1948 год
Семилетняя Машенька смотрела на маму и не понимала, отчего она злится.
– Почему ты ругаешься, мама?
– Велено тебе было не ходить к деду Фоме? Как ты посмела меня ослушаться? – Анастасия сердито смотрела на дочь. – Еще раз увижу, что ты пошла к дому деда Фомы – выпорю!
– Но за что? Почему всем можно ходить, а мне нельзя? – возмущенно спрашивала девочка. – Знаешь, какой он добрый? Он такие нам сказки рассказывает, историй много знает. А еще учит плести корзинки и печёт вкусные блины. Почему всем можно к нему ходить, а мне нельзя?
– Я надеюсь, что ты меня услышала, – произнесла Анастасия и отвернулась от дочери, перебирая дальше лук, боясь, что Машенька увидит её слёзы.
Добрый… Так Фому многие в селе называли, но был ли он добр к ней? Господи, рано или поздно дочери придется рассказать всю правду, ведь не сегодня, так завтра найдутся “добрые” люди, которые расскажут правду её дочке. Правду о её грехе и плохом поступке.
Но жалеет ли она? Нет. Она любила и была любима. Наверное, это единственный период в её жизни, когда она была по настоящему счастлива.
****
1940-1941 года.
Она знала, что это неправильно, что они с Ваней совершают плохой поступок, но сил не было прекратить это всё.
Ваня и Настя полюбили друг друга слишком поздно. В то время он был женат на Фросе.
Брак Вани и Ефросиньи устроили родители. Семьи дружили, вот и поженили детей. Только вскоре Ваня и Фрося поняли, что детская дружба не есть любовь. И что одно дело детские шалости и юношеская привязанность, а другое дело делить вместе постель и вести быт. Но родители с обеих сторон ждали внуков, которых Фрося и Ваня не замедлили им подарить. Родились Алёна и Степан друг за другом.
Работая в колхозе с Фросей, Настя не слышала от неё слов любви или нежности в адрес Ивана. Да и тот, приезжая на тракторе в колхоз, будто равнодушно кивал жене и шел дальше.
Как-то Фрося заметила, что мир женщины – это дети. А мужья всегда должны быть на втором плане.
– Ты не любишь Ивана? – удивилась Настя.
Как его можно было не любить, когда от одной его улыбки сердце колотится, щеки краснеют и слова поперек горла встают? Она завидовала Фросе – ведь та была его женой.
– А чего его любить? – хлопала глазами Фрося.- Он ребёнок, что ли, малый?
– Фрось, но он твой муж, отец твоих детей.
– И друг… Настя, мы с пеленок друг друга знаем, нам с самого детства говорили, что мы поженимся и породним наши семьи. Может быть я его и люблю, но не так, как Глаша любит своего Егора. Уж с баб его снимать не стану и бегать за ним по всему селу не буду.
Настя и Фрося тогда рассмеялись, вспомнив о Глаше, которая мужу спуска не давала, ревновала шибко, да он будто бы назло другим внимание уделял. Вот и носилась она за мужем по всему селу. Любила она его, а он её, но вот такой была странной та любовь…
Молоденькая Настя осуждала женщин, которые позволяли женатым мужчинам бегать за ними и даже были не против из знаков внимания. И она представить себе не могла, что когда-то будет одной из них.
Она вдруг стала замечать, что и Иван на неё смотрит с интересом, от этого её сердце стучало еще сильнее. Она поняла, что нравится ему. А может быть и Ваня как-то уловил её взгляды и заметил Настино неравнодушие.
И стал всё чаще и чаще Ваня искать с ней встречи. То на реке, то в поле, то будто бы шел в ту же сторону, куда и она. А к концу лета и Иван, и Настя поняли – между ними любовь. Сильная, невероятная, которую невозможно остановить. Их неудержимо влекло друг к другу.
Ей было стыдно смотреть в глаза не только Фросе, но и всем остальным. Днём она себя ругала, злилась, а вечером бежала к Ивану на встречу, чтобы хоть немного его увидеть.
