— Ты кого-то ждала? — прошептал Алексей.
— Я вообще уезжаю, я никого не жду.
Открыл он. На пороге стояла, конечно же, Елена Петровна. В сером спортивном костюме, с сумкой и теми самыми глазами «всё знаю, всё помню».
— Ой, вы уже собрались? — удивилась она так, будто застала их на свидании, а не в своей же драме. — А я тут решила ключик вернуть. Раз уж не нужна я больше.
— Правильно, — кивнула Ольга. — Не нужна. Удачного пути домой.
— А я домой не пойду, — сказала свекровь с нажимом. — Мне плохо. Я плохо себя чувствую. И ехать на дачу одной — небезопасно. А вдруг у меня давление подскочит?
— Ну вызови такси и скорую сразу, чтоб наверняка, — отрезала Ольга.
— Ты что, совсем совесть потеряла?! — вспыхнула Елена Петровна. — Я мать! МАТЬ! Я родила вот этого человека! — ткнула пальцем в сына. — А ты меня выгоняешь, как собаку!
Алексей замешкался.
— Мам, ну ты чего… Может, не надо сейчас?
— Что «не надо»? — подняла голос мать. — Я говорю: она хочет тебя увести от меня! Сделать так, чтобы ты меня стыдился, забывал, бросил на старости лет! Я что, не заслужила капельку уважения? После всего?!
Ольга посмотрела на неё, потом на Алексея. Потом снова на свекровь.
— Хорошо, — спокойно сказала она. — Если вы считаете, что я вас выгоняю — окей. Но это не я. Это вы себя выкидываете. Своими руками. Своими словами. Своим «он должен», «она обязана» и «я имею право».
Елена Петровна подошла ближе. Очень близко.
— Ты пожалеешь, — процедила она. — Ты останешься одна. Таких, как ты, не любят. Их терпят.
— Пусть терпят. Зато без «дач, труб и давления». — Ольга дернула замок чемодана и сделала шаг к выходу. — Всё. Я опоздаю в аэропорт.
— Подожди, — сказал Алексей. Впервые — чётко. Громко. С нажимом.
Обе женщины замерли.
Он посмотрел на мать. Долго. Потом на жену.
— Мама… Уходи. Пожалуйста.
Та будто остолбенела.
— Что?
— Я тебя люблю. И всегда буду помогать. Но не так. Не в формате «или я, или она». Не шантажом.
— То есть ты выбираешь её?
— Я выбираю себя. И устал быть между. Я с Олей. Мы поедем. Всё.
Наступила мёртвая тишина. Елена Петровна стояла как статуя. Потом сказала:
— Молодец. Отрезал мать — при жене. Красавчик. Помни: к тебе всё это вернётся.
И ушла. Без крика. Просто ушла.
Через пять минут они уже ехали в такси. Ольга смотрела в окно. Алексей — на свои ладони. Молчали оба.
— Спасибо, — сказала она тихо.
— Я не герой, — ответил он. — Я просто устал жить, как будто у меня две семьи и ни одной нормальной жизни.
Она не взяла его за руку. Но посмотрела. По-настоящему.
И в том взгляде была и благодарность, и тревога, и: «А надолго ли тебя хватит, Лёша?»
Псков встретил их прохладой, как будто хотел остудить. За окнами поезда мелькали берёзы, чьи верхушки будто склонялись от стыда — не за себя, за людей. Ольга вышла первой. Алексей — с двумя чемоданами, с рюкзаком и выражением лица «ну вот и куда дальше?».
Её родители встречали их у перрона. Мать — в лёгкой кофте, с сумкой, набитой едой. Отец — как всегда, в кепке и с выпрямленной спиной, будто он всё ещё в охране администрации, хотя ушёл оттуда лет семь назад.
— Олечка! — обняла мать, как будто из зоны забирала. — Слава Богу, доехали. Привет, Лёшенька. Устал?
— Угу, — только и выдавил Алексей. Он никогда не знал, что говорить тёще.
По дороге к дому говорили в основном о погоде. Как там в Москве — духота, а здесь — «свежо». Как картошка в этом году — не айс, но мелкая, зато сладкая. Алексей шёл чуть позади. Молча. В голове — гул. Промелькнула мысль: а правильно ли он поступил?
