Домой она вернулась поздно. В квартире пахло пивом и жареной колбасой. В раковине — гора посуды. На полу — следы от грязных ботинок. А в ванной… она даже не стала туда заходить.
Роман был в наушниках, играл в приставку. Увидев жену, снял один наушник:
— О, привет! Где была? Я тебе писал.
— На работе задержалась, — ответила Марта. И вдруг с удивлением поняла, что больше не чувствует вины за молчание.
— Слушай, мы тут с Жорой решили — на выходных поедим в баню, в гараж. Ты ж не против? А то он хочет с Олькой встретиться, а у неё новая тачка — можно там под шашлык…
— Ром.
Он замолчал. Ловко, даже красиво выдохнул дым из вейпа.
— Я съезжаю на время, — сказала она. — Пока не разберусь, кто я в этой квартире. Человек или услуга.
Он молча снял второй наушник.
— Что значит «съезжаю»? Ты обиделась из-за этой чашки, что ли?
— Нет. Я поняла, что всё давно разбито. Просто раньше я закрывала глаза. Но больше не хочу.
— Ты это серьёзно?
— Серьёзно.
Он встал, растерянный. Поправил майку.
— Но ты же сама говорила — семья, привычка, притирка…
— Я притёрлась. Так что потеряла себя. А теперь хочу себя найти.
Он открыл было рот, но ничего не сказал. Она знала — он не злой, не агрессивный. Он просто привык. Привык, что всё будет, как было. Что Марта — это как стиральная машина: работает, пока не сломается.
Она прошла в спальню, молча собрала спортивную сумку, взяла щётку, плед, зарядку и пару книг. Подумала — даже странно, как мало ей нужно, чтобы чувствовать себя живой.
Вечером она ехала в такси, держала на коленях сумку и смотрела в окно.
— Новый адрес? — спросил водитель.
— Да, — улыбнулась она. — Новый.
Прошла неделя. Марта жила у Иры, на Антипова. Командировка подруги затянулась, и студия на третьем этаже с видом на спортплощадку стала временным убежищем. Утром — кофе на подоконнике, вечером — сериал и тишина. Ни крика, ни грохота, ни шансона. Простая, ничем не примечательная тишина, которую Марта ценила как никогда.
Она не писала Роману. Он звонил дважды — не ответила. Прислал одно сообщение: “Ну ты где, сколько тебя ждать-то”. Без знаков вопроса. Без извинений. Как будто она ушла на пять минут за хлебом.
В пятницу она решила заехать домой — взять документы, пару рубашек, духи, какие-то блокноты. И забрать бабушкину книгу рецептов, которую случайно оставила в тумбочке.
Открыла дверь своим ключом. В нос ударил запах табака, дешёвого парфюма и жареного мяса. В квартире шумели голоса. Мужские и женские. Музыка — та самая, от которой у неё вены ссыхались: “Белая ночь, отпусти меня…”
Она застыла в коридоре.
На кухне — пятеро. Георгий с бокалом, небритый, в футболке с пятном. Рядом — Роман, весёлый, в обнимку с девицей лет двадцати, в джинсовом комбинезоне и ярко-розовой помаде. У окна кто-то жарил мясо в сковородке. Ещё одна девушка смеялась, лежа на её пледе.
Они заметили её не сразу. Потом кто-то толкнул Романа локтем:
— Опа. Хозяйка вернулась.
Роман повернулся, как школьник, которого застали с сигаретой.
— Марта… Ты чего?.. Мы тут просто… Ну, вечер, пятница…
Она медленно поставила сумку на пол. Сделала шаг вперёд. Дрожали руки.
— Все — вон, — сказала она спокойно, но твёрдо. — Немедленно. Все.
— Да ладно тебе, — протянул Георгий. — Мы ж культурно. Я всё уберу потом.
— Ты уберёшь? — голос Марты взвился. — Как ты убираешь свои носки и банки? Как ты “временно” живёшь тут уже второй год? Катись ты, Георгий. Катись ты вместе со своим братом и дружками из этой квартиры. Скатертью дорога! Выметайся, Рома! Выметайся со своим братом и больше не приходи! Даже если тебе будет плохо, даже если тебя выгонят — сюда дороги нет. Всё, Рома. Ты меня потерял. Её голос прозвучал, как удар грома — раскатисто, резко, так, что даже музыка на секунду стихла. Никто раньше не слышал от Марты такого голоса.
В комнате повисла тишина. Кто-то засмеялся, неловко, не понимая, шутка это или нет.
— Марта, ну подожди, — Роман сделал шаг. — Ты сейчас на эмоциях…
— А ты всё эти годы на чём был, Рома? На отдыхе? Я тебе не служанка. И не декорация к твоей весёлой жизни. Я больше не буду терпеть. Выходи. Все — вон. Сейчас.
— Да ладно, чё ты… — начал кто-то, но она уже открывала входную дверь.
— У вас пять минут. Потом вызываю участкового. И не смей больше сюда возвращаться. Ни ты, ни твой брат. Всё. Закончилось.
Через десять минут в квартире осталась только она. Воздух был прокуренный, пах шампунем чужой женщины и какой-то китайской лапшой. На диване — залитое пивом покрывало. Но было тихо. По-настоящему.
Она открыла окна. Долго мыла пол. Оттирала жир, стирала плед, выбрасывала пустые бутылки. Работала молча, не злясь и не плача.
К вечеру заварила себе чай, села на кухне. Под ногами — вымытый линолеум, на столе — бабушкина книга рецептов. За окном — синий закат.
Она включила лампу и открыла первую страницу:
“Пирог творожный. Ваниль, мука, терпение.”
Марта улыбнулась.
Теперь здесь будет по-другому
