— Прости, что? — Ну, ты замужем. У тебя будет своё. А мальчики… им нужна опора. Ты же всегда сильная, ты справишься.
Я сидела и смотрела на свою мать. На женщину, ради которой отказывалась от всего. На женщину, которая отдала всё тем, кто не дал ничего взамен.
Артём положил руку мне на колено. Я встала.
— Спасибо за ужин. Мы поедем.
И в тот вечер я поняла: любовь не всегда измеряется жертвой. И семья, не всегда про родство. Иногда это просто рана, которая давно должна была зажить.
Через неделю после того ужина мне позвонил Саша:
— Мама в больнице. Инсульт.
Я поехала, не раздумывая. Хоть и знала снова окажусь крайняя.
У больницы Саша курил, в телефоне вел переписку.
Паша сидел в коридоре, в наушниках. На меня никто не смотрел.
— Что с ней? — спросила я у дежурной медсестры.
— Лёгкий инсульт. Будет жить, но реабилитация нужна.
Я оформила документы, нашла сиделку. Оплатила капельницы. Братья молчали. Потом Саша сказал:
— У нас с Пашей денег нет. Ты же понимаешь.
Я поняла. И заплатила. Но в душе что-то уже не шевелилось, устало лежало.
Через два месяца мама вернулась домой.
Дача стояла запущенной, квартира, в пыли. Сиделка ушла. Я приезжала урывками. Артём смотрел с тревогой:
— Ты снова вся там. Ты не обязана.
Я знала. Но привычка, страшная вещь. Привычка быть нужной. Привычка жить чужими жизнями.
Однажды я приехала и увидела, что Саша вынес из квартиры половину мебели. “Продал, чтобы покрыть долги” — бросил через плечо.
Паша привёл каких-то людей — собирался «сдавать комнату».
А мама смотрела на это всё с той же обречённостью:
— Это их дом. Я же всё правильно сделала…
Мне стало дурно.
Через неделю мне пришло письмо. Из нотариальной конторы.
Я открыла — и замерла.
Завещание, да, было. Но спустя месяц после того ужина мама подписала ещё одно, отменяющее прежнее. В нём всё имущество переходило… мне. Только мне.
Я поехала к ней. Она лежала, укрывшись пледом, и смотрела в окно.
— Зачем ты это сделала? — Спросила я.
Мама долго молчала. Потом сказала:
— Они не поняли. Не оценили. А ты… ты всё равно пришла, даже когда я тебя предала. У меня был шанс хоть раз в жизни поступить правильно.
Я сидела с ней до вечера. Мы пили чай. Я рассказывала про студию, про Артёма, про то, что мечтаю уехать к морю. Мама слушала.
На прощание она сжала мою руку:
— Прости меня. Ты была не опорой. Ты была моим спасением. Просто я поняла это слишком поздно.
Прошёл год. Мама ушла тихо, во сне. Мы похоронили её скромно.
Саша и Паша попытались оспорить завещание. Не получилось. Они исчезли — и мне даже не было больно.
Я продала дачу. Квартиру оставила — сдала семейной паре с ребёнком.
Всё казалось нереальным: я больше не была должной. Никому.
С Артёмом мы переехали ближе к морю. Дом, терраса, сад — всё, о чём я мечтала. Я открыла второй салон. Жизнь начала наполняться чем-то новым — лёгкостью.
И вот однажды мне позвонил незнакомый номер:
— Наталья Владимировна? Это Татьяна Васильевна, подруга вашей мамы. Мне нужно с вами встретиться. Это важно. Речь о вашей семье…
Мы встретились в кафе. Женщина лет семидесяти, с пронзительным взглядом и аккуратным узлом волос, положила на стол старый конверт.
— Ваша мама передала мне это. Сказала: “Отдай Наташе, если со мной что-то случится”. Я не знала, когда… но чувствовала, что надо исполнить её волю.
Внутри был лист бумаги. Пожелтевший, с почерком мамы. И фотография — мужчина, крепкий, с тёплым взглядом. Сзади надпись: «Юрий. 1986».
Письмо начиналось словами:
“Наташа, прости. Я всю жизнь молчала о главном. Юрий — твой настоящий отец. Мы расстались, когда ты была младенцем, не по своей воле. Он пытался найти тебя. Писал письма. Но я была зла. И глупа. Храни его адрес. Может быть, ты решишь сама, хочешь ли его узнать…”
Я сидела, не в силах пошевелиться. Всё внутри сдвинулось. Как будто моя история только начиналась.
С того дня я поняла: за спиной у меня не только прошлое. У меня — целая новая глава. И я буду писать её сама.
