Анна открыла глаза в шесть утра, как всегда. Будильник не звонил — он давно стал не нужен. Тело само знало, когда просыпаться, когда вставать, когда начинать очередной день, неотличимый от предыдущего.
Она лежала, глядя в потолок, где трещина похожа на реку на карте. Анна изучила каждый её изгиб за эти месяцы. Иногда она представляла, как плывёт по этой реке куда-то далеко, туда, где нет пустых квартир и звенящей тишины.
Телефон на тумбочке молчал. Он всегда молчал по утрам. И днём молчал. Да и вечерами тоже.
Анна встала, прошла на кухню босиком по холодному полу. Включила чайник. Звук кипящей воды наполнил пространство, и на несколько минут стало легче — будто здесь есть кто-то ещё, кто дышит, живёт, существует рядом.
Но чайник выключился, и тишина вернулась, ещё более плотная, чем прежде.
Она села у окна с чашкой в руках. Внизу город просыпался — люди спешили на работу, кто-то выгуливал собаку, пара о чём-то ссорилась у подъезда. Жизнь там, внизу, кипела. А здесь, на седьмом этаже, время словно застыло.
Раньше Анна любила утро. Когда Илья был рядом, они завтракали вместе, спорили из-за пульта от телевизора, смеялись над какими-то глупостями. Потом он ушёл. Просто собрал вещи и ушёл, сказав, что больше не чувствует ничего. Что любовь закончилась, как заканчивается бензин в баке.
Прошло восемь месяцев.
Сначала она звонила подругам, встречалась с ними, улыбалась, делала вид, что всё хорошо. Но постепенно встречи становились реже. Подруги жили своими жизнями — у Кати новый парень, у Лены свадьба, у Марины маленький ребёнок и вечная усталость. Анна не хотела быть для них грузом, и той, которая всё время жалуется и портит настроение.
Поэтому она перестала им звонить .
И никто не заметил.
Работа была удалённой. Анна писала тексты для сайтов, сидя в той же пижаме, в которой спала. Иногда она могла не выходить из дома неделю. Продукты заказывала с доставкой, курьер оставлял их у двери, звонил — и она забирала пакеты, когда коридор пустел.
Человеческий голос она слышала всё реже.
Однажды утром Анна заговорила сама с собой.
— Кофе или чай? — спросила она вслух и вздрогнула от собственного голоса. Он прозвучал странно, чужим в этой квартире.
Но потом стало легче. Она начала комментировать свои действия, будто вела репортаж из собственной жизни:
— Сейчас открою холодильник… О, молоко ещё свежее… Отлично…
Это помогало. Голос заполнял пустоту, создавал иллюзию присутствия.
Вечера были особенно тяжёлыми. Анна включала телевизор на фоне — не смотрела, просто слушала. Чужие голоса, чужие жизни, чужие проблемы. Это согревало больше, чем плед.
Она пыталась читать, но буквы расплывались. Пыталась смотреть сериалы, но не могла удержать внимание. Листала соцсети до боли в глазах — там люди улыбались, путешествовали, влюблялись. Их жизни были яркими картинками, а её — серой паузой между кадрами.
Однажды ночью Анна проснулась от паники. Сердце билось так сильно, что, казалось, выпрыгнет из груди. Она не могла дышать. Стены сжимались, потолок давил, воздуха не хватало.
Она выскочила на балкон, вдохнула холодный октябрьский воздух. Город внизу спал, редкие окна светились жёлтым. Где-то там живут люди. Они не одни. У них есть кто-то рядом.
А у неё — только эта квартира и тишина.
Слёзы потекли сами собой. Анна плакала беззвучно, сжимая перила балкона. Ей было так страшно. Не от одиночества даже — от того, что она перестаёт чувствовать. Будто что-то внутри медленно каменеет, превращается в пустоту.
— Помогите, — прошептала она в ночь. — Пожалуйста…
Но ночь молчала.
Утром Анна написала Кате. Просто: «Привет, Катюш,как дела?»
Катя ответила через три часа: «Привет! Всё супер! У тебя как?»
Анна начала печатать: «Мне очень одиноко. Мне страшно. Я не знаю, что делать…»
Но стёрла и написала: «Тоже хорошо».
Катя поставила лайк и пропала.
Анна закрыла мессенджер и снова осталась одна.
Она начала замечать странное — время текло иначе. Дни проходили в считанные часы, а часы растягивались в дни. Она могла сидеть у окна и вдруг обнаруживать, что стемнело. Или наоборот — смотреть на часы каждые пять минут, но стрелки словно застревали на месте.
Одиночество искажало реальность.
Однажды в супермаркете — Анна всё-таки заставила себя выйти — кассирша сказала ей: «Хорошего дня!»
Анна чуть не расплакалась от этих слов. Она хотела обнять эту женщину, сказать ей спасибо за то, что просто обратилась к ней, признала её существование.
Вместо этого она кивнула и быстро ушла.
Дома Анна села на пол в коридоре и разрыдалась. Рыдала долго, навзрыд, как ребёнок. Потому что поняла — она скучает не по Илье. Она скучает по прикосновениям. По взглядам. По тому, как кто-то спрашивает: «Как дела?» — и правда хочет знать ответ.
Она скучает по тому, чтобы быть важной для кого-то.
Недели шли. Анна пыталась измениться — записалась на йогу онлайн, начала вести дневник, готовила сложные блюда, которые некому было есть. Но всё это было борьбой с симптомами, а не с причиной.
Причина была глубже.
