Ловушка захлопнулась. Он смотрел на цифры, и в его голове с бешеной скоростью крутились шестерёнки. Его работа — тридцать километров в один конец. Шестьдесят в день. Её — пять. Десять в день. Его личный пробег будет в шесть раз больше. Шесть! Плюс его спортзал, его встречи с друзьями по выходным. Он вдруг с ужасающей ясностью понял, что она ему предлагает. Она предлагала ему самому оплачивать восемьдесят процентов стоимости содержания его же собственной мечты. Из его зарплаты, которая была заметно меньше её. Это был не компромисс. Это был ультиматум, завёрнутый в безупречную логику. И он сам загнал себя в этот угол своим пафосом про «общую семейную машину».
Воздух в комнате сгустился. Сначала медленно, а потом стремительно, словно из него откачали весь кислород, оставив только тяжёлое, едкое напряжение. Кирилл смотрел на светящийся экран ноутбука, но видел не цифры и столбцы. Он видел насмешку. Холодную, выверенную, безупречно логичную насмешку, которая была унизительнее любой прямой пощёчины. Он почувствовал, как кровь отхлынула от лица, а потом вернулась горячей, злой волной, ударив в виски.
Он издал короткий, удушливый смешок. Это был звук, в котором не было ничего весёлого — только яд и неверие. Резким движением он захлопнул крышку ноутбука. Громкий пластиковый щелчок прозвучал как выстрел.
— Ты это серьёзно? — его голос был опасно тихим, низким. — Ты сидела, считала всё это? Табличку рисовала? Тебе самой не смешно?
— А что здесь смешного? — Светлана смотрела на него так же спокойно, как и минуту назад. Её невозмутимость была как масло, подлитое в огонь. — Ты предложил общее семейное решение. Я его детализировала. Чтобы всё было честно. По-партнёрски, как я и сказала.
— По-партнёрски? — он почти выплюнул это слово. — Ты называешь вот это партнёрством? Это удавка, Света! Ты же прекрасно всё посчитала! Ты знала, что моя работа дальше. Ты знала, что я буду платить за всё! Это не партнёрство, это грёбаный бизнес-план, где я — единственный спонсор твоего спокойствия!
Он начал ходить по комнате, от дивана к окну и обратно. Движения его были резкими, рваными. Он словно пытался стряхнуть с себя невидимую паутину её расчётов, в которой он так глупо увяз. Аргументы о безопасности и комфорте семьи рассыпались в прах. Теперь это была не битва за машину. Это была битва за него, за его место в этой квартире, в этой жизни.
— Я понял! Я всё понял! — он резко остановился и ткнул в неё пальцем. — Это всё потому, что ты зарабатываешь больше! Да? Тебе нравится мне это показывать! Нравится тыкать меня носом в то, что я не могу просто пойти и купить то, что хочу! Ты специально придумала эту схему, чтобы унизить меня! Чтобы я, как мальчишка, выпрашивал у тебя деньги на бензин для СВОЕЙ ЖЕ МЕЧТЫ!
Обвинение, тяжёлое и грязное, повисло между ними. Он ждал, что она взорвётся, начнёт оправдываться, кричать в ответ. Но Светлана даже не изменилась в лице. Она просто смотрела на него усталым, холодным взглядом.
— Моя зарплата здесь ни при чём. Речь идёт о семейном бюджете, который мы оба пополняем. И из которого ты хочешь взять крупную сумму на очень дорогую в содержании вещь, которой будешь пользоваться в основном ты. Моё предложение делает эту покупку справедливой для нас обоих. Только и всего.
— Справедливой? — взревел он. — Справедливо — это когда жена поддерживает мужа в его желаниях! Когда она помогает ему, а не строит перед ним финансовые баррикады! Ты не жена, ты… ты счётная машинка! Калькулятор в юбке! У тебя в голове вместо мыслей — одни дебеты и кредиты!
Его слова били наотмашь, он выбирал самые обидные, самые жестокие формулировки, пытаясь пробить её броню, заставить её почувствовать хоть что-то. Ему нужна была её реакция, её боль, чтобы уравнять счёт.
— Ты просто не хочешь, чтобы у меня был этот джип! Признай это! Ты просто хочешь, чтобы всё было по-твоему! Чтобы я ездил на своей развалюхе, а ты — на своей коробочке, и всё было тихо и спокойно, как ты любишь! Тебе плевать на мои мечты, на мои желания! Главное — чтобы твоя табличка в Excel сходилась!
Он замолчал, тяжело дыша. В комнате стояла такая тишина, что был слышен гул холодильника из кухни. Светлана смотрела на него долго, не мигая. А потом произнесла фразу, которая окончательно выбила почву у него из-под ног.
— Ты прав. Я действительно не хочу, чтобы у тебя был этот джип. Не при таких условиях. Если мой честный и справедливый план тебя не устраивает, значит, никакого джипа не будет. Как бы ты тут ни кричал. Разговор окончен.
