Егор собрал вещи быстро, зло. Швырял в сумку рубашки, носки, бормотал что-то про “невозможно с тобой разговаривать” и “мать права была”.
— Поеду к маме, — бросил он, застегивая куртку. — Остыну пару дней. Потом вернусь, нормально поговорим.
Дверь хлопнула. Ключи в замке повернулись. Тишина.
А она все стояла у окна и ждала… чего? Слез? Паники? Желания бежать за ним вдогонку?
Но слез не было.
Алина прошла по квартире. Везде следы его присутствия: разбросанные носки, недопитый чай, журнал на столе. И странное ощущение, будто воздух стал легче что ли?
Вечером Алина заказала пиццу. Дорогую, с лососем — ту самую, которую Егор считал “выброшенными деньгами”. Села на диван, включила фильм — тот, который он называл “женской ерундой”.
Съела всю пиццу. Одна. Без оправданий и чувства вины.
А утром, лежа в постели, которая вдруг показалась огромной и удобной, Алина поняла страшную вещь: ей не хотелось, чтобы муж возвращался.
Совсем не хотелось.
Алина встала и прошлась по квартире. Медленно, рассматривая каждый уголок словно в первый раз.
Вот эта полка с книгами — она хотела переставить ее три года назад, но Егор сказал: “А зачем? И так нормально”. Вот диван — она мечтала о другом цвете, но свекровь заявила: “Серый практичнее, пятен не видно”.
А вот этот шкаф. В нем висят его вещи. Дорогие рубашки, костюмы. На ее деньги купленные, между прочим. Потому что свою зарплату он исправно относил маме — то на лекарства, то на коммунальные, то просто “помочь”.
Алина вдруг остановилась посреди комнаты.
А ведь она за эти годы ни разу не купила себе ничего дорогого. Все время экономила, считала каждую копейку. Пока он покупал матери новый телевизор и оплачивал ей такси.
— Интересная арифметика получается, — усмехнулась она.
И тут зазвонил телефон. Свекровь.
— Алиночка, милая, как дела? Егор говорит, у вас размолвка какая-то, — голос сладкий, участливый. — Не переживай, родненькая, это пройдет. Мужики иногда капризничают, но главное — их понять и простить.
Алина слушала знакомые интонации и чувствовала, как внутри что-то холодеет.
— Раиса Петровна, — спокойно сказала она, — а скажите, вы действительно считаете нормальным, что взрослый мужчина половину зарплаты отдает матери?
Пауза. Потом смешок:
— Деточка, что за глупости? Он просто помогает больной матери. Разве это плохо?
— А то, что при этом его жена экономит на еде — это нормально?
— Алина! — голос резко изменился. — Что это за тон такой? Егор мне рассказал, что ты совсем отбилась от рук! Требуешь, чтобы он мать бросил!
— Я не требую бросать. Я требую, чтобы он наконец стал мужем, а не маминым сыном.
— Как ты смеешь! Я его родила, выкормила, подняла одна! И не позволю никому его у меня отнимать!
И тут Алина поняла главное. Поняла то, что должна была понять еще десять лет назад.
— Раиса Петровна, — сказала она тихо, — но он же не ваш муж. Он мой.
— Что?!
— Он — мой муж. И если вы не можете это принять, то проблема не во мне.
Алина положила трубку. Руки дрожали, но на душе стало еще легче.
Она подошла к столу, достала из ящика документы. Свидетельство о браке, справки, банковские выписки. Давно пора было в этом разобраться.
Оказалось, что за годы их совместной жизни накопилось совсем немного. Зато долгов — предостаточно. Кредит на машину, которую он подарил матери. Займ на ее лечение. Еще один кредит — на ремонт в ее квартире.
— Надо же, — прошептала Алина, — я финансирую чужую семью уже десять лет.
А вечером она сделала то, о чем думала весь день. Взяла телефон, нашла в контактах номер слесаря и набрала:
— Алло? Можете приехать завтра утром? Нужно замки поменять.
— Можем. А какая причина, если не секрет?
— Причина простая, — сказала она. — Хочу жить спокойно.
Егор вернулся в понедельник вечером.
Поздно — почти в одиннадцать. Алина слышала, как остановилась машина под окнами, как хлопнула дверь, как знакомые шаги в подъезде стихли у лифта.
Она сидела на кухне с чашкой чая и ждала.
Первый звук — ключ в замке. Попытка провернуть. Удивленная пауза. Еще одна попытка — сильнее, резче.
— Что за…
Вторая связка ключей. Металлический скрежет, безуспешные попытки.