В теплое время они сидели у реки либо у старой ивы, озираясь, чтобы их не увидели любопытные взгляды, а когда наступили холода стали встречаться в старой землянке в лесу. Встречи их были редкими, от того более жаркими.
Отец и мать не понимали, отчего вдруг их всегда весёлая дочка стала ходить грустной, будто не в своей тарелке находилась. Отчего вдруг парней, которые звали на танцы, грубо отшивала.
– Не влюбилась ли она часом? – спрашивал отец Насти свою жену.
– А ты кого-то рядом видел? – недоуменно спрашивала женщина. – Она же чуть ли не собак на парнишек спускает. Так на них глядит, аж мороз по коже.
– И всё же, будто от любви страдает, что-то мучает её.
– Думаю, наша дочь обязательно бы рассказала о своём ухажере. Тут что-то другое…
Но на все вопросы дочь отвечала, что всё хорошо, что они всё навыдумывали.
С еще большей осторожностью она стала встречаться с Ваней, боясь, что родители могут её выследить. Но вскоре им стало не до неё.
Заболела мама Насти.
Аглая в марте на мосточке полоскала белье. Лёд только сошел с реки, но вода была ледяная. Только вот разве это причина была стирку откладывать? Не нагреешь столько, чтобы простыни выстирать, да рубахи. Да и привычные руки-то к холоду. Только вот не одна Аглая на том мосточке белье полоскала, были и другие, оттого доски намокли и подмерзли на легком морозце, стали скользкими.
Одно неловкое движение и Аглая упала в воду, да еще и таз с бельём свалился вместе с ней. Не думая о себе, она начала в воде вылавливать простынки да рубашки мужа. Собрав всё, будто мокрая курица поплелась она к дому.
– Аглая, что случилось? – муж испугался, увидев дрожащую супругу на пороге с тазиком белья. – Ты в воду упала?
– Упала, зато бельё все выполоскала, – рассмеялась она, а у самой зуб на зуб на попадал от холода.
Она тут же переоделась в сухое, село у печки и стала пить горячий чай, но наутро всё же стало понятно, что купание в реке отразилось на её здоровье. Аглая слегла с горячкой. Фельдшер руками разводил и говорил, что состояние у неё ухудшается, в город надо. Вот муж и повёз её в в районную больницу.
А через три дня, когда Аглае будто бы стало лучше, врач огорошил – надо пройти тщательный осмотр, есть нехорошие подозрения.
Через десять дней супруги Ливневы плакали, сидя в обнимку – у Аглаи нашли опухоль.
– Коли не моя горячка, не попади я сюда, так бы и была в неведении, отчего у меня живот побаливает, – плакала она.
– Ничего, Аглаюшка, вылечим. Бегать еще у меня будешь! – утешал её муж.
Но уже к маю месяцу стало понятно – не будет Аглая бегать, ведь несмотря на то, что она выполняла все рекомендации врачей, чувствовала себя хуже и хуже.
Настя работала, ухаживала за матерью и лишь встречи с Иваном были для неё некоторой отдушиной. И вдруг в июне она понимает, что ждет ребенка. Конечно, она знала, откуда берутся дети, но как же ей было страшно, когда она поняла, чем вызваны её недомогания. Что же будет дальше?
– А дальше… Я разведусь с Фросей. Конечно, семью я не оставлю, буду помогать детям. Знаешь, идет набор на строительство железной дороги на север и, если ты не против, я хотел бы, чтобы ты со мной уехала. Мы начнем новую жизнь.
– А как же Фрося? Как же наши родители? – плакала Настя, в душе ругая себя за слабость, за любовь к Ивану. – Мои скажут, что я непутевая дочь…
– Когда-нибудь они нас простят и пойму. А Фрося… Не любит она меня, я же вижу. Живём с ней будто брат с сестрой, спим по разным комнатам, оттого у нас уже три года детей нет.
– Никогда не думала, что стану разлучницей и что смогу осиротить детей, – всхлипывала Настя. –
– Ты их не осиротила, у них будет отец. И содержать я их стану, а что касаемо Фроси… Может быть и она сможет когда-нибудь полюбить так, как люблю я.
А на следующий день после того разговора началась Великая Отечественная война…