То свекровь с утра в семь включала фен и громко обсуждала с мужем цены на продукты.
То Артём ставил чайник и начинал смотреть блогеров так, что стены дрожали.
То Николай Петрович шаркал тапками и что-то бурчал про то, как «раньше люди уважительнее были».
Настя старалась работать, но ученики начали замечать — она часто сбивается, раздражается, теряет нить.
А вечером, когда она вела онлайн-занятия, кто-то обязательно врывался в комнату.
— Настя, у тебя не будет десяти минут? — в очередной раз спросила Светлана Михайловна, распахнув дверь. — Мы тут с Колей думаем, может, бизнес снова начать. Только без кофе. Может, маникюрный салон.
Анастасия медленно подняла глаза от экрана.
— Я на уроке. Видите?
— А, ну ладно. Тогда потом обсудим. — И ушла, оставив дверь открытой.
Ученица на другом конце связи неловко улыбнулась:
— У вас, наверное, гости?
— Угу, — выдохнула Настя. — Очень «вежливые» гости.
Денис всё это время пытался держаться посредине.
«Не ругайтесь, пожалуйста», — говорил он вечерами.
«Мама просто переживает, ей трудно».
«Ты же знаешь, Артём — парень с характером, не воспринимай близко».
Настя не отвечала. Она знала: муж искренне хочет мира, но сам уже не замечает, что всё рушится.
— Денис, ты замечаешь, что мы живём, как в коммуналке? — спросила она однажды. — Только в коммуналке хоть стены толстые, а у нас — двушка и все друг у друга на голове.
— Потерпи чуть-чуть, — сказал он, садясь рядом. — Мама обещала, что скоро найдут вариант.
— Обещала. А ты ей веришь?
Он пожал плечами.
— Ну, она же старается…
Настя горько усмехнулась.
— Она старается командовать. А ты — стараешься всем угодить.
Он нахмурился:
— Ты несправедлива.
— Нет, я просто вижу, что происходит.
С каждым днём становилось хуже.
Светлана Михайловна начала «помогать по хозяйству», как она это называла. То есть — перекладывать вещи Насти по-своему.
Откроешь шкаф — посуда стоит не там.
Откроешь холодильник — продукты перемешаны, половина подписана маркером: «не трогать — наше».
Когда Настя обратила на это внимание, свекровь только пожала плечами:
— Так удобнее. У тебя, честно говоря, всё как-то без системы.
А вечером, когда Настя готовила себе ужин, Артём проходил мимо и бросал колкости:
— Ну, не думал, что у тебя характер такой — прямо ледяной. Денис раньше говорил, что ты мягкая. А теперь вот, как начальница в ЖЭКе.
Она не выдержала:
— А ты, Артём, не думал, что пора бы самому хоть что-то начать делать, кроме как сидеть у меня на шее?
— Я работу ищу! — вспыхнул он. — А то, что ты репетиторствуешь, не делает тебя какой-то там королевой.
— Я хотя бы зарабатываю, а не живу за чужой счёт.
Он замолчал, но глаза его блеснули злостью.
Через час свекровь уже знала об этом разговоре и устроила сцену.
— Настя, ну нельзя же так с моим сыном разговаривать! — громко возмущалась она. — Он, может, и не работает сейчас, но у него депрессия после всего, что случилось!
— У меня тоже, между прочим, после всего, что случилось, — холодно ответила Настя. — Но я почему-то не лежу на диване.
Светлана Михайловна резко повернулась к Денису:
— Сынок, ты слышишь, как она с нами разговаривает? Прямо как с чужими.
— Мама, ну хватит, — устало сказал Денис. — Не начинай опять.
— Я не начинаю! Просто неприятно, когда нас унижают в собственном доме.
— В чьём доме? — резко повернулась Настя. — В моём!
Повисла гробовая тишина.
Светлана Михайловна побледнела, потом покраснела и процедила сквозь зубы:
— А-а, вот оно как. Так ты нас тут только терпишь, да?
— Я вас приютила, а вы ведёте себя, как хозяева.
— Да кто тебе сказал, что ты хозяйка! Без Дениса ты бы копейки не стоила!
Настя вскочила со стула.
— Всё. Разговор окончен.
Она ушла в спальню, закрыла дверь и впервые за долгое время заплакала.
Не громко, не истерично, а так — по-настоящему.
От бессилия. От того, что в собственном доме чувствуешь себя чужой.
