил? Кто водил на УЗИ, когда ты лежала с почками?
— Да, он прекрасный. Только на фоне вас он выглядит не как мужчина, а как заложник.
— Ультиматумы — это удел слабых женщин, Алена. Ты просто боишься остаться одна. А потому и выпендриваешься.
На следующий день Лариса Петровна позвонила Виктору на работу и пожаловалась, что Алена её «выгоняет».
— Мама, пожалуйста, не надо, — вздохнул он, снимая очки. — Ты же знаешь, у Алены сейчас квартальный отчёт, у неё стресс.
— Это не стресс, сынок. Это хамство. Я утром нашла записку на холодильнике: “Просьба не входить в ванную до 9:30. Уважаем личные границы.” Это что вообще такое?
— Ну… она же предупреждала…
— Витя. Я родила тебя. Я знаю, как тебе комфортно. Ты не должен позволять женщине делать из тебя подкаблучника.
— Мама…
— Я не могу находиться в квартире, где на меня смотрят, как на вирус. Я уезжаю к Лене на пару дней, но ты подумай, хорошо ли тебе с женщиной, которая с тобой не советуется, а командует. Это ведь ещё до свадьбы. Что дальше будет?
— Мам…
— Алена тебя просто использует. Она боится одиночества. Такие женщины цепляются до последнего. Сами ты их не выгонишь — приходится ждать, пока они сами уйдут.
Когда Лариса Петровна уехала, квартира дышала иначе. Без запаха «Фейри» и варёного лука. Без новостей, журнала «ЗОЖ» и комментариев типа “ну, у тебя ноги от кофе отекают, ты это знаешь, да?”
Но вместе с этим повисла тишина. Виктор стал хмурым. За обедом молчал. Уходил рано. Возвращался поздно.
— Ты обижен? — однажды вечером спросила Алена.
— Я просто не понимаю, зачем ты всё переворачиваешь. Мама уехала в слезах. Лене написала, что ты с ней как с врагом.
— Я с ней как с нарушителем границ. Разница большая. — Алена встала. — Мы с тобой взрослые люди. У нас должно быть своё пространство.
— Пространство? — Виктор усмехнулся. — Ты говоришь, как лекции из TikTok читаешь.
— Виктор. Ты либо со мной, либо с ней. Вот и всё.
— А может, я просто с собой?
— Тогда будь с собой где-нибудь в другом месте.
Через два дня Алена пришла домой и увидела Ларису Петровну в халате у своей плиты.
— О, ты рано! — бодро сказала свекровь. — Я плов приготовила. Витя сказал, ты не любишь, но я решила, что ты просто его неправильно пробовала.
— Что… вы… здесь… делаете?
— Я вернулась. Мы с Витей поговорили, он меня попросил остаться.
— Он… попросил?
— Да. Потому что ты перегибаешь. Сильно. Я понимаю, что ты одна привыкла жить. Но теперь ты не одна. Семья — это терпение.
— Нет, — Алена подошла к холодильнику, достала бутылку воды. — Семья — это уважение. К квартире. К вещам. К документам. К желаниям.
— Я не собираюсь слушать лекции в собственном доме! — повысила голос Лариса Петровна.
— Это не ваш дом! — Алена ударила ладонью по столу. — Это мой дом. И вы в нём гость. Нежеланный.
— Я всё поняла. — Свекровь выпрямилась. — Это ты против нас с Витей. Ты хочешь его оторвать от семьи. Ты разрушаешь его жизнь.
— Я спасаю свою.
— Тогда спасай. Но без него.
— Согласна.
И она ушла в спальню. Не хлопая дверью. Без крика. Просто выключила свет и закрыла глаза. Потому что решение — уже принято.
***
— Алена, — голос Виктора в телефоне звучал устало. — Мы с мамой хотим поговорить. Без скандала. Просто сядем и всё обсудим.
— Мы? — Алена стояла в тамбуре у своей двери с двумя сумками. — Слушай, я устала. Сегодня был чёртов завал, и я не в настроении обсуждать плов и наличники.
— Это важно. Для нас.
— Для кого именно?
Пауза.
— Приходи. Только ты. Без неё.
Он пришёл в сером свитере, в тех самых брюках, которые она гладила ему ещё в марте, перед собеседованием. Волосы растрёпаны. Глаза — как после недосыпа и постоянной тревоги.
Сел за кухонный стол. Положил руки, посмотрел на неё.
— Я не хотел, чтобы всё так вышло. Правда.
— Ты просто позволил этому случиться.
— Я не знал, что делать. Между вами — как между молотом и наковальней.
— Нет, Вить. Ты между выбором. Между мужчиной и сыном.
— Я люблю тебя, Алена. Но она — мама.
— И ты выбрал. Уже.
Она села напротив. Без привычных ужимок, без привычной мягкости в голосе. Ровно. Как бухгалтер перед тем, как озвучить сумму задолженности.
— Она будет жить с нами, — сказал он. — Не постоянно. Но иногда. У неё давление, у неё таблетки, у неё давление на сердце. Я не могу её выгнать.
— А я не могу жить с ней. Ни иногда. Ни вообще.
— Почему ты не можешь просто потерпеть?
— А почему ты не можешь просто защитить меня?
Опять пауза.
— Я же люблю тебя, — сказал он тихо.
— А я себя.
И всё. Эта фраза повисла в воздухе, как выстрел в маленькой комнате.
Он собрал свои вещи через три дня. Без сцены. Без истерик. Просто молча положил футболки, сложил носки, вынул из ванной свою машинку для бритья.
Лариса Петровна ждала его у подъезда, в пуховике, хотя было +18.
— Она, конечно, пожалеет, — сказала она, когда он вышел с чемоданом. — Таких, как ты, больше нет.
Он ничего не ответил. Просто сел за руль и завёл машину.
Алена в это время стояла у окна. И не плакала.
Она ждала, что ей станет легче. Или больнее. Но стало… спокойно. Как будто вылезла из тесных джинсов, которые жали годами.
Прошла неделя.
Алена переставила полки в прихожей. Выкинула кастрюлю, в которой вечно варился плов. Стерла номера — и Ларисы Петровны, и Виктора. Купила себе хорошую дорогую подушку — ортопедическую. Сама себе, в подарок. Потому что она — у себя теперь на первом месте.
Через две недели он позвонил.
— Я не справляюсь. Мне плохо без тебя.
— Мне — хорошо, — сказала она. — И я не хочу это терять.
— Я всё переосмыслил. Я поговорю с мамой. Мы найдём компромисс.
— Поздно, Вить. У меня больше нет запаса прощений. Ты не выбрал меня тогда — не проси вернуться теперь.
Он долго молчал. Потом сказал:
— Ты изменилась.
— Да, — тихо улыбнулась Алена. — Наконец-то.
И положила трубку.
Вечером она вышла на балкон с чашкой чая. Внизу лаяла чужая собака. Кто-то ругался из соседей: то ли вода прорвало, то ли антенну снесло. В холодильнике было пусто, но завтра будет пятница. Значит, «Пятёрочка» до одиннадцати. А ещё у неё новая жизнь. Без плова. Без ультиматумов. Без компромиссов, в которых она сама — уступка.
А значит, всё будет хорошо.
И пусть за сорок — но впереди лучшее. Потому что теперь — без тех, кто не умеет уважать.