1941 год
Пятилетняя Тонечка, укладываясь спать, вдруг вопросительно посмотрела на свою мать.
– Мамочка, а ты меня правда в подоле принесла? А откуда? С поля?
– С поля, ягодка моя, с поля, – Вера улыбнулась дочери, хотя сердце сжалось от боли. Она поняла, откуда Тонечка услышала эти слова. Накрыв дочку одеялом, Вера вышла из комнаты и, прикрыв дверь, с укором посмотрела на свою маму:
– Зачем ты ребенку такие вещи говоришь?
– Какие же? – Екатерина Федоровна посмотрела заинтересованно на дочь.
– Зачем ты ей сказала, что я её в подоле принесла?
– А что не так? Не в подоле разве принесла, в браке, что ли, зачала?
– Зачем ты вообще ведёшь с ней такие разговоры? – рассердилась Вера.
– А чего? – мать пожала плечами и продолжила шитье, поправив очки на носу. – Спросила у меня Тоня, откуда она взялась, я и ответила. Про капусту врать, как другим детям? Или про аиста надо было сказать? Научи, как правильно, – она усмехнулась.
– Мама, у нас только ты знаешь, как правильно, – вздохнула Вера и вышла на улицу. Сев на крыльцо, она заплакала. Да, она принесла в подоле, но она ли первая? Разве никто больше не грешил? Разве никого любовь с головой не накрывала, лишая разума?
Они ведь собирались с Алёшкой пожениться, но его арестовали.
Ему предъявили обвинение в порче колхозного имущества.
Была уже поздняя зима, конец февраля, на реке всё еще стоял крепкий, как казалось, лёд. Алексей был водителем на колхозной машине и часто, сокращая путь из города, проезжал по льду небольшой реки. Вот и в тот день он вёз в колхоз соль и сахар из города. Мосток был далеко, стоило делать крюк, да к тому же снег всю ночь валил и дорогу замело. Вот он и свернул к проторенной дорожке. Утром проехал без проблем, убежденный, что под колесами полуторки достаточно крепкий лёд, а вот когда он уже возвращался обратно, зимнее солнышко припекало и лёд, видимо, подтаял. Полуторка провалилась вместе с двумя мешками соли и тремя мешками сахара. Об этом инциденте председатель в тот же день сообщил в город, он не имел права скрывать данный факт. Машину вытаскивали всем селом, а вот сахар и соль спасти не удалось.
На следующий день за Алексеем приехали.
В день суда, когда Алексею дали 7 лет отбывания заключения в лагерях, Вера узнала, что ждет ребёнка.
****
Она жила вместе с матерью – отец погиб давно, когда Верочке было всего шесть лет. Екатерина Федоровна замуж не спешила, да и дочка понимала, что мало желающих найдется жениться на её матери – суровая, властная женщина, имеющая только свою точку зрения.
Может быть поэтому Вера и согрешила с Алексеем еще до свадьбы, потому что сердце девушки хотело теплоты, любви и ласки.
Узнав о том, что дочка беременна, Екатерина Федоровна от души прошлась по ней вожжами, хлестав неразумную дочь по ногам и крича на весь двор о позоре на её седые волосы.
– Позор! Какой позор! Как я людям в глаза смотреть буду?
– Мама, кто же знал, что Алёшку арестуют? – сквозь слезы шептала Вера. – Если бы не арестовали, мы бы поженились.
– А зачем же ты с ним до свадьбы-то грешила, а, непутёвая?
– Я люблю его, а он любит меня. Может быть его по амнистии раньше отпустят. Могут ведь, мама…
-Тьфу на тебя, тьфу! Глаза бы мои тебя не видели! – ругалась мать, сверкая глазами от злости.
Когда до родов оставалось всего чуть больше месяца, пришла страшная новость – Алексей умер в лагере от болезни. Закрывшись в доме, Вера три дня проревела, а когда наконец вышла в люди, то узнала, что отец Алексея ушел куда-то с вещами, оставив дом своему брату Степану и его семье.
Матери у Алексея не было, два года назад отец его овдовел.
– Куда же Илья Борисович ушел, дядя Стёпа? – спрашивала обеспокоенная Вера.
– Сказал, что жизнь другую начинает, здесь воспоминания тяжким грузом на сердце ложатся.
– Ему есть куда идти?
– Есть. Он не пропадет, Верочка.
– Я бы хотела, чтобы он увидел внука или внучку, когда родится ребенок. Как мне ему сообщить?
– Брат сказал, что сам придет, когда в сердце буря утихнет.
***
А спустя три месяца, когда у Верочки уже была на руках маленькая Тоня, она узнала, куда делся Илья Борисович. Оказывается, он ушел жить в лес. Недалеко от станции была избушка, в которой жил старый сторож, охранявший здание той самой железнодорожной станции. Одинокий старик умер, вот на его место и пришел Илья Борисович. Вера встретила его случайно, вернее, даже не она, а её подруга Зиночка.
