Свекровь умерла в четверг. Ветер гудел в старых рамах её особняка, словно сама смерть скреблась в окна, требуя впустить её. Когда адвокат вручил мне конверт с завещанием, я уже знала, что внутри — подделка.
Её почерк. Неровный, дрожащий, будто писался под дулом пистолета. «Всё состояние, включая дом на Парковой, 17, переходит моему сыну Дмитрию». Ни слова обо мне. Ни строчки о внуках. Как будто десять лет брака, ужины по воскресеньям и её любимые пироги с вишней испарились вместе с последним вздохом.
Но я помнила другое завещание. То, что мы составляли вместе три года назад, после её первого инсульта. Тогда, сидя в этой же гостиной, заваленной хрусталём и портретами покойного свёкра, она взяла мою руку и сказала:
— Ты — единственная, кому я могу доверить дом. Дмитрий… — она закатила глаза, как всегда при упоминании его страсти к азартным играм, — продаст его за карточный долг.
Бумага с её подписью и печатью нотариуса исчезла. Вместо неё — фальшивка, датированная днём, когда я уезжала к больной матери. Удобно.
— Вы уверены, что это последняя воля? — спросила я адвоката, глядя, как Дмитрий листает документ с лицом игрока, сорвавшего джек-пот.
— Совершенно, — мужчина поправил очки. — Свидетели подтвердили подпись.
Свидетели. Горничная Лиза, которая внезапно уволилась месяц назад, и садовник Петрович, получивший «премию» за молчание.
Я вышла на террасу, где пахло дождём и прелыми листьями. Дом молчал, как сообщник. Но я знала его секреты.
Первая подсказка пришла ночью. Я рылась в кабинете свекрови, освещая фонариком ящики бюро с инкрустацией «под старину». Верхний ящик заклинило. Когда я дёрнула сильнее, оторвалась панель, обнажив потайное отделение. Внутри — ключ с биркой «Банк Восточный, сейф 44».
Рядом лежала фотография: молодая свекровь с мужчиной, лицо которого было вырезано ножницами. На обороте дрожащими буквами: «Прости, но так лучше».
Утром я поехала в банк.
— Сейф 44 закрыт по запросу наследников, — сказал менеджер, глядя на моё свидетельство о браке.
— Я наследница.
— По документам владелец сейфа — Дмитрий Владимирович Крутов.
Меня вырвало в туалете банка. Дмитрий знал. Значит, они спланировали это вместе.
…
Следующую подсказку я нашла в старом альбоме. Фото свекрови с ребёнком на руках. Не Дмитрием — у того было родимое пятно на шее, а у этого младенца — чистая кожа. На обороте дата: 15.04.1985. Дмитрий родился в 1987-м.
Когда я показала фото мужу, он побледнел:
— Это мамин племянник. Умер в детстве.
— Почему она никогда о нём не говорила?
— Потому что ты вечно лезешь не в своё дело! — он швырнул альбом в стену.
Я собрала осколки стекла и фото. На срезе картона обнаружила конверт. Письмо:
«Лена, если ты это читаешь, значит, я не смогла сказать правду при жизни. Дом не должен достаться Дмитрию. Ищи…»
Остальное было залито чернилами.
…
Тайник нашли в подвале. За стеной с облупившейся штукатуркой скрипела железная дверь. Внутри — коробка с детскими вещами, тетрадями и видеокассетой с надписью «1985».
На плёнке — молодая свекровь в больничной палате. Она плачет, прижимая к груди младенца. Врач за кадром говорит:
— Вы должны отдать его, Ирина Владимировна. Ваш муж никогда не примет…
— Он не его! — кричит она. — Это ошибка!
Камера дергается, запись обрывается.
Я сидела на холодном полу подвала, пока дрожь не стала невыносимой. Дмитрий — не её сын? Тогда кто…
Телефон зазвонил. Неизвестный номер.
— Прекратите копать, — мужской голос прозвучал как удар ножом. — Или ваши дети узнают, что такое настоящая боль.
Кровь на стенах
Телефон выпал из рук. Голос в трубке затих, оставив после себя густой треск. Я прижалась спиной к сырой стене подвала, пытаясь заглушить панический стук сердца. Дети. Они были у моей сестры. «Настоящая боль».
