Утро началось с запаха жареной печени.
Катя открыла глаза, поморщилась и села на постели. Сквозь приоткрытую дверь доносился хруст сковороды, бормотание телевизора и… Елена Петровна. Живая. Настоящая. В Екатерининой кухне. На Екатерининой сковороде. В Екатеринином халате.
— Ты чего это? — Екатерина вышла на кухню и прищурилась. — Устроилась насовсем?
— Ай, да брось, Катюш, — махнула рукой Елена Петровна, разливая крепкий кофе в две чашки. — Мы же свои. Что мне там, у себя, подыхать одной? Ты хоть в доме, хоть слово скажешь. А я тебе тут хоть по хозяйству помогу.
— Помочь можешь? — Катя поставила руки в бока. — Отлично. Тогда начни с того, что освободишь квартиру.
— Ой, да не смеши. У тебя ж места — вагон и маленькая тележка. Димка-то как ушёл, так ты теперь одна. Звенит всё в этой квартире. А я хоть посуду за тобой домою, да полы пройду. Всё польза.
— Ага, а то у меня автоматические швабры сломались и посудомойка ушла в отпуск, — пробурчала Екатерина.
Нет, ну вот что это вообще за формат «в гости с чемоданом и претензиями»? — она злилась не на свекровь, а на себя. За мягкость. За то, что когда-то казалось: семья — это когда и трудности вместе.
Сейчас это больше напоминало рейдерский захват.
На следующий день из шкафа исчезло её любимое платье.
— Ты не видела бежевое, с поясом? — спросила Катя, заглядывая в комнату, где Елена Петровна раскладывала свои крема на комод.
— Какое бежевое? А-а… Это которое с V-образным вырезом? Оно такое вызывающее, я его в химчистку отнесла.
— Без спроса?
— Ну ты ж не носишь. А я вот носила бы. Если бы не внуков нянчила. Вон, Надьке моей подруге — она у нас стройная, кстати — как раз будет, если что. А ты всё на работу да на работу…
Екатерина села прямо на пол, чтобы не завизжать. Её любимое платье. Из Милана. С вырезом, который ей шёл, как никому другому. И почему я вообще это всё терплю?
К вечеру Дмитрий объявился.
По видеозвонку.
— Ну ты чего маму выгнала? — начал он без предисловий. — Она мне плакала тут в трубку, как побитый пудель. Тебе не стыдно?
— Стыдно должно быть тебе. За то, что она теперь у меня живёт, как на своём, — отрезала Екатерина. — А ты где? На новой квартире?
— У друзей пока. Думаю, что дальше. Деньги нужны. Ты ж понимаешь, не могу без дохода оставаться. Дай взаймы немного. Пока ищу вариант.
— А как же мама? Пусть даёт. Она же у меня теперь как родственница.
— Мамина пенсия — это не шутки. А у тебя, я смотрю, всё есть. Машина, квартира, работа. Ну поделись, чё ты как змея. Мы ж семья были.
— Были. Подчеркни жирным. И с подзаголовком: «использование имущества в корыстных целях».
Он отключился, но через час на телефон Кати пришло СМС:
«Надо бы делить имущество. Машина и квартира — это же совместно нажитое. Давай по-честному»
Екатерина смотрела на экран, как на мина замедленного действия. Потом рассмеялась. Хрипло, зло, по-бабьи.
Совместно нажитое? Господи, он в «Госуслугах» пароль забывает каждые два месяца. Какое нажитое?
Через три дня к её подъезду подъехала фура.
— Это что?! — закричала она, увидев, как двое грузчиков выносят старый комод.
— Это твоя свекровь решила перевезти вещи, — сообщил охранник, улыбаясь так, будто за хорошее зрелище можно и смену переработать.
Катя метнулась к фуре.
— Эй! Кто вас нанял?
— Женщина вон та, — кивнул один из грузчиков на Елену Петровну, которая уже раздавала команды и жестикулировала, как дирижёр. — Сказала, что часть мебели её, она временно передала сыну, а теперь хочет обратно.
— Эта мебель стоила сто тысяч. Я её сама заказывала.
— Женщина, я не юрист, — пожал плечами грузчик. — Мне — назвали адрес, мы приехали.
Катя подошла к свекрови вплотную.
— Ты серьёзно решила вынести из моего дома мебель? Мою мебель?
— А что? Дмитрий тут жил. Значит, часть его. А если его — значит и моя. У нас всё общее. У нас родственные узы. В отличие от тебя.
— Да ты с ума сошла! — взвизгнула Катя.
— А ты мне по наследству должна, раз моего сына бросила! — крикнула Елена Петровна и дернула за ящик комода.
В этот момент ящик рухнул. Громко. С треском. Рассыпались бумаги, чеки, личные фото. Все — Катины.
Она молча подняла фото и взглянула на лицо десятилетней себя. На обороте — почерк отца:
«Для Кати, которая всегда добьётся своего».
— Всё. Уходи, — сказала она тихо, но твёрдо. — Через двадцать минут, если не покинешь квартиру, вызову полицию. С заявлением о вторжении и краже имущества.
— Да ты не посмеешь! Я мать твоего мужа!
— Уже бывшего. Мы же договорились — «всё по-честному».
