Сергей перебирал в руках брошюру из банка, где жирным шрифтом кричало: «Ипотека под 18 %!». Цифры сливались воедино, но он уже наизусть помнил суммы. В кухне пахло кофе, а за окном дождь стучал по подоконнику, будто торопил с решением.
— Ты правда готов на это? — Марина присела на край стола, сжимая кружку. Её взгляд скользнул по фотографии на холодильнике: Сергей с матерью на даче, оба смеются, за спиной — покосившийся забор.
— Она же в том бараке одна. Трубы прошлой зимой лопнули, помнишь? — Сергей потёр переносицу. Голос дрогнул: мама никогда не жаловалась, но в последний визит он заметил, как она прячет тёплые носки под диван — видимо, чтобы пол не дул.
— Знаю, но кредит… — Марина вздохнула. — А если мамину квартиру не купят? Там же район депрессивный.
— Купят. — Он твёрдо закрыл брошюру. — Там ремонт не нужен, просто снести пару стен. Инвесторы такие ищут.
Он не сказал, что уже встретился с агентом по недвижимости. Что цена за мамин дом — смешная, но даже это покроет часть долга. Остальное — их вклад за свадьбу и его ночные смены на фрилансе.
Лидия Ивановна щелкнула пультом, выключив телевизор, где очередной рекламный ролик расхваливал «Лукоморье» — жилой комплекс с бассейном, фитнес-центром и «атмосферой европейского комфорта». Она повернулась к Сергею, развалившемуся в кресле с телефоном, и вздохнула так громко, что он вздрогнул.
— Вчера Катька, дочка соседки Людмилы, переселила мать в «Лукоморье». Говорит, там даже консьерж цветы поливает, — протянула она, разглядывая потрескавшиеся обои над диваном. Тень от люстры-паука дрожала на пятне плесени, которую она занавесила вышивкой «Дом — моя крепость».
Сергей застонал внутренне. Этот разговор повторялся каждую неделю: за чаем, во время мытья посуды, даже в очереди в поликлинику. «Лукоморье» стало навязчивым рефреном, символом всего, чего Лидия Ивановна стыдилась в своей жизни — ветхой двушки в спальном районе, провалов в линолеуме, соседей-алкоголиков за стеной.
— Мам, там ипотека на тридцать лет, — он отложил телефон, стараясь говорить мягко. — Даже если продадим твою квартиру…
— Моя квартира! — Она фыркнула, будто он назвал избушку Бабы-Яги.
— Да тут ванна протекает на пятый этаже! Помнишь, как в прошлом году нас затопило?
Сергей помнил. Тогда он провел выходной, отскребая грибок со стен, а мама повторяла: «Вот в „Лукоморье“ бы такого не случилось». Её мечта обрастала деталями: тренажерный зал для «суставов», соседки-пенсионерки «с образованием», клумба с розами вместо заросшего бурьяном двора.
Всё изменилось в марте, когда Лидия Ивановна поскользнулась на обледеневшем крыльце. Сидя в травмпункте со сломанной рукой, она не плакала от боли — шептала, сжимая его ладонь:
— Сереженька, я не хочу умереть в этой трущобе.
На следующий день он залез в кредитный калькулятор. Цифры пугали, но ещё страшнее было представить мать, которая в семьдесят пять боится выйти за хлебом.
Сергей разложил бумаги на кухонном столе так, будто готовился к операции: справки о доходах Марины, рекламные листовки банков, график платежей, аккуратно обведенный красным маркером. Он слышал, как за его спиной замолчали шаги — жена остановилась в дверном проеме, замерла, словно наткнулась на границу минного поля.
— Нет, — сказала Марина раньше, чем он успел открыть рот.
— Ты даже не послушаешь? — Сергей встал, блокируя выход из кухни. В его голосе звенела та же нота, что и в детстве, когда он умолял мать купить велосипед: настойчиво, почти отчаянно. — Это же не навсегда! Продадим мамину квартиру, закроем твой кредит, а разницу…
— Нет, — повторила она, скрестив руки на груди. Её взгляд упал на верхний лист — «Кредитная анкета. Срок: 7 лет». Семь лет. Возраст их дочери.
Он видел, как она сжимает губы, будто застегивает невидимый замок. Марина ненавидела долги. Её отец, спившийся электрик, оставил семье ипотеку и позор, она с восемнадцати лет работала на двух работах, чтобы вырваться из кредитной кабалы.
— Ты хочешь, чтобы я стала созаемщиком? — Она ткнула пальцем в строку с процентами. — Сергей, у нас своя ипотека, детский сад, машина…
— Мама не доживет до конца моей ипотеки! — вырвалось у него громче, чем нужно. В гостиной, где Лидия Ивановна смотрела сериал, притихло.
Дождь стучал по ржавому карнизу, а капающая с потолка вода звенела в подставленное ведро. Марина стояла посреди кухни, сжимая в руке счет за коммуналку, и чувствовала, как гнев поднимается по горлу, словно кипяток из чайника, который Сергей так и не починил.