Я рванула наверх, спотыкаясь о ступени. В кухне, дрожащими руками, набрала номер сестры.
— Алло? — её голос был спокойным.
— Срочно отвези детей к маме! Сейчас же!
— Лена, что слу…
— Просто сделай! — крикнула я, срываясь на истерику.
Она не спросила больше.
…
Кассету я спрятала в потайной карман сумки. Всю ночь проверяла замки, окна, пока Дмитрий не вернулся под утро, пахнущий виски и чужими духами.
— Где был? — я преградила ему путь в спальню.
— У друзей. — Он попытался обойти, но я уперлась ладонью в грудь.
— Ты знаешь, что в подвале?
— Что? — он фальшиво удивился, но зрачки сузились.
— Твой брат. Или сестра. Которых мама отдала.
Он засмеялся. Грубо, хрипло, будто разучился это делать.
— Ты смотришь слишком много сериалов.
— А ты врёшь слишком плохо. — Я достала фото младенца. — Кто это?
Он выхватил снимок, порвал его пополам.
— Перестань рыться в прошлом!
— Почему? Боишься, что дом достанется не тебе? — я подошла ближе, вдыхая запах чужой женщины. — Или что ты вообще не Крутов?
Удар был неожиданным. Ладонь шлёпнула по щеке, оставив жгучую полосу.
— Вон из моего дома! — зарычал он.
— Твоего? — я вытерла кровь с губ. — Твоя мама хотела, чтобы он стал моим.
Он замахнулся снова, но я успела выскользнуть в коридор. Заперлась в кабинете, пока он лупил кулаком в дверь.
— Я тебя сожгу здесь, сука!
Его голос стих только к утру.
…
Банк «Восточный» открывался в девять. Я ждала у двери, пряча лицо за шарфом. Менеджер, тот же, что вчера, поднял бровь:
— Вы снова здесь, госпожа Крутова?
— Мне нужен доступ к сейфу.
— Повторю: владелец — Дмитрий Владимирович.
Я достала завещание. Поддельное, с дрожащей подписью свекрови.
— По статье 1149 ГК РФ, я, как супруга наследника, имею право…
Он перебил, устало махнув рукой:
— Хорошо. Но только на пять минут.
Сейф 44 оказался маленьким, как гроб. Внутри — конверт с ключом от почтового ящика и клочок газеты 1985 года. Заголовок: «Скандал в роддоме: ребёнок подменён?».
Почтовый ящик был на вокзале, в отделении для анонимных отправлений. Ключ подошёл к номеру 17. Внутри — папка с меткой «Лена».
Оригинал завещания. И письмо:
«Дорогая, если ты это читаешь, я мертва, а Дмитрий стал монстром. Дом твой. Но чтобы доказать это, найди того, кому я подарила жизнь. Его зовут Артём. Он работает водителем в гараже на Ленинградской, 44. Скажи, что я просила прощения. — И.К.»
Я прислонилась к стене, глотая воздух. Артём. Настоящий сын.
…
Гараж оказался полуразрушенным ангаром на окраине. Водитель в замасленной куртке чинил «Волгу». Лицо — копия Дмитрия, но без аристократической бледности.
— Артём?
Он обернулся. Глаза свекрови.
— Кто вы?
— Лена. Жена Дмитрия Крутова.
Гаечный ключ грохнулся об пол.
— Мать… она умерла?
— Ты знал.
Он кивнул, вытирая руки о робу.
— Она платила мне, чтобы я молчал. Присылала конверты каждый месяц. Но после вашей свадьбы перестала.
— Почему?
— Боялась, что ты найдёшь меня раньше, чем она умрёт.
Я протянула письмо. Он прочитал, сжав губы.
— Ничего не хочу от вашей семьи.
— Дом должен быть твоим.
— Не нужен мне ваш проклятый дом! — он швырнул бумагу. — Она бросила меня в детдоме, потому что я был плодом измены! Её муж пригрозил убить нас обоих, если она не откажется от меня.
В груди заныло. Всё встало на места. Дмитрий — сын законного мужа. Артём — ошибка, которую свекровь пыталась забыть.
— Помоги мне доказать, что завещание поддельное. И ты никогда не услышишь обо мне снова.
