— Ну, если ты собралась рушить свою жизнь — вали, Тань! Только смотри, квартиры — это пыль, сегодня есть, завтра нет, а муж с ребенком — это крест на всю жизнь! — процедила Галина Петровна, вцепившись побелевшими костяшками в столешницу, словно собиралась выкорчевать стол из кухонного линолеума.
Татьяна машинально смахнула остатки теста с фартука, взглянула на мирно посапывающего в коляске Васю и, словно набирая воздуха, отпарировала:
— Да? А ничего, что этот “мой муж на всю жизнь” живёт, дышит и слушает только вас, и даже, прости господи, пельмени без вашей высочайшей санкции сварить боится?
Галина Петровна скривилась в брезгливой усмешке.
— Не сгущай краски. Он тебя любит. Просто я, как мать, хочу ему помочь, направить на путь истинный…
— Направить? Да вы его не направляете, а дрессируете! Вы для него — пульт от допотопного телевизора: ткнули раз, и он уже послушно согнулся в три погибели.
— Остроумная ты наша, до чертиков просто. Только вот ума как не было, так и нет. Знаешь, сколько семей пошло прахом из-за этих чертовых наследств? Люди с ума сходят от халявных денег. Особенно такие, как ты — с зарплатой уборщицы и амбициями королевы.
Словно тень, в кухню прокрался Саша. Тридцать четыре года, а в родном доме он был пареньком, которому до сих пор боялись доверить налить себе компот, чтобы не дай бог не расплескал. Молча стянув пиджак, он опустился на стул и уставился в телефон, словно там была его персональная кнопка “выкл”.
— Здравствуй, Саша, — нарочито сладко протянула Татьяна. — Угадай, кто опять варит борщ из старых обид.
— Тань, ну не начинай, ладно? — пробормотал он, не поднимая глаз от экрана.
— Конечно, не начинай. Тебе бы еще тапки с медведями надеть — вот тогда бы точно вписался в образ мужественного главы семьи.
Галина Петровна с демонстративным шумом плеснула себе чай.
— Татьяна, ты переходишь все границы приличия.
— А как надо, Галина Петровна? В ноги вам поклониться за то, что вы с сыночкой уже поделили, на какой квадратный метр квартиры дяди Игоря кто первым въедет? Или, может, обрадоваться, что вы так “невзначай” вспомнили, как мне нужна помощь с ремонтом — как раз в тот момент, когда у меня на счету замаячили четыре миллиона?
— Мы просто предложили варианты! А ты сразу в штыки!
— Варианты? Да вы уже мебель расставляете в уме! Саша, ты хоть слово скажи!
Саша поднял взгляд:
— Ну, Тань, мы же семья. Я, честно говоря, думал, что ты не будешь все загребать под себя. Я даже ипотеку рассчитывал закрыть.
— Ты даже… Что? — Татьяна издала нервный смешок, в котором слышался надломленный хрип застарелой боли. — Вы, оказывается, кредиты оформляли под деньги, которых у вас отродясь не было, а теперь пришли за “своей” долей, да? Только вот незадача: это наследство досталось МНЕ, а не ВАМ.
Саша вскочил, подошел к раковине и принялся с остервенением намывать чашку, словно совершал акт молчаливого протеста.
— Да это все твоя подружка на тебя наплела! Лена твоя! Вот она мастерица разваливать семьи. Сама уже два раза “искала себя” по чужим постелям, а потом возвращалась через три недели, но уже с кем-нибудь другим. Ты хочешь повторить ее жалкий путь?
— Я хочу вдохнуть свежий воздух, а не перегной ваших скандалов. И выйти из этого брака, как из тюрьмы.
Галина Петровна чуть не захлебнулась своим “Липтоном”.
— Ты в своем уме?! У тебя ребенок! Куда ты собралась посреди ночи?
— Туда, где не воняет вашей одеколонной диктатурой и страхом.
— Ну, давай, беги, беги! Куда ж ты денешься с таким довеском? Все равно приползешь на коленях! Только потом пеняй на себя, обратно не пустим.
— Спасибо, Галина Петровна. Вы сделали мой вечер незабываемым. Саша, ты остаёшься с ней, тебе с ней комфортнее — ну и оставайся.
