Она обернулась к Павлу, который как раз выносил из машины спящего Костю.
— Ты видел? Кто мог это устроить?
— Не знаю, — нахмурился Павел. — Ключи мы оставили Анне Игоревне, чтобы она поливала огород. Может, она…
— Но она же порядочная женщина! — перебила Марина. — Зачем ей устраивать такой хаос?
Они подошли к двери. Та оказалась незапертой. Марина толкнула её, и перед ними открылась картина, от которой у неё перехватило дыхание.
Детали, бросившиеся в глаза
В гостиной на столе — остатки еды, крошки, пустые бутылки из под газировки. На диване — скомканное одеяло и подушка, будто кто то здесь спал. В коридоре — чужие кроссовки, пара детских сандалий.
Из кухни доносился запах подгоревшего масла. В воздухе витал странный микс ароматов: дешёвый парфюм, табачный дым и что то кислое.
Марина шагнула внутрь, и под ногой хрустнул пластиковый контейнер. Она опустила взгляд — на полу валялась упаковка от полуфабрикатов.
— Паша, — тихо сказала она, — это не Анна Игоревна. Она бы никогда…
Павел осторожно положил Костю на диван, накрыл пледом. Мальчик всхлипнул, но не проснулся.
— Кто тогда? — спросил Павел, оглядываясь. — И как они сюда попали?
Марина сжала кулаки. Она уже знала ответ. Но хотела услышать его от того, кто это устроил. В этот момент из кухни донёсся шум — кто то двигал стульями. Затем раздался знакомый голос:
— Ой, а вы что тут делаете? – воскликнула Тамара Игоревна.
— Мы то тут живём! — голос Марины дрожал от возмущения, а внутри всё кипело. — А вот вы то что тут делаете? Как сюда попали?
Тамара Игоревна, стоявшая в дверях кухни с полотенцем в руках, даже не попыталась скрыть лёгкое раздражение. За её спиной маячили племянники Павла, перешёптываясь и поглядывая на разбросанные по столу чипсы.
— Так вас ещё несколько дней не должно было быть, — свекровь проигнорировала прямой вопрос, словно не замечая ни беспорядка, ни бледного лица Кости, который прижался к Марине.
— Вот мы и решили погостить у вас. Свежий воздух, природа…
— Костя заболел, — Марина сглотнула, стараясь говорить ровно, — поэтому мы вернулись раньше. Но я спрашиваю ещё раз: как вы сюда попали?
— Так у соседки ключи попросили и зашли, — небрежно бросила Тамара Игоревна, отряхивая фартук. — Чего такого? Анна Игоревна и сама сказала: «Берите, пользуйтесь, дом пустой стоит».
Марина почувствовала, как кровь прилила к лицу. Она шагнула вперёд, но Павел мягко положил руку ей на плечо.
— А вам не приходило в голову, что у нас разрешения спросить надо? — её голос звучал тише, но от этого стал ещё более напряжённым.
— Вам никто не давал права вламываться в чужой дом без разрешения. Это не гостиница и не общественная дача!
Свекровь поджала губы, бросив взгляд на сына:
— Павел, ты что молчишь? — в её тоне проскользнула обида, смешанная с упрёком. — Ты позволишь ей так со мной разговаривать? Я же для вас стараюсь, помогаю, а она…
Павел медленно выдохнул, выпрямился и посмотрел матери прямо в глаза. Его голос, обычно мягкий, теперь звучал твёрдо:
— Как так, мама? Марина права. Это наш дом. И ни тебе, ни кому либо ещё не дано права заходить сюда без нашего ведома. Мы не ставили табличку «Вход свободный».
Тамара Игоревна замерла, её пальцы сжали край полотенца. В комнате повисла тяжёлая пауза. Племянники затихли, переглядываясь.
— Ты что же, сына, против матери науськиваешь? — тихо, но с явным укором произнесла она. — Мы же семья! А семья должна помогать друг другу…
— Помогать — это не значит вторгаться без спроса, — перебил Павел.
— Если бы вы позвонили, сказали: «Хотим приехать, можно?», мы бы обсудили. Может, даже согласились.
