Однажды Вероника пришла с супом в кастрюле. Встала в дверях кухни и сказала:
— Я вот подумала, сынок. А может, я к вам перееду? Ну а чё — ты ж всё равно деньги тратишь, а тут бы я и готовила, и убирала.
А Света, гляжу, вся в делах — не до тебя ей.
Лёша уставился на мать, не веря ушам.
— Мам, у нас тут однушка. И… у нас всё нормально.
— Та я и не мешать. На кухонном диванчике мне бы хватило.
— Мам. Нет.
В комнате воцарилась тишина. Тёплая, густая. Из коридора донёсся хруст пакета. — Вероника тихо вышла, закрыв за собой дверь.
— Ты с ума сошёл, что ли? — Света швырнула ключи на стол, не сдержавшись. — Она каждый день у нас как на работе. То с супом, то с упрёками. А теперь ещё жить с нами хочет?
Лёша молча снял куртку. За день он вымотался, сдал срочный проект, мечтал о тишине. А получил — как обычно.
— Свет, она просто предложила… — выдохнул он.
— Нет, Лёш, она не просто предложила. Она давит. Постоянно. Тебе не кажется, что ты живёшь на два фронта?
Он сел на край дивана. Промолчал.
Он действительно жил на два фронта.
Вероника, несмотря на отсутствие реальной занятости, вела себя так, будто её жизнь была наполнена важнейшими делами:
«Я с утра за кошкой гонялась, у неё шерсть клочьями, потом в вет клинику, потом корм искать — ты же сам сказал, только вот этот покупать…”
Первые месяцы он сочувствовал.
Потом — раздражался. А потом начал уставать. Всё чаще хотел выключить телефон.
Ни слышать, ни объяснять, не подставлять плечо под чужую лень, замаскированную под «трудности».
— Ты для неё не сын, Лёш, — однажды сказала Света. — Ты банкомат.
И жилетка. И грузовик. Всё в одном.
Он не ответил. Слишком больно было соглашаться.
Когда очередной проект сорвался, потому что он провёл полдня, помогая Веронике переставить мебель для кошачьего уголка, а потом ехал с ней за песком и подушками, Лёша впервые закрыл ноутбук с силой.
— Всё. Хватит.
Он не сразу решился. Несколько дней ходил, будто по минному полю. Но потом собрался и пришёл к матери.
— Мам, я больше не могу оплачивать твою квартиру, — сказал он прямо.
— Я тяну две семьи. У меня нет остатка на себя. Я не отдыхаю, не живу. Ты обещала найти работу — прошёл год.
Вероника округлила глаза.
— Ты что, выгоняешь меня?
— Нет, мам. Я не выгоняю тебя. Но я больше не могу всё это тянуть — голос Лёши дрожал, но он не отступал.
— Я устал. Я плачу за твою квартиру, за коммуналку, за корм для животных, за всё. А ты… ты даже не пытаешься что-то изменить.
— Я пыталась! — вскинулась Вероника. — Но мне везде отказывают. Везде молодёжь, а я кому нужна?
— Ты моложе половины сотрудников у Светы в универе!
Ты здорова, активна, умна. Можешь пойти администратором, на ресепшен, продавцом… кем угодно. Ты просто не хочешь. А я больше не могу быть твоей опорой, если ты сама не стараешься хотя бы стоять рядом. Не за моей спиной, мам, а рядом!
— А Света тебе это в уши шепчет, да? Вот она тебе и дороже, чем мать!
— Дело не в Свете, — сдержанно ответил он. — Я тебя люблю. Но ты не ценишь ни моего времени, ни моих сил. Я тебя не брошу, если случится беда. Но в обычной жизни — ты должна сама.
Она не плакала. Она хлопнула дверью. Потом ещё не раз звонила, говорила, что «сынок предал», что «всё ему в жизни далось благодаря ей» — и Лёша впервые за все годы ощутил злость.
Ни боль, ни вину, а именно злость. На манипуляции, на враньё, на перекручивание фактов.
Света села рядом. Молча взяла его за руку.
— Я знаю, ты старался. Правда. Но не всякая мама — мать.
Иногда кровное родство — это просто биология. А любовь и забота — это то, что выбирают.
Он посмотрел на неё. И впервые за долгое время ощутил облегчение.
Через месяц Вероника уехала обратно в посёлок. Сказала, что «в городе ей всё чужое». Больше не звонила.
Он иногда думал о ней. Смотрел на номер в телефоне, но не набирал. Просто знал: он сделал всё, что мог. Остальное — уже не его борьба.
А жизнь шла вперёд. Света устроилась на первую работу, они переехали в квартиру побольше. Не роскошную, но свою. Без визитов, скандалов, без запаха кошачьего корма и холодных манипуляций.
И каждый раз, когда он заходил домой, слышал смех, чувствовал тишину и спокойствие — Лёша вспоминал, зачем он всё это сделал. Для себя. Для любви. Для жизни, где можно быть взрослым не только по паспорту, но и по выбору.