Резким движением сорвав с себя фартук, она швырнула его на стул. Подошла к коляске, нежно подхватила Васю на руки — он лишь сонно засопел в ответ. Прижав его к себе, она прошла мимо Саши, не удостоив его даже мимолетным взглядом.
— Тань, да не кипятись ты! — бросил он ей вслед. — Это просто разговор был.
— Да-да. Только вот от ваших “разговоров” я уже скоро взорвусь. Все, Саша. Я ушла.
В дверях она замерла, словно споткнувшись о невидимую преграду. В пальто, с ребенком на руках. В голове — гулкое эхо последних слов.
Ты правда сейчас уйдешь? Вот так просто? С ребенком, в десять вечера, в декабрьскую тьму?
— Да, я ухожу, — тихо, но твердо произнесла она вслух, словно давая клятву.
В ответ — лишь тишина. Ни окрика, ни даже тихих шагов. Только монотонный стук часов в комнате — тех самых, что Галина Петровна привезла из Тулы и всегда подкручивала на пятнадцать минут вперед, чтобы все жили в постоянном стрессе.
Вот и докрутились…
Она приехала к Лене. Та распахнула дверь в распахнутом халате, с бокалом вина в руке. В глазах — радостный огонь.
— Ну наконец-то! Я думала, ты опять проглотишь и останешься в этом болоте, где пахнет борщом, но гниет душа.
— Я ушла. Навсегда.
— Заходи, моя безумная девчонка. Сегодня мы пьем не за любовь, а за долгожданную свободу!
Татьяна рухнула на видавший виды диван, Вася тут же свернулся клубочком на подушке, мгновенно провалившись в сон.
— И как ты им это объявила? — Лена с любопытством уселась рядом.
— А никак. Просто ушла. Чтобы больше не тратить слова впустую.
Лена понимающе кивнула.
— Слова там уже бессильны. У тебя появился козырь в рукаве — деньги. И если ты сейчас спасуешь, они отнимут у тебя всё: и деньги, и самооценку… которую, к слову, уже почти растоптали.
— Я знаю. Мне только Васю жалко. Он ни в чём не виноват.
— Ничего, он поймет. Ему нужна мама, которая не рыдает в ванной и не отмалчивается за ужином, боясь сказать лишнее. А ты превратилась именно в такую.
Татьяна закрыла глаза.
— Мне страшно, Лен. До чертиков просто. Я не знаю, как платить за всё, как дальше жить. Но туда я больше не вернусь.
Лена обняла ее за плечи.
— Страх — это не повод возвращаться в клетку. Это повод проверить, умеешь ли ты летать. А ты, Тань, умеешь, я знаю. Просто твои крылья пылились в чулане. Завтра достанем и расправим.
На следующий день Татьяна отправилась в МФЦ. Подала заявление на вступление в наследство.
Через день — отнесла заявление о разводе.
Через неделю — сняла однокомнатную квартиру в том же районе, где они планировали жить всей семьей, но уже без нее.
Через две недели — она увидела Сашу, стоящего под ее окном с букетом пожухлых роз.
Она не стала прятаться за занавесками. Просто отвернулась к сыну.
— Ну что, Василий Сашевич, покажем этим горе-любовникам, кто здесь теперь главный?
Он одарил ее беззубой улыбкой. Ему было всего шесть месяцев от роду. Но он уже понимал: главное, чтобы мама больше не плакала.
Если бы кто-то полгода назад сказал Татьяне, что она будет просыпаться в звенящей тишине собственной квартиры, где не гремят кастрюли и не звучит критика по поводу укладки или “вечной недосоленности”, она бы рассмеялась в лицо. А сейчас? Сейчас эта тишина – как соло саксофона в ночном джаз-клубе, обволакивающая и пьянящая.
Утро началось с кофе. Обжигающе горький, как полынь, без единой крупицы сахара – словно отражение последних месяцев. Василий, маленький копия маминого стойкого характера, сосредоточенно грыз прорезыватель, с видом сурового налогового инспектора, проверяющего декларацию должника.