На следующий день родители уехали в сад. Ольга сидела на веранде с книгой. Алексей крутился на месте, как собака, которая не знает, куда лечь.
— Оль, — начал он. — Слушай, ну я думал, что отпуск — это… ну… мы, тишина, без конфликтов…
— А это — не конфликт, — ответила она, не отрываясь от страницы. — Это — последствия. Конфликт — когда ты ещё думаешь, что можно всех устроить. А тут уже нечего устраивать.
Он присел рядом.
— Я просто… понимаю, что ты была права. Про маму. Про меня. Я реально жил между. И это было удобно. Мне.
— Ты не плохой человек, Лёш. Просто — удобный. А удобные мужчины — это как раскладной диван. Пока не трогаешь — вроде даже красиво. А если решишь лечь — спина болит.
Он рассмеялся. Натужно, но по-настоящему.
— Мне сейчас кажется, что я у тебя как будто в гостинице. Твои родители — вежливые. Ты — спокойная. Всё ровно. А у меня в голове — кашель мамин, смс-ки «как ты там», и голос в трубке: «Ничего, я тут одна с собаками…»
— Она тобой манипулирует. Ты это понимаешь?
— Да.
— И тебе всё равно тяжело?
— Да.
— Ну, значит, ты человек. Только теперь тебе придётся выбирать каждый раз: быть человеком — или быть сыном, мужем, мужчиной. Одновременно, увы, не получится.
Он молчал.
Вечером он получил первое сообщение от матери.
«Ты меня убил. Я плакала всю ночь. Не думала, что ты ТАКОЙ. И ради кого?»
Потом — второе.
«У тебя просто НЕТ сердца. Я тебя растила, а ты меня променял на хамку. Живите. Но не забывай: мамы бывают только одни».
Он не отвечал. Но было тяжело.
Через день — звонок. Он не взял. Потом ещё. И ещё. Ольга молчала. Только раз, прервав тишину, спросила:
— Ну и как тебе твоя свобода?
— Как будто дышать легче. Но голова всё равно болит.
— Привыкай. Свобода — это всегда больно сначала. А потом — вкусно.
На четвёртый день он всё-таки ответил на звонок. Вышел во двор. Минут двадцать ходил вокруг скамейки. Возвращался — хмурый, как дождь.
— Ну? — спросила Ольга.
— Всё по кругу. Давление, слёзы, уговоры… Потом — угрозы. «Продам дачу», «отпишу квартиру», «ты не сын». Она думает, что я испугаюсь. А мне… уже нечего бояться. Я ей сказал: «Если ты хочешь, чтобы я был с тобой — ты должна перестать воевать с моей женой. Или теряешь и меня».
— И что она?
— Посмеялась. Сказала: «Женщины приходят и уходят, а мать — одна». Как в кино. Только я вдруг понял, что у меня больше нет желания её защищать.
— А у меня нет желания её бояться, — сказала Ольга.
Прошло три месяца. Елена Петровна не появлялась. Зато звонила. Редко. По делу. Без истерик. Холодно. Сухо.
Алексей и Ольга вернулись в Москву. На дачу он поехал один — посмотреть, что с трубой. Оказалось, всё не так страшно. Паук действительно был. Но не размером с собаку. Скорее — с крышку от банки.
Он купил новый шланг, вызвал сантехника, прибрался в подвале. Без драм. Без сцены.
Когда он вернулся домой, Ольга сидела на балконе с вином и телефоном. Читала что-то. В её взгляде было спокойствие. Не уверенность — нет. Спокойствие. Как у женщины, которая сама себе хозяин. Но всё ещё даёт шанс быть рядом.
— Я всё починил, — сказал Алексей, садясь рядом. — Без твоей помощи. Горжусь.
— Молодец.
Она сделала глоток и добавила:
— Только, Лёш… Если когда-нибудь всё вернётся назад — в ту же точку, где ты между — я уйду. Без скандала. Без сумки. Просто уйду. Я не жду, что ты станешь героем. Я просто не хочу снова быть в твоей тени, когда ты выбираешь, кого слушать.
— Я понял, — сказал он. — Поздно, но понял.
— Поздно — это когда уже у другой семья и дети. А у нас пока ещё — только урок.
Они сидели молча. На балконе было тихо. И даже голуби на этот раз не мешали.