Вечером пришёл Денис. Уставший, бледный.
— Мама расстроена, — сказал он с порога.
— А мне что теперь, извиняться? — горько спросила Настя. — За то, что живу в своей квартире?
— Нет, просто… ну, можно же чуть мягче с ними быть. Им реально тяжело.
Она посмотрела на него долгим взглядом.
— Денис, я тебя люблю. Но, если честно, я не понимаю, почему ты не можешь поставить границы. Почему ты позволяешь им топтаться по мне?
— Потому что это мои родители!
— А я кто?
Он замолчал.
Потом тихо сказал:
— Не заставляй меня выбирать.
Она не ответила. Просто отвернулась и легла.
Он стоял, потом вышел, тихо прикрыл дверь.
На следующий день Светлана Михайловна «по доброте душевной» перестирала всё бельё в доме — включая Настино.
Положила всё в общую стопку и сказала:
— Вот, я навела порядок.
Настя только сжала губы.
Потом молча пошла в ванную, достала из стиралки своё нижнее бельё и повесила отдельно.
Светлана Михайловна фыркнула:
— Господи, да что ты такая нервная? Мы же помогли!
— Не трогайте мои вещи, — твёрдо сказала Настя.
— Ну ты посмотри, какая нежная! Мы, значит, грязь разгребаем, а она нам условия ставит!
Артём, проходя мимо, добавил:
— Мам, да забей ты на неё. У таких всё через гордость.
Настя повернулась к нему и холодно сказала:
— А у таких, как ты, всё через чужую спину.
Он замолчал, но по лицу было видно — запомнил.
В тот вечер, когда Денис пришёл домой, Светлана Михайловна устроила семейный совет.
— Мы тут подумали, — сказала она, — надо решать, как жить дальше. Так нельзя, Настя нас ненавидит, мы чувствуем себя не в своей тарелке, Денис между двух огней.
Настя усмехнулась:
— Вот наконец хоть в чём-то согласна — так жить нельзя.
— Мы не враги тебе, — сказала Светлана Михайловна. — Просто нам тяжело, а ты не даёшь тепла.
— Тепла? Я крышу над головой дала, а вы ведёте себя, как в санатории.
— Не перегибай. Мы благодарны, просто… атмосфера какая-то холодная.
Настя посмотрела на мужа.
— Денис, скажи хоть ты что-нибудь.
Он тяжело вздохнул:
— Я не знаю, что сказать.
Светлана Михайловна повернулась к сыну:
— Ну вот видишь? Всё из-за неё. Ты стал нервный, худой. Она тебя измучила!
Настя почувствовала, как внутри всё оборвалось.
— Измучила? Я?! Это я каждый день прихожу домой и боюсь, кого увижу у себя в кухне. Это я не могу спокойно поесть или поговорить с мужем. Это я живу с ощущением, что меня вытесняют из моего дома!
— Не твой это дом, — процедила Светлана Михайловна. — Это дом семьи.
— Семьи, где никто друг друга не уважает, — отрезала Настя.
И тут Артём не выдержал:
— Да если бы не мы, твой Денис бы давно сбежал!
— Замолчи, — резко сказала она.
— Что, правда глаза режет?
Настя встала.
— Всё, хватит. Завтра ищите, где жить. У вас неделя прошла — время вышло.
— Мы не уйдём, — холодно сказала Светлана Михайловна. — Ты думаешь, нас просто выкинуть можно?
Настя посмотрела ей прямо в глаза.
— Можно. И я это сделаю.
Денис встал между ними.
— Так, хватит! — крикнул он. — Вы обе! Я не могу это больше слушать!
Он посмотрел на Настю, потом на мать — и тихо добавил:
— Если вы не перестанете, я уйду.
И ушёл. Просто схватил куртку и хлопнул дверью.
Светлана Михайловна драматично вздохнула:
— Вот, видишь, до чего довела.
Настя молча села за стол, положила голову на руки.
В груди стучало, как молотком: «Это уже не дом. Это поле боя».
После той ночи тишина в квартире стояла густая, как кисель.
Ни Денис, ни Настя, ни его родители не говорили друг с другом толком.
Разве что по мелочи:
— Соль где?
— В шкафчике.
— Ты мусор выносила?
— Нет.
И всё. Без интонации. Без взгляда. Без «доброе утро».
Артём вообще перестал выходить из комнаты, разве что ночью — на кухню, греметь посудой.