— Мы с тобой, сынок, два независимых мужчины и одна гордая женщина. Только я – это женщина, а ты – пока ещё мужчина в миниатюре. Алименты пока не светят, но это дело времени, – усмехнулась Татьяна, обжигая горло первым глотком.
Телефон взорвался светом. На экране высветилось: Саша (бывш.).
Она шумно выпустила воздух.
Ну вот и началось… Как грибы после дождя, повылазили.
— Да? – отрезала она.
— Тань… я у подъезда. Можешь спуститься?
— А ты уверен, что это твой подъезд?
— Хватит, Тань. Пожалуйста. Просто поговорить.
Татьяна перевела взгляд на Васю. Тот, словно в ответ на её внутренний диалог, пнул крошечной пинеткой ножку столика.
Интерпретировать как безоговорочное «согласна».
— Пять минут. Я с коляской. И не смей повышать голос.
Саша сидел на лавочке у подъезда, осунувшийся, в мятой рубашке, явно пережившей вчерашний вечер. Рядом – стандартный пластиковый пакет с предательским логотипом «О’Кей».
— Цветы, что ли? – с ледяной иронией бросила Татьяна, приближаясь.
— Нет… Там памперсы. И сок… Апельсиновый. Твой любимый…
— Мой любимый сейчас – покой. С чем ты пришёл на этот раз, Саша?
Он вскочил, выпрямился, спрятал руки в карманы джинсов. Снова этот извечный образ: “вроде бы взрослый, но забыл, как строить внятные предложения”.
— Я думал… может, мы как-то… пересмотрим всё? Ну, ты же понимаешь… Вася… Мы же семья… Столько вместе пережили…
— Да, особенно твоя мама. Она со мной, кажется, физически пережила всю беременность. В одном доме. С одними истерзанными нервами. Ещё чуть-чуть, и мне казалось, что рожает она, а не я.
— Ну, ты же понимаешь… Ей тяжело было. Она просто хотела помочь.
— Помочь?! Она заклеила мой ноутбук скотчем, объяснив, что “материнство – это не время для писанины!”. Я с тех пор при слове “Word” начинаю непроизвольно дергаться.
Он замолчал, опустился обратно на лавку.
— Я не справился. Ты права. Я как между двух огней метался.
— Ты был не между огней, Саша. Ты прятался под диваном. И чувствовал себя там вполне комфортно.
— Я… подал заявление. О раздельном проживании с матерью. Снял себе комнату.
— Чудесно. Прямо как трудный подросток, сбежавший из дома. Прогресс, аплодирую стоя. И зачем ты мне всё это рассказываешь?
— Потому что… хочу вернуться. К тебе.
— Ты хочешь? А я – нет.
Он поднял голову. Взгляд стал жестче, почти враждебным.
— У тебя сейчас деньги. Чувствуешь себя, конечно, королевой.
— Нет. Я просто впервые за долгое время почувствовала себя человеком. А ты… ты вспомнил про семью, только когда понял, что я больше не та кукла, которую можно в мамином пакетике носить.
Он шумно вздохнул. Готовится вытащить тяжёлую артиллерию…
— Слушай, Тань. Мне вчера мама сказала, что если ты не “поделишься” квартирой – она подаст в суд. Мол, на совместно нажитое имущество.
Татьяна застыла.
— Она сошла с ума? Это наследство. Оно никакому разделу не подлежит.
— Она нашла какого-то юриста… у которого, прости, шесть подбородков и целая папка “доказательств”, что дядя Игорь “всегда считал вас семьёй”, и, мол, вы с ним чуть ли не в браке состояли.
Татьяна расхохоталась. Вася проснулся и недовольно замычал.
— А теперь слушай меня внимательно, Саша. Если твоя маман ещё раз сунется ко мне с иском, я достану все голосовые, где она вопит о том, какая я “дармоедка и выскочка”. У меня на Яндекс.Диске целая коллекция ее перлов. Мои юристы послушают – обзавидуются.
Он резко встал. Пакет остался сиротливо стоять на лавке. Сара пожал плечами.
— Ну, тогда прощай. Надолго. Или навсегда.
— Прекрасно. Только дверь за собой прикрой, пожалуйста.
