— Я хочу divorce. — Слова вырвались рублеными, как тупой нож. — Завтра иду в МФЦ.
— Даш, давай спокойно, — он поднял ладони. — Это мамины идеи, я…
— Ты сказал «хорошо», — перебила она, чувствуя, что внутри поднимается волна ярости, но она сдержит её. — Этого достаточно.
Он кашлянул:
— Мне сложно спорить с ней. Мне было удобно, понимаешь? Наверное, я… испугался.
— Твоя удобная жизнь не должна ломать мою, — сказала Даша. — И я не сижу на шее. У меня стабильный доход, кстати.
Он глотнул воздуха:
— Я ошибся. Давай поговорим.
— Завтра разговор будет в другом месте. Не здесь.
Виталик смотрел так, будто хотел что то добавить, но не мог подобрать слов. Маркетолог, способный на презентациях кроить восторженные речи, здесь пустил тормоза. Даша развернулась, вошла в спальню, выдвинула ящик с документами: паспорта, ИНН, свидетельство о браке — или, вернее, о том, что когда то было браком.
Ночь шуршала за окном автобусами ночного маршрута. Она сидела на кухне, пила холодный чай, прокручивала в голове изображения: первый день знакомства в универе, чумовые танцы на Петроградке, их дешёвое обручальное кольцо, случайно купленное в переходе, его первый трудовой день, когда она морально страховала и наготовила бутербродов. Теперь всё это — мумии фотографий, которые придётся переложить в отдельную папку и спрятать.
Когда на часах было четыре утра, Даша достала ноутбук, открыла форму заявления на развод на госуслугах. Она не знала, оправится ли когда нибудь, но знала: нужно идти, пока ярость поддерживает позвоночник. В поля она вводила данные как чужие: фамилия, имя, даты, без эмоций.
Виталик вышел к пяти. Синяки под глазами, в руках кружка: он не спал.
— Я понимаю, что накосячил, — тихо сказал он.
— Я тоже понимаю, — ответила она, не поднимая глаз.
— Я готов противостоять маме. Давай вместе.
Даша подняла голову, вгляделась в его лицо: полутень лампы ложилась на щёки, делая их залысинами. Она помнила эти глаза, когда он произносил клятву; помнила мягкость ладоней на её плечах после ссоры. Но время обесценило прикосновения.
— Поздно. Уважение не склеить клеем ПВА, — сказала она медленно. — Подала заявление.
Он тяжело вздохнул:
— Я… сам всё подпишу.
Слова прыгнули между ними, как отбитый шар в настольном теннисе, после чего рухнули.
Молчание до рассвета.
Солнце вышло, залило балконным светом неубранные чашки, забытые глянцевые журналы. Даша погладила кота, зашнуровала кеды.
Документы она положила в рюкзак, закрыла молнию — и впервые за много лет не спросила у мужа «ты выйдешь?». Он не вышел. Слышно было, как он сел на диван, сжал в кулаке кружку, будто искал опору в податливой глине.
За окнами город пах сиренью и выдыхающимися ночными фонарями. В МФЦ она стояла в очереди, слушая, как чужие люди обсуждали ипотеку, раннюю клубнику, вирусы, разбитые фары. Всё обычное. Сотрудница окошечка взяла заявление, сверила паспорт, пробила по базе.
— Через месяц будет назначено заседание, — сказала тихая женщина в форме.
— Я знаю, — Даша кивнула.
Рядом за столиком мужчина скандалил из за справки БТИ. Даша смотрела на его гримасу злости и чувствовала, как внутри вместо воздуха поднимается ледяная ясность: всё разрушилось, но небо осталось. Значит, жить можно.
Вышла на улицу — солнце слепило мокрым блеском по крышам такси. Зазвонил телефон: Виталик. Она выключила звук. Пошёл вторая вибрация — мама. Ей Даша ответила.
— Доча, ты где?
— На улице. Всё нормально.
— Ты плакала?
— Нет, мам.
— Приезжай к нам, — сказала мама. — Кот свой, пускай с тобой. Холодильник набит.
— Приду немного позже, — Даша пересекла дорогу на красный. — Нужно купить переноску.
На базаре запахло первыми огурцами. Она представила, как вечером будет сидеть на диване в квартире родителей, Шелест — у ног, рядом мама щёлкает семечки, папа спорит с телевизором. И никакой Софьи Павловны, никаких тайных разговоров за спиной. Только пространство, где голос не приходится калибровать под чужое ожидание.
Через неделю Виталик отправил смс: «Подписал, спроси юриста, что дальше». Она не ответила. Через две недели он набрал её снова, голос был сорванным:
— Мамочка легла в больницу, инфаркт.
— Жалко, — Даша ничего не добавила.
— Мне тяжело, — пробормотал он.
— Береги себя, — холодно сказала она и положила.
Позже, когда в соцсетях всплыла информация, что Виталик с Надей поехали к морю «отдыхать после тяжёлого сезона», Даша отмечала: жизнь быстро перепрыгивает даже через инфаркт, лишь бы расписание удовольствий не сбилось. Но к ней это уже не имело отношения.
Прошло два месяца. Судья разъяснил стороны, задал формальные вопросы. Виталик в зале не спорил, смотрел на стол, сцепив пальцы. Когда судья объявил решение о разводе, Даша ощутила, как внутри не рассыпалось ничего: оказалось, что последние две недели она сама себя разобрала на части, а в суде только констатировали факт.
К осени она сняла квартиру ближе к работе — студия на Красносельской, потолок высокий, окна на ржавый мост. Шелест освоил подоконник и наблюдал электрички. На полке у Даши стояла новая переноска — запасной выход, если когда нибудь ещё придётся бежать. Но она верила: больше не придётся.
Иногда по ночам, когда шум города стихал, ей чудилось, будто слышит за стеной чьи то голоса: знакомая интонация, шёпотом о будущем на двоих без её участия. Она вслушивалась, а потом включала лампу — и голоса исчезали; за стеной жил просто кто то другой, никакого предательства. Тогда Даша брала плед, садилась на пол, обнимала кота, и они слушали, как в трубах журчит вода — звук обычной жизни, тихий и верный. Её жизнь теперь была полоской света в темноте: маленькой, но принадлежащей только ей.
А Софья Павловна? Свекровь после больницы выздоровела, но с сыном отношений не ухудшила. Раз в месяц он навещал мать, а Надя улыбалась с фотоотчётов: счастливая, не мешающая чужому потенциалу. Так и нужно. Каждый выбрал своё зеркальце, где отражается спокойно.
Даша хранит тот самый файл с записью подслушанного разговора, но не включает. Ей хватает знать: однажды тишина бетонных стен сказала ей правду. И она решила не закрывать уши. Именно поэтому сегодня, возвращаясь домой, она пожимает плечами случайным толчкам прохожих в метро, даже если кто то бормочет «простите» слишком поздно. Она не боится вовремя идти в сторону выхода. Её маршрут теперь не зависит от чужих направлений.