Светлана Михайловна демонстративно перестала готовить.
Настя — наоборот, начала готовить только для себя.
Отдельно.
Всё отдельно.
Кухня теперь напоминала холодную войну в микромире: два набора посуды, два пакета гречки, две бутылки масла — с наклейками, чтобы «не перепутать».
Денис вернулся поздно.
— Я у Серёги ночевал, — сказал он, когда Настя открыла дверь.
Голос усталый, глаза красные.
— Я звонила тебе, — тихо сказала она. — Ты не отвечал.
— Я не хотел ругаться.
Она вздохнула.
— Мы уже и не ругаемся. Просто не живём.
Он опустил голову.
— Я не знаю, как всё исправить.
— Исправлять поздно, — сказала Настя. — Надо решать.
Он посмотрел на неё, будто впервые увидел.
— Что решать?
— Или мы живём вдвоём, или я уезжаю.
— Куда ты уедешь?
— Не знаю. Хоть на съёмную квартиру, хоть к подруге. Но я не могу больше в этом вариться.
Он молчал. Потом сказал:
— Я не могу выгнать родителей.
— А я не могу выгнать себя.
На следующий день Светлана Михайловна позвала Дениса «поговорить».
Настя случайно подслушала.
— Сынок, — начала та, — я не хочу тебе говорить, что делать, но эта женщина тебя тянет вниз. Она не семья. Семья — это мы.
— Мама, хватит.
— Нет, ты послушай. Она неблагодарная, холодная, с ней невозможно. Она даже не пыталась понять, как нам тяжело.
— А ты пыталась понять, как тяжело ей? — спросил он.
— Мы тут из-за неё страдаем, а ты всё ещё её защищаешь!
Настя не выдержала. Вышла из комнаты.
— Из-за меня вы страдаете? Из-за меня?! Это я дала вам крышу, это я терплю, как вы превращаете мою жизнь в кошмар!
— Кошмар?! — воскликнула свекровь. — Да мы на цыпочках ходим, чтобы тебя не потревожить!
— Ага. Прямо слышно, как цыпочки шаркают по утрам по коридору!
— Нахальная девка!
— Достаточно! — Денис повысил голос. — Вы обе! Я не хочу это больше слышать!
Он хлопнул дверью спальни и закрылся.
Вечером Настя собрала сумку.
Без истерик, без сцены. Просто аккуратно сложила ноутбук, пару вещей и паспорт.
Денис вышел.
— Что ты делаешь?
— Уезжаю.
— Куда?
— Неважно. Главное — подальше от этого ада.
— Настя, подожди… — Он подошёл ближе, но она отступила. — Я не хочу, чтобы всё вот так заканчивалось.
— А я не хочу жить в доме, где на меня смотрят, как на врага.
— Я разрулю всё, честно.
— Поздно. Ты должен был «разрулить», когда они начали мной командовать. А теперь всё разрушено.
Он стоял, молча.
Потом сказал:
— Я не думал, что всё так пойдёт.
Она грустно улыбнулась:
— Никто не думает. Просто в какой-то момент становится слишком поздно думать.
Когда Настя вышла из подъезда, воздух показался непривычно свежим.
Холодно. Октябрь.
Но впервые за долгие месяцы ей стало легко.
Как будто она наконец перестала нести что-то чужое.
Она подняла голову к окнам их квартиры — свет в зале горел.
Наверное, они сейчас ужинают.
И ей впервые в жизни было всё равно.
Через пару недель Денис позвонил.
— Мы съехали, — сказал он. — Нашли квартиру для родителей.
— Хорошо, — тихо ответила она.
— Может, поговорим?
Она помолчала.
— Пока нет. Мне нужно время вспомнить, как звучит тишина.
Он хотел что-то сказать, но она уже положила трубку.
Настя сняла небольшую квартиру-студию.
Пусто, но спокойно.
Она расставила чашки, полотенца, книги — всё своё, всё на своих местах.
И впервые за долгое время почувствовала, что это её пространство.
Она заварила чай, села у окна и записала в блокнот:
«Дом — это не стены. Это место, где тебя не заставляют оправдываться за то, что ты — ты.»
И вдруг поняла — да, больно, но правильно.
Иногда, чтобы не утонуть в чужом шуме, нужно выбрать одиночество.
Потому что одиночество в тишине — всё же лучше, чем толпа в твоём доме.