Вечером Татьяна открыла электронную почту. Среди скидочных предложений от “Ленты” и навязчивой рекламы “курса осознанности” затесалось письмо от нотариуса.
“Открытие дополнительного завещания. В связи с новыми обстоятельствами, приглашаем вас на встречу для разъяснения деталей.”
Она перечитала сообщение. Потом еще раз.
— Васенька, я не хочу тебя пугать, но у меня такое чувство, что дядя Игорь решил из того света подкинуть нам ещё один “сюрприз”. Или проблемку. Или то и другое одновременно.
Вася чихнул.
— Вот именно.
На следующий день она сидела в нотариальной конторе напротив сухого, как осенний лист, мужчины лет пятидесяти, с бровями, напоминающими совиные крылья.
— Мы обнаружили ещё один документ, – произнёс нотариус. – Он был вложен в тайник старого письменного стола, который давно пылился на складе. Оказывается, существует дополнительное распоряжение. Там… вторая квартира. В Санкт-Петербурге.
Татьяна медленно опустилась на стул.
— Простите, где?
— В Санкт-Петербурге. Двухкомнатная. Старый фонд. Наследница – вы.
Она молчала. Минуту. Потом – две. Затем медленно достала телефон, нашла в списке контактов Лену и напечатала сообщение:
«Ленок, ты дома? Я еду. С вином. С очень крепким. И да, я теперь дважды вдова по наследству».
Вечером она сидела на полу в Лениной квартире, облокотившись на диван. Вася мирно посапывал в соседней комнате.
— Ну что, царица Санкт-Петербургская? – захихикала Лена.
— Не смешно. Я сейчас чувствую себя героиней третьесортного бразильского сериала. Только без декольте и с памперсами.
— Послушай, а ты осознаешь, что твоя бывшая свекровь теперь попытается отжать у тебя не только жизнь, но и целый город?
— Она подавится. Я этим ключом от питерской квартиры ей глотку заткну, если понадобится.
Они выпили. Потом ещё. Потом Татьяна произнесла с внезапной серьезностью:
— Я больше никогда не отдам свою свободу. Ни за квартиру, ни за тарелку борща.
Лена кивнула.
— А если появится новая любовь?
— Пусть сначала покажет медицинскую справку: живёт ли он с мамой. Если да – сразу в чёрный список.
Они смеялись до хрипоты. За стеной Вася сладко хрюкал во сне.
А где-то в другом доме женщина в возрасте швырнула папку с документами на пол и прошипела, полная ярости:
— Эта девка ещё поплатится!
Татьяна никогда бы не подумала, что услышит свою бывшую свекровь, орущую в домофон:
— ОТКРОЙ! У МЕНЯ ЕСТЬ ПРАВА! Я ЕДУ К ВНУКУ!
Серьёзно? Это уже не уровень назойливых “звонков”. Это уровень экзорцизма.
— Галина Петровна, вы ошиблись адресом. Василий вас сегодня не вызывал, – сухо ответила она в домофон.
— ЭТО МОЙ ВНУК, МНЕ НЕ НУЖНО ТВОЁ ПРИГЛАШЕНИЕ! И ЗА КВАРТИРУ МЫ ЕЩЁ ПОГОВОРИМ!
Она нажала кнопку “отбой”.
Внук, к слову, в этот самый момент увлеченно уплетал банан и размазывал кашу по экрану телевизора. Ни малейшего признака тоски по любимой бабушке.
Телефон зазвонил через минуту. Номер – адвокат.
— Алло?
— Татьяна Андреевна, добрый день. Вам снова пытаются направить исковое заявление. С требованием признания части вашей недвижимости совместно нажитым имуществом.
— Какого имущества? У них вообще с логикой всё в порядке? Это же наследство!
— Да, но тут странная формулировка. Они подали ходатайство о признании вашей семейной ячейки как “экономически зависимой структуры”.
— Что, простите? Они переводили сериал “Карточный домик” через Google Translate?
— Я, конечно, подготовлю возражение. Но, возможно, вам стоит поговорить с ними лично. Прямо. Без экивоков.
Прямо. Без экивоков. Лучше бы предложил лопату и лицензию на самооборону.
