Она стояла в дверях своей комнаты, держась за косяк. Лицо бледное, руки дрожат.
— Не уходи так. Давай поговорим ещё раз.
— О чём говорить, бабушка? Всё уже сказано.
— Не всё, — она подошла ближе. — Я много чего не сказала. Не смогла.
Игорь и Вера как-то незаметно исчезли. Видимо, почувствовали, что лучше не мешать.
— Наташенька, садись. Пожалуйста.
Я поставила чемодан, но села на край дивана, показывая, что разговор будет коротким.
— Ты думаешь, мне легко? — начала бабушка. — Думаешь, мне не стыдно за то, что я делаю?
— Если стыдно, то зачем делаете?
— Потому что боюсь, — сказала она тихо. — Боюсь умереть с этой виной. Моя сестра Лида умерла, так и не простив меня. А ведь она была права тогда. Родители завещали квартиру мне, потому что я была старшей, а её обделили. Она осталась жить в коммуналке, а я — в трёхкомнатной квартире. Это было несправедливо.
— Но это было тогда, — сказала я. — А сейчас другое время, другие люди.
— Игорь — её сын. Мой племянник. Он имеет право…
— На что? На квартиру, за которой он не ухаживал? На наследство, которое досталось ему просто потому, что он родился?
Бабушка замолчала. Потом тихо сказала:
— А ты что, ухаживала за мной ради квартиры?
Вопрос застал меня врасплох.
— Нет. Но я думала… думала, что если человек отдаёт себя другому, то это что-то значит. Не в смысле платы, а в смысле… признания. Уважения.
— Значит, — согласилась бабушка. — Очень много значит. Наташенька, я не хочу, чтобы ты уходила обиженной.
— Тогда что вы предлагаете?
Она молчала долго. Потом встала и пошла к своей комнате.
— Подожди здесь.
Через несколько минут она вернулась с каким-то листком бумаги.
— Возьми. Прочитай.
Я взяла листок. Это было письмо, написанное бабушкиной рукой. Дата — вчерашняя.
«Моя дорогая Наташенька. Пишу тебе письмо, которое, наверное, никогда не отдам. Не хватает смелости. Я поступила с тобой несправедливо, и прекрасно это понимаю. Ты отдала мне два года своей молодой жизни, а я завещала квартиру чужим людям. Пусть они и родственники, но чужие.
Я боюсь показаться слабой. Боюсь отменить завещание и снова обидеть память сестры. Но ещё больше боюсь потерять тебя. Ты стала мне ближе дочери. Ближе всех на свете.
Если ты читаешь это письмо, значит, я всё-таки решилась его дать. Прости меня, если сможешь.»
Я дочитала и подняла глаза на бабушку. Она стояла рядом, вся сжавшись, и ждала.
— Почему вы не дали мне это письмо раньше?
— Боялась. Привыкла быть сильной, а тут… тут надо было признать ошибку.
Я сложила письмо.
— Бабушка, я не из-за квартиры расстроилась. Ну, не только из-за неё. Я расстроилась из-за того, что почувствовала себя использованной. Как будто меня просто взяли и выбросили, когда появились более «подходящие» наследники.
— Никого более подходящего нет, — сказала Антонина Степановна. — Есть ты. И есть моя глупость.
Мы смотрели друг на друга. В её глазах стояли слёзы.
— Что вы хотите от меня? — спросила я.
— Хочу, чтобы ты осталась. Не из жалости, не из долга. А потому что мы нужны друг другу. И я исправлю завещание.
— А как же Игорь с Верой? Как же вина перед сестрой?
Бабушка выпрямилась.
— Игорь и Вера получат память о сестре. Фотографии, её украшения, какие-то деньги. А квартира достанется тому, кто её заслужил.
Я поставила чемодан на место.
— Хорошо. Останусь. Но с одним условием.
— Каким?
— Я хочу иногда уезжать. На выходные, в отпуск. Хочу иметь право на собственную жизнь.
Антонина Степановна кивнула.
— Конечно. Я попрошу маму тебя иногда подменять. Или наймём сиделку.
— И ещё, — добавила я. — Никаких манипуляций. Если вам плохо — так и говорите: «Мне плохо». А не: «Наташенька, как же я без тебя…»
Бабушка улыбнулась — впервые за несколько дней.
— Договорились.
Игорь и Вера уехали в тот же день. Прощались холодно, обещали «ещё поговорить об этом». Но бабушка была непреклонна.
— Завещание отменяю, — сказала она им. — Квартира достанется Наташе.
— Тётя Тоня, вы не подумали? — пытался убедить её Игорь. — Наташа молодая, она сама обустроится. А у нас дети, кредиты…
— У вас есть работа и руки, — ответила бабушка. — А у Наташи есть право на справедливость.
Следующую неделю мы провели, восстанавливая отношения. Это было непросто. Слишком много было сказано болезненных слов. Но постепенно мы находили общий язык.