— Ты видишь это? — Она ткнула пальцем в коричневое пятно на обоях, где грибок расползался, как карта чужой страны. — А вчера у Алины начался кашель. Врач говорит, возможно, из-за сырости.
Сергей сидел за столом, разминая виски. За его спиной, на подоконнике, розовый пластиковый замок дочери теснился среди банок с консервацией — места не хватало даже игрушкам.
— Мама предлагала… — начал он, но Марина взорвалась:
— Твоя мама предлагала тебе подать на развод и жить с ней в «Лукоморье»! — Её голос сорвался, вынося наружу спрятанный месяц подтек: звонок свекрови, случайно услышанный вчера через тонкую стену.
Он побледнел. В гостиной, где Алина собирала пазл на скрипящем паркете, захлопнулась книжка.
— Это не так… Она просто переживает…
— Переживает? — Марина засмеялась сухо, подходя к холодильнику, который гудел, как старый поезд.
Сергей молча крутил в руках распечатку объявления: «Дом в деревне Гречкино, 15 км от города. Печное отопление, участок 6 соток». На фото кривые ставни, покосившийся забор и яблоня, чьи ветви, как кости, торчали из сугроба. Марина положила рядом свой телефон — там сиял новенький коттеджный поселок «Лукоморье» с бассейном в снегу.
— Ты сравниваешь это? — Он ткнул пальцем в ценник под деревней. Сумма была соблазнительно мала, но в глазах темнело от мысли: мать, которая боится сквозняков, в доме с печкой.
— Там можно сделать ремонт, — Марина достала из шкафа папку с их счетами. — Остаток направим на репетиторов для Алины. Или ты хочешь, чтобы она росла в этой… — Она махнула рукой в сторону плесневеющего угла, где висел рюкзак дочери.
Они спорили шепотом, пока Алина делала уроки за перегородкой. Девочка уже научилась включать громче мультики, когда голоса родителей начинали ползти вверх.
— Мама не переживет зиму в Гречкино, — Сергей сгреб бумаги в кучу, будто хоронил мечту. — Там даже газа нет!
— А у нас есть? — Марина резко открыла окно. Морозный воздух ворвался в комнату, смешавшись с запахом сырости. — Мы топимся обогревателями 90-х, Сережа! Твой маме нужен рай, а мы живем в аду.
Он хотел крикнуть, что рай — это не место, а состояние души, но вспомнил, как месяц назад мать, надев три свитера, дрожала из-за отключения отопления.
На следующий день Сергей повез Лидию Ивановну в Гречкино. Дорогу разбило грузовиками, машину бросало на ухабах. Мама молчала, вцепившись в ручку двери.
— Вот здесь будет твой сад, — он показал на заснеженный участок, но ветер вырвал слова и унес через поле.
Дом оказался хуже, чем на фото. Печь треснула, в сенцах лежал снег, а со стен свисали лохмотья старых обоев. Лидия Ивановна, не снимая перчаток, потрогала ледяную батарею:
— Здесь твой отец… — начала она, но Сергей перебил:
— Отец умер в хрущевке, мам. Не в усадьбе.
Они ехали обратно в тяжелом молчании. На въезде в город мама вдруг сказала:
— Купи.
— Что? — Он не понял.
— Этот сарай. — Она улыбнулась криво, глядя на мелькающие фонари. — Ты прав — я не переживу там зиму. Зато ты перестанешь видеть во мне упрек.
Сергея затрясло. Он свернул на обочину, уперев лоб в руль. Мама гладила его спину, как в детстве после двойки по математике:
— Ты пытаешься купить мне то, чего я не заслужила. А себе — прощение.
— Продадим мамин дом, — сказал он, не глядя на жену. — Добавим к нашим сбережениям. Купим двухкомнатную здесь.
— А деревня?.. — Марина недоверчиво приподняла бровь.
— Забудь. — Он обнял её, вдыхая запах дешевого шампуня, который она покупала, экономя на себе. — Иногда рай — это просто теплый туалет.
Когда документы были подписаны, Лидия Ивановна переехала к ним — временно, пока ищут вариант. Алина спала теперь в гостиной, зато по утрам бабушка пекла блины, напевая старые песни.
Однажды вечером Сергей нашел мать за штопкой его рубашки.
— Сынок, — она достала из кармана ключи от деревни, — я купила тот дом. Сама.
Он остолбенел:
— На какие деньги?
— Продала кольцо твоей бабки. — Она усмехнулась. — Всю жизнь берегла «на черный день», а он, оказывается, белый.
Теперь по выходным они ездят в Гречкино. Чинят печь, сажают картошку, а Алина бегает босиком по траве, которую бабушка называет «ковром королевы».
— Вот видишь, — Марина шепнула как-то вечером, наблюдая, как Лидия Ивановна учит дочь жарить у костра, — иногда ад — это просто лифт, который везет не туда.
Сергей смотрел на закат над полем и думал, что счастье похоже на их новую квартиру — не идеальную, но свою. А рай… Рай оказался местом, где не нужно никому ничего доказывать.