Через два дня, ровно в 14:00, Татьяна распахнула дверь своей квартиры. В прихожей выросла тень. Тень была облачена в норковую шубу и украшена губами цвета “ярость с вишневым подтоном”.
— Спасибо, что впустила. Хоть ты и неблагодарная.
— Я впустила не вас, а чувство ответственности. У меня растёт сын – он должен знать, что бабушки бывают разные. Даже такие.
— Прекрати язвить, Татьяна. У меня к тебе серьёзный разговор.
— Ну наконец-то. Я уж думала, вы опять пришли обсудить количество соли в моём супе.
Галина Петровна сбросила шубу на пуфик, водрузилась в центре гостиной. Как генерал перед картой фронта.
— Ты не оставляешь нам выбора. Мы подаем иск. Мы требуем признания половины той питерской квартиры совместно нажитым имуществом семьи. Мы – это я и Саша.
Татьяна сделала шаг вперед. Голос – ровный, как лезвие бритвы. Взгляд – как стекло.
— Вы оба действительно готовы тратить свои время и деньги на то, чтобы доказать, что имеете право на наследство, которое мне оставил человек, с которым я была в контакте последние десять лет, а не вы?
— Мы имеем право, потому что ты строила свою жизнь внутри нашей семьи. А значит – всё, что ты получила, стало общим имуществом.
— Правда? Тогда верните мне все мои истрепанные нервы, годы молчания за вашим ужином и три сорвавшиеся попытки вернуться к работе. Это тоже “общее”? Или вы, как обычно, делите только квадратные метры, а не последствия?
Галина Петровна побледнела. Но не дрогнула.
— Мы не собираемся тебя пугать. Мы просто хотим справедливости.
— Вы хотите не справедливости. Вы хотите контроля. Снова. Только теперь не через Сашу, а через суд.
В комнату вошел Саша. Молчаливый, как тень. Смотрел на Татьяну, не отрываясь.
— Я отзываю иск, – тихо произнес он.
— Что?! – взвизгнула Галина Петровна. – Ты что несешь?!
— Мама, хватит. Всё кончено. Я больше не участвую в этом цирке абсурда. Я поговорил с юристами. Всё, что мы делаем, – отравляем жизнь матери моего сына. И я не хочу, чтобы он потом смотрел на меня, как на предателя.
Татьяна молча развернулась и вышла из комнаты. Вернулась с толстой папкой в руках.
— Здесь – копии всех завещаний. Здесь – расшифровки ваших голосовых сообщений. Здесь – выписки со счетов, подтверждающие, что я сама оплачивала коммунальные услуги той квартиры. Если понадобится, я отнесу всё это в суд. Но вы проиграете. С оглушительным треском.
Галина Петровна не выдержала. Подскочила к Татьяне и со всей силы ударила ладонью по папке.
— Ты разрушаешь мою семью!
— Нет, – тихо ответила Татьяна. – Вы её разрушили сами. Тогда, когда решили, что я – всего лишь приложение к борщу, а квартира – ваша законная награда за “терпение”.
Она повернулась к Саше.
— Спасибо, что отозвал иск. Но между нами – всё кончено. Я не прощу. Не потому, что обиделась. А потому, что вы оба – сделали свой выбор. И я – сделала свой.
— Ты изменилась, – выдавил он.
— Нет, Саша. Я просто вспомнила, кем была до вас. И знаешь… мне очень нравится эта женщина, которую я увидела в зеркале.
Через три недели Татьяна завершила оформление документов о продаже питерской квартиры. Купила небольшую студию в Сочи – для себя и Васи. На балконе – маленький столик. На столике – чашка кофе. Без сахара. Как и прежде.
Лена прислала фотографию с подписью: «Ты – мой личный герой! Я теперь буду молиться на твой ИНН».
Татьяна улыбнулась.
Вася блаженно хохотал, плескаясь в тазике с теплой водой под лучами южного солнца.
Внизу, за окном, кипела стройка. Рядом, пульсировала жизнь.
Над головой, простиралось бездонное небо.
А в сердце, наконец, воцарилась тишина.
Та самая. Которую она выбрала для себя сама.
Конец.