Запах жареной курицы и картофеля с зеленью, обещающий приятный вечер, висел в воздухе тяжелым, почти осязаемым упреком.
Сергей, сняв потные ботинки в прихожей, глубоко вдохнул этот знакомый аромат, но расслабиться не получилось.
В кармане его рабочей куртки лежал плотный конверт. Тридцать тысяч рублей. Половина от отпускных, которую он получил сегодня утром и которую пообещал отдать матери.
Мария Петровна звонила неделю назад, голос у нее был усталый, почти безжизненный.
— Сереженька, врачи говорят, надо срочно. Спина совсем отказывает. Без операции уже не обойтись. Сумма… ну, ты знаешь…
Он знал. Шестьдесят тысяч. У него была половина. И он пообещал, что вторую половину принесет через неделю, как раз к моменту госпитализации.
Лена знала об этом. Они обсуждали это всерьез, сидя за тем же кухонным столом.
— Лен! — крикнул Сергей, пройдя в гостиную.
Квартира встретила его непривычной тишиной. Ни звука телевизора, ни привычного стука клавиатуры из-за гостиной.
На диване, заваленном яркими пакетами, сидела его жена. Лицо ее сияло возбуждением, глаза блестели, как у подростка, сорвавшего джекпот.
— Сережа, закрой глаза и протяни руку! — почти завизжала она, подпрыгнув на месте.
— Лена, что это? Где ты была? — Сергей медленно опустил портфель.
— Не задавай вопросов! Закрывай и угадаешь, что у меня для тебя есть! — он сглотнул комок дурного предчувствия, подступившего к горлу, и машинально выполнил просьбу.
В ладонь ему легла мягкая, шелестящая ткань. Сергей открыл глаза. В руках он держал дорогую, модную рубашку от известного бренда, ярко-голубую. Такую он никогда бы не купил себе.
— Нравится? Это тебе! А это… — она с торжествующим видом начала вытряхивать содержимое пакетов на диван. — Мне! Смотри, это платье — последняя коллекция, я его в бутике примерила, и все ахнули! Туфли на каблуке, видишь, какой каблук-игла! Сумочка, косметика… Сереж, у них была сумасшедшая распродажа! Я все никак не могла уйти!
Сергей посмотрел на гору вещей, и его лицо медленно стало каменеть. Он не видел ни фасонов, ни брендов, только цифры, которые складывал в уме.
И с каждым новым предметом, который Лена с восторгом демонстрировала, итоговая сумма росла, приближаясь к чудовищной, невозможной цифре.
— Лена, — его голос прозвучал глухо, будто из-под земли. — А отпускные?
Она на секунду замерла, потом махнула рукой, все еще улыбаясь, но улыбка стала немного натянутой.
— А, ну… я их немного потратила. Ну, серьезно, такие скидки бывают раз в жизни! Мы же все равно в этом году никуда не поедем, твоя мама, ее операция… ну, ты сам сказал, что придется затянуть пояс. Вот я и подумала — а почему бы не сделать инвестицию в хорошее настроение и в наш гардероб!
— Инвестицию, — повторил Сергей без интонации.
Он медленно подошел к дивану, взял в руки шелковое платье цвета фуксии. Этикетка болталась сзади.
Пять тысяч семьсот рублей. Почти шестая часть от той суммы, что лежала у него в кармане.
— Сколько, Лена? — спросил он, глядя не на нее, а на платье. — Конкретно. Сколько ты потратила?
Женщина почувствовала ледяную ноту в его голосе и наконец осознала опасность. Улыбка сползла с ее лица.
— Ну, я не считала… Примерно… Сережа, не смотри на меня так! Мы же взрослые люди, мы работаем! Мы имеем право иногда себя баловать!
— Сколько? — его голос заставил женщину вздрогнуть.
— Все! Я потратила все свои отпускные! Пятьдесят тысяч! Доволен? — выпалила она, покраснев от возмущения.
Сергей отшатнулся, будто его ударили под дых. Комната поплыла у него перед глазами.
— А как же наши общие планы? А мое слово, данное матери? Ты же знала, Лена! Ты знала, что эти деньги — на операцию! Все шестьдесят! Те тридцать и эти тридцать!
— Я знала! Конечно, знала! — вспыхнула она. — Но это же не конец света! Мы найдем! Возьмешь аванс, в конце концов! А я не могу всегда во всем себе отказывать! Я устала ходить в обносках, пока твоя мать…
— Молчи! — прошипел Сергей, подходя к ней вплотную. Его скулы побелели. — Ты слышишь себя? Обноски? У тебя шкаф ломится от одежды! А у моей матери… у моей матери межпозвонковая грыжа, она три месяца не может нормально ходить! Ей нужна операция, а не туфли на шпильке!