Слова «разговор окончен» повисли в воздухе, как дым от потушенного пожара. Но едкий запах гари остался. Следующие два дня были худшими. Тишина стала плотной, как войлок, поглощая все звуки. Скрип паркета, щелчок выключателя, звон ложки о чашку — всё это казалось неестественно громким, подчёркивая зияющую пустоту там, где раньше был обычный семейный быт. Они двигались по квартире, как два призрака, старательно избегая смотреть друг на друга.
Кирилл чувствовал себя опустошённым и злым одновременно. Злость была направлена на неё — за её холодную логику, за то, что она так легко разгадала его и так безжалостно ткнула носом в реальность. Но где-то под этой злостью, в самой глубине, шевелилось что-то неприятное, похожее на стыд. Он снова и снова прокручивал в голове свой яростный монолог. «Калькулятор в юбке». «Счётная машинка». Он бросал в неё эти слова, как камни, а она просто стояла и принимала удары. И её финальное, ледяное спокойствие было не признаком бесчувственности, а стеной, которую она выстроила, чтобы он не разнёс её вдребезги.
В субботу утром он сел в свою старенькую, дребезжащую на каждой кочке машину, чтобы поехать на рынок. Двигатель завёлся с натужным кашлем. Он посмотрел на потёртый руль, на трещинку на лобовом стекле, на выцветшую обивку. И вдруг с оглушительной ясностью понял, что дело было не в машине. Не в безопасности Пашки, не в комфорте, не в дачных поездках. Дело было в нём самом.
Он вспомнил того коллегу, который купил себе огромный чёрный внедорожник. Как он вальяжно выходил из него на парковке, как похлопывал по блестящему капоту. Как другие мужики смотрели на него с завистью. И Кирилл тоже завидовал. Он завидовал этому ощущению твёрдости под ногами, этому негласному символу успеха, который кричал всем вокруг: «Я состоялся. Я могу себе это позволить». А он не мог. И его старая машина каждый день напоминала ему об этом. А маленькая, практичная и современная машина Светы, купленная на её деньги, напоминала об этом ещё громче. Его крик был криком уязвлённого самолюбия, а не заботливого мужа и отца. И Света это поняла с самого начала.
Вечером, когда сын уже уснул, он нашёл её на кухне. Она сидела за столом с чашкой чая и смотрела в тёмное окно. Он молча налил себе воды и сел напротив. Она не подняла головы, но её плечи напряглись в ожидании.
— Прости меня, — тихо сказал он. Слово далось ему с трудом, словно он выталкивал его силой. — За то, что наговорил. Это было… гадко.
Светлана медленно повернула к нему голову. В её глазах не было ни победы, ни злорадства. Только безграничная усталость.
— Ты прав, — продолжил он, глядя на свои руки, лежащие на столе. — Дело было не в машине. И не в семье. Дело было во мне. В том, что у Серёги джип, а у меня нет. Глупо, как у мальчишек в песочнице. А я втянул в это тебя и Пашку, прикрываясь красивыми словами.
Он замолчал, не решаясь поднять на неё взгляд. Он ждал чего угодно: упрёка, нравоучения, холодного «я же говорила».
— Спасибо, что сказал это, — тихо ответила Света. И в её голосе он впервые за последние дни услышал не сталь, а тепло. — Мне было очень больно слышать про «калькулятор». Будто я не человек, а функция. Будто я специально хочу тебя унизить.
— Я знаю. Я был неправ. Ты просто… защищалась, — он наконец посмотрел ей в глаза. — Твоя табличка… Она была честной. Просто эта честность оказалась для меня слишком неприятной.
Она слабо улыбнулась уголком губ.
— Я, наверное, тоже перегнула палку. Могла бы просто поговорить, а не устраивать презентацию в Excel.
Они помолчали. Тяжёлый войлок тишины начал истончаться, уступая место чему-то хрупкому, но тёплому. Напряжение, которое висело в воздухе несколько дней, медленно уходило.
— Так что, — Света сделала маленький глоток чая, — войну за внедорожник можно считать оконченной?
Кирилл усмехнулся. Впервые за эту неделю — по-настоящему.
— Можно. Я, пожалуй, лучше в свою старушку немного вложусь. Подвеску переберу, чехлы новые куплю. Будет не крепость на колёсах, но вполне себе надёжный конь. — А на сэкономленные деньги, — подхватила она с хитринкой в глазах, — мы можем летом на море съездить. Всей семьёй. На самолёте. Это гораздо безопаснее любого джипа.
Он рассмеялся, и она ответила ему смехом. Громким и лёгким, который окончательно очистил воздух на их маленькой кухне. Битва была проиграна, но война за семью была выиграна. И это оказалось куда важнее любого блестящего куска железа на огромных колёсах…