— Но вы взяли ключи, вошли, устроили здесь… — он обвёл взглядом разбросанные вещи, — это. И даже не подумали, что мы можем вернуться раньше.
Марина, до этого момента сдерживавшая эмоции, вдруг почувствовала, как напряжение отпускает. Она глубоко вдохнула и добавила:
— Мы ценим, что вы нас любите. Но любовь — это не только желание быть рядом. Это ещё и уважение. К нашему времени, к нашему пространству, к нашим правилам. А вы их нарушили.
Тамара Игоревна молчала. Её лицо, ещё минуту назад полное уверенности, теперь выражало смесь обиды и растерянности. Она перевела взгляд с сына на Марину, потом на Костю, который тихо сидел на диване, и наконец опустила глаза.
— Ладно, — произнесла она сухо. — Раз уж вы так… Мы уберёмся и уедем. Но знайте: так семью не строят.
Павел кивнул, но не смягчился:
— Убирайтесь. И больше не возвращайтесь.
Наутро дом будто выдохнул с облегчением. Тишину больше не разрывали чужие голоса, не слышалось хлопанье дверей, не доносился запах чужих духов и дешёвого кофе. Марина проснулась раньше всех — впервые за долгое время её не разбудил шум на кухне, не заставил вздрогнуть скрип половиц под чьими то шагами.
Она тихо спустилась вниз, стараясь не потревожить спящего Костю. В гостиной ещё витал слабый запах табачного дыма — кто то из родственников курил на веранде, несмотря на её просьбы. На столе остались крошки от печенья и одинокий пластиковый стаканчик. Марина собрала их в мусорный пакет, чувствуя странное опустошение — не горечи, а скорее усталости, смешанной с робким облегчением.
Павел появился на кухне через полчаса, заспанный, но с лёгкой улыбкой.
— Уехали, — констатировал он, глядя в окно на пустую подъездную дорожку. — Даже не попрощались.
— И не надо, — Марина поставила чайник и оперлась о столешницу. — Главное — тишина.
Они вместе обошли дом, наводя порядок. В холодильнике царила почти сюрреалистическая пустота: ни остатков салата, ни сыра, ни даже баночки с домашним вареньем, которое Марина варила прошлым летом. На полках лежали лишь одинокие пакетики чая и бутылка подсолнечного масла.
— Надо же, как наши продукты есть, так они первые были, — Павел открыл дверцу холодильника и усмехнулся. — А тут всё подчистую увезли! Даже соль забрали.
Он поднял с пола картонную коробку, в которой накануне родственники привезли «гостинцы» — теперь она была пуста, если не считать смятой газеты на дне.
— Да пускай хоть сам холодильник заберут, — Марина рассмеялась, и смех её звучал непривычно легко, почти беззаботно. — Лишь бы сами не возвращались.
Павел подошёл ближе, обнял её за плечи.
— Ты молодец, — тихо сказал он. — Я долго не решался это сказать, а ты смогла.
— Я просто больше не могла, — призналась Марина. — Каждый их визит высасывал силы. Я чувствовала, будто наш дом… не наш.
— Теперь снова наш, — Павел кивнул. — И будем его беречь.
Они закончили уборку к полудню. Костя, проснувшись, удивлённо оглядел чистую кухню.
— Бабушки больше нет? — спросил он, намазывая хлеб маслом.
— Нет, сынок, — Марина села рядом. — Но если захочешь её увидеть, мы поедем в гости. А здесь — наш дом. И здесь ты главный.
Костя улыбнулся, довольный. Ему стало лучше. К утру он пропотел, а значит дело пошло на поправку. И это было самым главным в жизни Павла и Марины.
Вечером, когда солнце уже клонилось к закату, Марина вышла на крыльцо. Воздух был пропитан запахом свежескошенной травы и цветущих флоксов. Она села на ступеньку, закрыла глаза и вдохнула полной грудью.
Тишина.
Не та, что давит, а та, что обнимает. Тишина, в которой можно услышать себя. Тишина, которая принадлежала только им — Марине, Павлу и Косте. Их дому. Их крепости.