Через сорок минут свекровь уехала. Без комода, но с коробкой, в которой, как выяснилось, была Екатеринина любимая кожаная куртка, набор бокалов и… ноутбук Дмитрия.
Катя сидела на полу. С бокалом вина. И курткой в руках.
Собственно, движимое имущество — это ведь не только мебель. Это нервы. Терпение. Любовь, в конце концов. И если всё это сдвинулось с места — значит, уже не вернуть.
Телефон пикнул.
Новое СМС. От Дмитрия:
«Ты думаешь, всё так закончится?»
Она допила вино, встала, выключила свет и ответила:
«Нет. Это только начинается»
***
Суббота началась подозрительно спокойно.
Ни звонков. Ни сообщений. Ни запаха жареной печени. Только солнце в окно, горячий кофе и незнакомое ощущение покоя. Екатерина даже успела подумать: «Неужели всё? Отпустили?»
Но не прошло и трёх часов, как в дверь позвонили.
— Кто там? — спросила она, не открывая.
— Открой, это Дима, — голос за дверью был тот самый. Слегка надтреснутый, будто он снова не выспался. А он, как Екатерина помнила, вечно был «уставшим» даже от чашки чая.
— Я тебя не ждала.
— А я и не спрашивал.
Она всё же открыла. Дмитрий стоял с двумя пакетами. В одном — явно бутылка, во втором — папка с документами. Опасное комбо.
— Я хочу всё уладить, — сказал он, входя без приглашения, как будто всё ещё был хозяином.
— Уладить? — Екатерина закрыла дверь и сложила руки на груди. — Дим, уладить можно прическу. Или ужин. А ты с мамой устроили рейдерский захват. Мне мебелью по чувствам прошлись. А ты всё: «уладить».
Он сел. Разложил бумаги.
— Это документы от юриста. Я подал на раздел совместно нажитого. Квартира и машина. Нам с мамой полагается половина.
— Нам? — переспросила Катя. — Ты с ней теперь юридическое лицо? ОАО «Живём на чужом»?
Он проигнорировал сарказм.
— Всё по закону. Я в браке был, значит имею право. Ты думаешь, мы просто так уйдём?
— Вы уже ушли. С вещами, с оскорблениями, с комодом в зубах. Ушли — и слава богу.
— Я не хочу вражды, Катя. Мы можем договориться. Отступи. Отдай машину. Или квартиру. Нам всё равно жить негде. Мама…
— Не продолжай, — перебила она. — Мама не инвалид. Мама — махровый манипулятор. А ты… ты её продолжение. Только без юбки. Я устала быть вашей инвестицией.
Она пошла к шкафу, достала толстую папку.
— Вот тебе договор купли-продажи на квартиру. Я её купила ДО брака. Вот техпаспорт машины. Куплена на мои личные средства, которые пришли на счёт после продажи бизнеса. Который, кстати, ты посмеялся и назвал «бабским хобби». Помнишь?
Он молчал.
— А теперь, внимание, — она достала ещё один документ. — Вот заключение нотариуса. О завещании. Мой отец оставил мне недвижимость. И знаешь что? Он туда вписал особую пометку: «Ни одному мужу, даже бывшему, ничего не достанется. Умела выбирать женщин — умей от них уходить с пустыми руками».
— Это… незаконно, — промямлил он.
— Это — воля покойного. А воля покойного в этой стране, увы, крепче твоей жажды халявы.
Он вскочил. У него тряслись руки.
— Мы же семья были, Катя. Ты думаешь, всё так просто? Суд разберётся. Я добьюсь.
— Добейся. Только знай: я наняла адвоката. А ещё — подала заявление на вас с мамой. За самоуправство, порчу имущества и незаконное проникновение в частное жилище.
— Ты сумасшедшая, — выдохнул он.
— Нет. Я наконец-то здоровая. Первый раз за много лет.
Он стоял, будто не знал, уходить или кинуться на неё.
— Уходи, Дима, — тихо сказала она. — Сейчас. Без сцены. По-хорошему. Пока ещё не поздно.
— Ты одна останешься, Катя, — злобно прошипел он. — Никому не нужна. Карьера — да. Деньги — да. А душа? Сдохнешь с бокалом вина и кошкой.
Она подошла к нему вплотную.
— Лучше с бокалом, чем с тобой. А кошка — хотя бы не предаёт.
Он хлопнул дверью.
Прошла неделя. Екатерина вернулась домой после поздней встречи с нотариусом. На кухонном столе лежал конверт. Почта России. На нём — аккуратный почерк.
«Катюша. Прости, если сможешь. Мама»
Внутри было завещание.
Елена Петровна, как оказалось, получила в наследство от своей сестры «двушку» в Калуге. И… переписала её на Екатерину. Без условий.
— О как, — сказала Катя вслух. — Видать, у бабки что-то щёлкнуло.
На дне конверта была записка:
«Я тебя не любила. Ты мне мешала. Но ты была права. Мой сын — трус. Ты — человек. А это — награда за выдержку. Спасибо за всё. Не звони. Уезжаю на юг. Буду умирать красиво».
Катя долго сидела, глядя в пустоту.
Потом взяла бокал вина, вышла на балкон, подставила лицо солнцу и впервые за долгое время — рассмеялась.
— Ну хоть кто-то уехал красиво.