Бабушка действительно отменила завещание и написала новое. В нём квартира доставалась мне, а Игорь с Верой получали небольшую сумму денег и семейные реликвии.
Но жизнь внесла свои коррективы.
Через месяц Антонина Степановна умерла. Тихо, во сне. В то утро я проснулась от необычной тишины. Обычно бабушка вставала рано, включала радио, возилась на кухне. А сейчас — ни звука. Я поспешила в её спальню.
Антонина Степановна лежала в постели, словно просто спала. Лицо было умиротворённым, без следов боли или страдания. Руки аккуратно сложены на груди. Казалось, что она сама всё приготовила к своему последнему сну.
Организация похорон далась мне тяжело. Игорь с Верой приехали, но вели себя подчёркнуто отстранённо — стояли в сторонке, перешёптывались между собой. Когда нотариус зачитал завещание, их лица вытянулись. А уже на следующий день они подали заявление в суд, утверждая, что бабушка находилась в состоянии старческого слабоумия.
— Наташа, — обратилась ко мне мама после поминок, — может быть, стоит пойти на компромисс? Отдать им хотя бы часть наследства?
Я посмотрела на неё удивлённо.
— Мам, ты же видела, как они себя вели. Они хотели отправить бабушку в дом престарелых.
— Но всё-таки они родственники…
— А я кто? — я почувствовала, что снова начинаю злиться. — Я два года жила здесь, ухаживала за ней, а они — родственники, которые появились в последний момент за наследством?
Мама вздохнула.
— Ты права. Просто я не люблю конфликты.
Месяцы судебных разбирательств выматывали. Игорь и Вера наняли адвоката, который пытался доказать недееспособность бабушки и моё якобы принуждение. Но медицинские документы свидетельствовали об обратном — Антонина Степановна до последних дней сохраняла ясность мышления. Соседи подтвердили, что она самостоятельно принимала решения и здраво рассуждала.
Суд признал завещание действительным.
Но когда всё закончилось и я осталась единственной хозяйкой этой трёхкомнатной квартиры, меня охватило странное чувство. Здесь были воспоминания о двух прожитых годах, но они казались чужими, принадлежащими какой-то другой Наташе.
Не из-за грустных воспоминаний. Воспоминания были разные — и грустные, и светлые. Просто эта квартира принадлежала другой жизни. А я хотела начать свою.
Я продала квартиру. Игорь и Вера узнали об этом и снова попытались подать в суд, но у них уже не было оснований.
На вырученные деньги я сняла небольшую однокомнатную квартиру в центре города, записалась на курсы онлайн-преподавания английского языка — в институте у меня было филологическое образование, но я никогда им не пользовалась.
Первые месяцы были трудными. Я отвыкла от самостоятельной жизни, от необходимости принимать решения только за себя. Но постепенно втягивалась.
Работа оказалась интересной. Я преподавала детям и взрослым, иногда даже бабушкам — таким же, как моя Антонина Степановна. Это было символично.
Через полгода я познакомилась с Олей. Она тоже преподавала онлайн, только математику. Мы часто созванивались, обменивались опытом, а потом стали встречаться в кафе.
— Знаешь, — сказала она мне как-то, — ты изменилась с тех пор, как мы познакомились.
— В каком смысле?
— Стала более… живой, что ли. Раньше ты всегда выглядела уставшей. А теперь — нет.
Я подумала о её словах. Да, я действительно чувствовала себя по-другому. Легче. Свободнее.
Не потому, что избавилась от обязанностей — у меня по-прежнему была работа, были заботы. Но теперь это были мои заботы, мой выбор.
Иногда я думала о бабушке. О том последнем разговоре, о письме, которое она мне дала. Она сумела признать ошибку и исправить её. Не каждый на такое способен.
А ещё я думала о том, что справедливость — штука сложная. Игорь и Вера считали несправедливым то, что квартира досталась мне. Я считала несправедливым то, что она должна была достаться им. Бабушка считала несправедливым то, что когда-то обделила свою сестру.
Но, наверное, настоящая справедливость — это не когда все довольны результатом. А когда каждый получает то, что заслужил своими поступками, своим выбором, своей жизнью.
Я заслужила эту квартиру? Не знаю. Но я точно заслужила право жить своей жизнью.
И сейчас, сидя в своей маленькой, но уютной квартире, планируя завтрашние уроки и думая о том, что на выходных поеду к маме, а потом, может быть, съезжу к морю — впервые за три года, — я понимаю: иногда для того, чтобы начать жить, нужно сначала научиться отпускать.
Даже тех, кого любишь. Даже то, что кажется долгом. Даже боль и обиду.
Отпускать — и идти дальше.
А квартира… квартира была не наградой и не платой за годы ухода. Она была последним подарком от человека, который понял: любовь — это не когда тебя держат, а когда тебе дают свободу быть собой.
Спасибо, бабушка. За всё.