— Не смей на меня кричать! — Лена вскочила, ее глаза наполнились слезами обиды и гнева. — И не сравнивай меня с ней! Я твоя жена! И я имею право на какую-то радость в этой серой, унылой жизни! Мы только и делаем, что копим на что-то! На машину, на ремонт, теперь на твою мать! А я? А что я?
— Радость? — Сергей с силой швырнул на диван ту самую рубашку. — Твоя радость стоит моей матери здоровья? Ты понимаешь, что ты сделала? Ты знаешь, что такое жить с постоянной болью?
— А ты знаешь, что такое жить с постоянным чувством вины?»— парировала она. — Что бы я ни купила, всегда есть упрек! “Не вовремя”, “не по карману”, “надо было подождать”! Наконец-то я позволила себе то, что хотела, без оглядки! И знаешь что? Я счастлива! По крайней мере, была счастлива пять минут, пока ты не пришел и не устроил этот цирк!
— Цирк? — Сергей снова засмеялся, и в этом смехе было отчаяние. — Хорошо, смотри на цирк!
Он достал из кармана конверт, разорвал его и с силой швырнул пачку денег на диван, прямо на гору ее новых покупок. Купюры рассыпались, прикрывая яркие ткани.
— Вот! Вторая половина! Тридцать тысяч! Видишь? А где твоя? Ее нет! Ее съело это платье! Эти туфли! Эта твоя дурацкая рубашка, которая мне, как ты прекрасно знаешь, никогда в жизни не понадобится! — он схватил со спинки дивана одно из ее новых платьев. — Знаешь, сколько стоит этот кусок тряпки? Столько же, сколько стоит один день палаты в той клинике! А эти туфли? Пол-зарплаты санитарки, которая будет ухаживать за матерью!
— Не трогай мои вещи! — взвизгнула Лена, вырывая платье. — Ты сводишь все к деньгам! Как будто кроме них в жизни ничего нет! Ты вообще меня еще любишь? Или я для тебя просто придаток к твоему кошельку?
— Любовь тут ни при чем! — рявкнул Сергей. — Тут дело в ответственности! В простом человеческом слове! Я обещал матери, которая одна подняла меня, которая недоедала, чтобы я учился! А ты… ты одним махом перечеркнула все это ради сиюминутной прихоти!
— Прихоти? — она истерично захохотала. — Для тебя мои чувства, мое желание быть красивой, быть желанной — это прихоть? Да я в этой семье вообще ничего не значу! Ты живешь для своей работы, для своей матери, а я так, фон, который должен молчать и во всем соглашаться!
— Не надо переводить стрелки! — его голос сорвался. — Мы говорим не о твоих чувствах, а о твоем поступке, о безумном, эгоистичном, безответственном поступке! Ты украла эти деньги у матери, у меня, у нас самих!
Слово “украла” повисло в воздухе, как пощечина. Лена резко побледнела, на ее шее вздулись вены:
— Как ты смеешь? Я не ворую! Это были мои деньги!
— Нет! — это был уже не крик, а оглушительный рев, в котором выплеснулась вся накопившаяся боль и ярость. — Это были наши деньги, деньги нашей семьи! А семья — это когда ты думаешь не только о себе! Когда ты можешь отказаться от дурацких туфель, чтобы помочь близкому человеку!
Он тяжело задышал, уставившись на нее. Лена посмотрела на мужа с ненавистью, слезы потекли по ее щекам, смывая тщательно нанесенный макияж.
— Я тебя ненавижу! — прошептала она. — Уходи. Убирайся из моего дома.
— С удовольствием, — сипло сказал он и, повернувшись, подошел к прихожей и стал грубо натягивать ботинки на босую ногу. Его руки задрожали.
— Знаешь, что самое ужасное? — сказал Сергей, уже стоя в дверях и не оборачиваясь. — Что я теперь скажу матери? Что операцию придется отложить, потому что моей жене срочно понадобилось новое платье, чтобы быть счастливой? Как я посмотрю ей в глаза?
Он вышел, хлопнув дверью. Лена осталась одна посреди гостиной, стоя на коленях перед диваном, заваленным вещами.
Яркие пакеты, красивые вещи, пачка денег… И оглушающая тишина. Она потянулась к шелковому платью и прижала его к лицу, но ткань вдруг показалась колючей и холодной.
Былого счастья от покупок уже не было. Был только стыд и осознание того, что только что она только что потеряла что-то важное, и вряд ли это получится вернуть обратно. Через неделю она узнала о том, что Сергей подал на развод.