– Илью Борисовича видела, на станции он теперь работает.
– Так это же недалеко! Зачем надо было из дома своего уходить? – удивилась Вера. – Идти чуть больше получаса.
– Кто знает? Главное, что он жив и здоров, а то ты, подруженька, уж вся испереживалась, – заметила Зина.
Стоял трескучий декабрьский мороз, но Вера, укутав потеплее дочку, отправилась вместе с ней на станцию. Прибыв туда, она подошла к кассе и спросила, где ей найти сторожа.
– Так ночью он выходит на службу, а сейчас дома, отсыпается, небось.
– Скажите, а где он живёт? – попросила Вера.
– Так в лесной избе, в домишке прежнего сторожа. Илья Борисыч одинокий, вот там бобылём и кукует, – пожала плечами кассир. – Ты как выйдешь из дверей, поворачивай направо, дойдешь до пятого столба, и там увидишь тропочку в сторону Октябрьского. Вот по той тропке пойдешь и повстречаешь избу. Она недалеко от железной дороги, мимо не пройдешь.
– Спасибо вам большое.
Дочка закапризничала, но Вера прижала её к себе и тихо прошептала:
– Не плачь, моя ягодка, сейчас мы к дедушке придём, он обрадуется тебе.
Когда она дошла до избушки, то с облегчением вздохнула – Илья Борисович был дома, вон, дым из трубы валит.
Осторожно постучав, она дождалась, когда откроется дверь.
– Вера, ты? – он удивился, увидев её на пороге, затем его взгляд упал на укутанного ребенка, кряхтевшего на её руках. – Проходи, милая, проходи.
Он заплакал, когда Вера развернула девочку и показала ему внучку.
– Тоней назвала, в честь матери Алёшки.
– Счастье-то какое, – мужчина присел рядышком на кровать, куда положили ребенка и вытер скупую слезу. – На Алёшку как похожа, сразу видно.
– Илья Борисович, я покормлю девочку, а вы, если не трудно, нагреете воды? Замерзла, чаю бы похлебать. Я вот малинового вареньица прихватила с собой, знаю, как вы его уважаете.
Илья Борисович поблагодарил её за гостинец и пошел ставить воду греть, а Вера, покормив и уложив дочку спать, села за стол и слушала, как потрескивает огонь в печи.
– Почему вы ушли? – она всё же задала этот вопрос. – Отчего село покинули?
Он застыл, стоя к ней спиной, затем повернулся и посмотрел на неё взглядом, полным тоски.
– Не могу… Душа болит. Тошно находиться в доме, где когда-то был счастлив и радовался жизни с женой, где растили сына. У нас ведь помимо Алёшки еще трое детишек было, да померли в малом возрасте. Один Алёшка остался. Много горя, слёз и бед тот дом повидал, но и радость и счастье в нём были. А потом не стало Тонечки. Я всё ждал, что Алёшка жену приведет, детишки пойдут, тетешкать их стану. Когда он сказал, что влюблен в тебя по уши, что свадьбу играть хочет, я обрадовался. А потом его арест. Сложно мне было это пережить, но я пытался взять себя в руки, надеялся на то, что приговор пересмотрят или Алёшка амнистию заслужит. И тут пришла весть, что он умер. Свет померк перед моими глазами. Каждый день, каждую ночь, проведенную в этом доме, я будто слышал голоса своих родных и любимых. И так стало невыносимо, что решил уйти… Я знал, что ты ждешь ребенка, мог бы остаться, но боялся с ума сойти… Я бы пришел, Верочка, чуть позже. Посмотрел бы на ребенка. Но раз сама пришла – это к лучшему.
Слушая Илью Борисовича, Вера плакала, только и успевая утирать слёзы.
– Как вам здесь живется?
– Да как… Спокойно, – он пожал плечами. – Ты не думай, что я тут бобылем, как отшельник живу, кто бы что не говорил. Охотники иногда сюда забредают, вон Василий, тракторист наш, сюда от супружницы своей бегает.
– Но сейчас, когда у вас есть внучка и мы нуждаемся в вас, вы же можете вернуться в село?
– Нет, Верунчик, лучше уж я тут останусь. В колхозе каждый напоминает мне о сыне, да и дом свой я брату отдал, а он, в свою очередь, свою избу сыну старшему сыну. Пусть живут. Мне и на станции хорошо – люди душевные работают, тишина да спокойствие. Я тут не за трудодни служу, а хоть за какие-то рублишки. Внучке помогать буду.
– Илья Борисович, – Вера вздохнула. – А можно я буду приходить к вам с Тонечкой?
– Я буду только рад, – он улыбнулся.
Вот с тех пор Вера и стала приходить к Илье Борисовичу, приводя к нему внучку. А Тоня с удовольствием проводила время в лесной избушке, когда у дедушки был выходной день.