Он молчал, потом кивнул.
…
Возвращаясь, я заметила чёрный «БМВ» в зеркале. Он преследовал меня через весь город, прижимая к обочине. На мосту я рванула в сторону, въехав в придорожное кафе. «БМВ» промчался мимо.
Дома ждал Дмитрий. С ножом.
— Где ты была? — он бросил на стол распечатку звонков. — У гаражей?
— Ты следишь за мной?
— Ты сама всё испортила! — он вонзил нож в столешницу. — Мама обещала, что дом будет моим! А ты… ты как та сука Таня!
— Какая Таня?
Он засмеялся, вытаскивая фото из кармана. Женщина, похожая на меня. С подписью на обороте: «1985».
— Её папа тоже лез не в своё дело. Пришлось устроить несчастный случай.
Я отступила к окну.
— Ты убил её?
— Мама. Она всегда убирала препятствия. — Он выдернул нож. — Как и тебя уберёт.
Дверь распахнулась. На пороге стоял Артём с монтировкой.
— Отойди от неё.
Дмитрий замер, узнав свои черты в этом лице.
— Кто…
— Твой брат. — Артём шагнул вперёд. — Или призрак.
Последняя правда
Дмитрий застыл, словно увидел собственное отражение в кривом зеркале. Артём стоял в дверях, сжимая монтировку, его пальцы белели от напряжения. В глазах — та же ярость, что и у свекрови, когда она громила хрусталь в порыве гнева.
— Брат? — Дмитрий фыркнул, но нож в его руке дрогнул. — Мама говорила, ты умер в детдоме.
— Она врала. Как и тебе. — Артём шагнул в гостиную. Пол скрипел под его сапогами. — Ты всего лишь её марионетка.
Я отступила к окну, нащупывая в кармане телефон. 112. Набрала и бросила в кресло, чтобы полиция отследила звонок.
— Выходи, Дмитрий, — Артём приподнял монтировку. — Или ты боишься правды?
Дмитрий зарычал, бросился на него. Нож блеснул в свете люстры, но Артём парировал удар железом. Лезвие со звоном отскочило в угол.
— Ты ничтожество! — Дмитрий захрипел, пытаясь вывернуться из захвата. — Дом мой! Деньги мои!
Артём прижал его к полу, коленом в грудь.
— Твоя мать украла мою жизнь. Теперь я заберу твою.
— Стоп! — я вклинилась между ними. — Он не стоит этого.
Артём отпрянул, словно обжёгшись. Дмитрий, кашляя, пополз к ножу. Я наступила на лезвие.
— Всё кончено. Полиция уже едет.
За окном замигали синие огни. Дмитрий метнулся к черному ходу, но Артём перегородил путь.
— Беги. Как крыса, которой ты всегда был.
Дмитрий исчез в темноте сада. Через минуту полиция ворвалась в дом.
…
Суд длился полгода. Оригинал завещания, кассета и показания Артёма разорвали паутину лжи. Дмитрия объявили в розыск, но он растворился, как дым. Дом на Парковой, 17 перешёл ко мне. По завещанию.
Артём отказался от наследства.
— Мне нужна только эта, — он показал на фотографию свекрови с младенцем. — Чтобы помнить, откуда я.
Он уехал в другой город, открыл автосервис. Иногда присылает открытки: «Живу. Не как они».
…
Сегодня я открываю окна в доме. Солнечный свет вытесняет запах старости. Дети бегают по саду, их смех звенит, как хрусталь, который я давно выбросила.
В кабинете свекрови теперь моя мастерская. Я пишу книгу. О том, как тихий голос может сокрушить стены лжи.
На столе — письмо из тюрьмы. От горничной Лизы, которая призналась в подлоге завещания. Она просит прощения. Я не отвечаю.
…
Иногда ночью мне кажется, я слышу шаги в саду. Дмитрий? Призрак свекрови? Неважно. Дом мой. Он защищает теперь.
Дмитрия нашли через год. Мёртвого. В дешёвом мотеле, с пустым флаконом таблеток. В кармане — фото Тани. Той самой, из 1985-го.
Артём прислал смс: «Он выбрал её путь».
Я сожгла фото в камине. Пепел смешался с пылью прошлого.