Она чувствовала себя невидимкой. Человеком, который исчез из мира, но почему-то продолжает дышать, есть, спать. Она могла бы не существовать — и ничего бы не изменилось. Земля бы крутилась так же, люди бы жили так же, и никто бы не заметил её отсутствия.
Это осознание было страшнее всего.
Однажды вечером Анна сидела на кухне и смотрела на свой телефон. В контактах — десятки имён. Но кому она могла позвонить? Кто бы действительно хотел её услышать?
Она открыла чат с мамой. Последнее сообщение было трёхнедельной давности: «Хорошо, мам, приеду на выходных». Не приехала. Маме не позвонила.
Анна набрала номер.
— Аня? — голос мамы был удивлённым. — Что-то случилось?
— Нет, мам… Просто… — Анна замолчала. Слова застряли в горле комом.
— Доченька, ты плачешь?
— Мне одиноко, — выдохнула Анна. — Мне так одиноко, мама. Я не знаю, как с этим жить.
Молчание на том конце провода. Потом:
— Приезжай. Прямо сейчас. Я приготовлю твой любимый пирог. Приезжай, солнышко.
Анна всхлипнула:
— Сейчас ночь…
— И что? Я не сплю. Папа не спит. Приезжай. Мы будем ждать.
Анна бросила в сумку вещи и выбежала из квартиры. В метро было пусто, вагоны гремели в темноте, и она смотрела в окно на своё отражение. Бледное, с красными глазами, потерянное.
Но она ехала к людям, которые ждали её.
Когда Анна вышла из лифта на девятом этаже родительского дома, дверь была уже открыта. Мама стояла на пороге — в старом халате, с заспанным лицом, но с такими тёплыми глазами.
Анна упала ей в объятия и плакала, плакала, плакала — наконец-то не в одиночестве, а в чьих-то руках.
— Всё хорошо, доченька,— шептала мама, гладя её по голове. — Ты не одна. Слышишь? Ты не одна.
Папа молча сел рядом, положил руку ей на плечо. Они сидели так втроём — не говоря ничего, просто присутствуя. И это присутствие было спасением.
В ту ночь Анна не спала в своей старой комнате. Она легла между родителями, как в детстве, когда ей снились кошмары. И впервые за месяцы заснула спокойно.
Утром за завтраком мама сказала:
— Останься доченька,у нас на неделю. Или на месяц. Сколько нужно.
— Мам, мне нужно работать…
— Работай здесь. Анечка… — мама взяла её за руку. — Ты моя дочь. А я не могла знать, что тебе так плохо, если ты не говоришь. Но теперь я знаю. И я здесь. Папа здесь. Мы любим тебя.
Слёзы снова брызнули из глаз. Но другие — не от отчаяния, а от облегчения.
Анна осталась. Неделя превратилась в две. Она просыпалась под звуки родительской жизни — мама гремела посудой, папа смотрел новости, соседи за стеной что-то обсуждали. Мир был наполнен звуками, присутствием, жизнью.
Постепенно она начала оттаивать.
Мама уговорила её пойти погулять в парк. Там Анна встретила старую школьную подругу — Настю, с которой не виделась лет пять. Они разговорились, выпили кофе, обменялись номерами.
— Давай встречаться чаще, — сказала Настя. — Мне тоже не хватает живого общения. Все в телефонах застряли.
И они встретились снова. И ещё раз. Анна вспомнила, каково это — говорить с кем-то не из обязанности, а потому что интересно.
Она поняла: одиночество — не всегда про физическое отсутствие людей. Иногда можно быть в толпе и чувствовать себя абсолютно одинокой. А иногда достаточно одного человека, который видит тебя настоящую.
Через месяц Анна вернулась в свою квартиру. Но теперь она была другой. Она составила список — людей, с которыми хочет быть на связи. И начала звонить. Не ждать, когда позвонят ей. Не бояться быть навязчивой. Просто говорить: «Привет. Как дела? Давай увидимся».
Кто-то отвечал с энтузиазмом. Кто-то отписывался дежурно. Но были те, кто радовались. И этого было достаточно.
Анна записалась в библиотеку рядом с домом — в литературный клуб. Раз в неделю они обсуждали книги. Сначала ей было страшно. Но потом она познакомилась с Виктором — пожилым учителем на пенсии, Леной — студенткой филфака, Сергеем — программистом, который просто любил читать.
Они становились друзьями медленно, разговор за разговором.
Квартира больше не казалась тюрьмой. Анна открывала окна, впускала воздух, включала музыку. Она снова начала готовить — не из необходимости, а для удовольствия. Иногда звала маму на обед. Иногда Настю. Иногда просто ела сама, но теперь это не давило тоской.
Одиночество не исчезло полностью. Были вечера, когда оно возвращалось — тяжёлым грузом на груди, холодом в животе. Но Анна научилась с ним жить. Она поняла: невозможно убежать от себя, от тишины внутри. Но можно наполнить жизнь смыслами, связями, присутствием.
Однажды зимним вечером Анна сидела у окна с чашкой чая. Снег падал крупными хлопьями, город утопал в белом безмолвии. На столе лежал телефон — там было несколько непрочитанных сообщений от Насти, приглашение от Лены на выставку, напоминание о встрече в библиотеке.
Анна улыбнулась.
Она допила чай, взяла телефон и написала маме:
«Приеду в воскресенье. Скучаю. Люблю вас».
Ответ пришёл мгновенно:
«Ждём, родная. Испеку твой пирог».
За окном падал снег. Внутри было тепло.
И этого было достаточно.