А потом — звонок.
— Алина? — голос растерянный, но пока еще спокойный. — Ты дома?
Она встала, подошла к двери.
— Дома.
— Что с замками?
— Поменяла.
Долгая пауза. Настолько долгая, что Алина подумала — отключился.
— Что значит “поменяла”?
— Именно то, что сказала. Замки теперь другие.
— Алина, хватит дурачиться. Открой дверь.
Она вздохнула, открыла.
Егор стоял с сумкой в руках и смотрел на нее так, будто она сошла с ума. Лицо красное, волосы взъерошены — видимо, нервничал минут пятнадцать, пытаясь попасть в собственную квартиру.
— Объясни мне, — сказал он медленно, — что происходит?
— Ты уезжал остыть. Я тоже остыла. Решила, что нам нужно честно поговорить.
— При чем тут замки? Это моя квартира!
Алина посмотрела на него. Раньше эта интонация, это “моя”, заставило бы ее извиняться и объяснять. Сейчас она только удивилась — неужели он до сих пор не понимает?
— Егор, — спокойно сказала она, — это наша квартира. Мы в браке. И я плачу половину ипотеки. Я имею полное право здесь жить. И полное право решать, кто еще здесь живет.
Он опустил сумку на пол.
— Ты что, совсем очумела? Из-за какой-то ссоры? Я же сказал — нужно было время подумать!
— Я думала. Три дня думала.
— И что? — он шагнул ближе, голос повысился. — Решила меня наказать?
— Не наказать. Себя защитить.
— От чего защитить?!
Алина прислонилась к стене. Устала вдруг. От этого разговора, от всех предыдущих, от десятилетий оправданий.
— От жизни с мужчиной, который не может выбрать между женой и мамой.
— Мама тут при чем? Я к ней поехал, потому что ты устроила истерику!
— Егор, — она покачала головой, — ты к ней ездишь постоянно. Три дня в неделю минимум. Половину зарплаты ей отдаешь. На мнение жены тебе наплевать, а мамино — закон.
— Она больная! Одинокая!
— Она здоровее нас обеих. И одинока, потому что сына в сорок лет за юбку держит.
Егор покраснел еще больше.
— Как ты смеешь так о моей матери?!
— А как ты смеешь так о своей жене? — впервые за разговор голос Алины дрогнул. — Когда ты последний раз интересовался, как у меня дела? Когда покупал подарок мне, а не маме? Когда мы с тобой были вдвоем — без телефонных звонков от Раисы Петровны?
— Ты ревнуешь к матери? Серьезно?
Алина рассмеялась. Горько, устало.
— Я не ревную. Я требую. Требую мужа, а не маминого сынка.
— Ну ты и зараза, — выдохнул он.
Вот и все. Момент истины.
— Давай жить честно, Егор. Ты выбираешь маму — живи с ней. Я выбираю себя.
— Стой! — крикнул он. — Ты не можешь! Так не делается! Я муж, я имею право!
На лице Егора было такое недоумение, такой искренний шок, что стало почти жаль его.
— Права нужно заслуживать, — тихо сказала она. — А ты только требовал.
И закрыла дверь.
Алина стояла у окна и смотрела, как внизу Егор грузил сумки в машину.
Медленно, обреченно — словно нес их на собственные похороны.
Она спустилась к нему в последний раз. Не для объяснений — время прошло. Просто чтобы передать то, что забыла положить.
— Документы, — сказала она, протягивая папку. — На кредиты, которые ты оформлял на мамины нужды. И справки из банка.
Егор взял папку, не глядя.
— Ты рехнулась окончательно, — сказал он тихо. — Мы десять лет вместе.
— Мы десять лет в разных местах, — ответила Алина. — Ты — с мамой. Я — одна.
Он закрыл багажник, обернулся. На лице — растерянность ребенка, которому сказали, что Деда Мороза не существует.
Он сел в машину, завел двигатель. Через приоткрытое окно долетели его последние слова:
— Пожалеешь. Одна останешься.
Алина улыбнулась грустно:
— Егор, я уже давно одна.
Машина уехала. Алина поднялась в квартиру — больше не их, а свою.
Телефон зазвонил — наверняка свекровь. Алина посмотрела на экран, усмехнулась и отключила звук.
Пусть привыкают жить друг с другом.
А она наконец-то научится жить для себя.
Впереди было неизвестно что. Может, одиночество, может, новая любовь. Может, просто спокойная жизнь без оправданий и чувства вины.
Но точно — без компромиссов с собственным достоинством.
И это уже было победой.