Надя вытирала руки о передник, когда в дверь позвонили. Третий раз за день. То почтальон, то электрик какой-то заблудился.
— Миш, дверь! — крикнула она в сторону гостиной.
Никакого ответа. Опять телевизор врубил на полную. После выхода на пенсию вообще оглох что ли.
Надя дошла до двери, глянула в глазок. На лестничной площадке стояла Света из соседней квартиры. Молодая, красивая. Переехала полгода назад. Здоровались в лифте, не больше.
— Светлана? Что случилось?
— Мне нужно поговорить с вами. С вами обоими.
Голос дрожал. Лицо бледное, глаза красные. Наплакалась видно.
— Проходи, конечно. Миша! — Надя повысила голос. — К нам!
Михаил появился в коридоре. Увидел Свету и замер. Лицо у него стало каменным.
— Что происходит? — спросила Надя, глядя то на мужа, то на соседку.
Света выпрямилась, сжала кулаки.
— Я жду от него ребенка!
Тишина. Даже телевизор в гостиной притих.
Надя моргнула. Не поняла. Слова не складывались в смысл.
— Что? — прошептала она.
— Я беременна от Михаила, — повторила Света. — Уже третий месяц.
Мир качнулся. Стены поплыли. Надя схватилась за дверной косяк.
— Миш… это правда?
Михаил стоял молча. Смотрел в пол. Руки по швам.
— Отвечай мне! — Надя шагнула к нему. — Это правда?!
— Надь…
— Да или нет?!
— Да.
Одно слово. Два звука. Тридцать лет брака рухнули в секунду.
Надя села на табуретку в прихожей. Ноги подкосились.
— Как долго? — спросила она тихо.
— Четыре месяца, — ответила Света. — Мы не планировали… это получилось само.
— Само? — Надя засмеялась истерично. — Дети сами получаются только в школьных учебниках.
Михаил поднял голову.
— Надь, давай поговорим без посторонних.
— Посторонних? — Света вскинулась. — Я ношу твоего ребенка! Какая я посторонняя?
— Заткнись! — рявкнул он. — Не твое дело!
— Мое! Еще как мое! Я не буду рожать в тайне!
Надя встала. Тело двигалось само. Голова пустая.
— Уходи, — сказала она Свете.
— Но мы должны все решить…
— Уходи! — закричала Надя. — Немедленно!
Света попятилась к двери.
— Я не хотела так… Я думала, вы должны знать…
— Знать? — Надя шагнула к ней. — Ты хотела растоптать мою жизнь! Получилось! Теперь уходи!
Света выскочила за дверь. Надя захлопнула ее и повернулась к мужу.
— Тридцать лет, Миш. Тридцать лет я тебе отдала.
— Надь…
— Молчи! Не смей говорить! — Голос сорвался. — Дети у нас взрослые, внуки… А ты… ты с этой…
Слезы хлынули потоком. Надя закрыла лицо руками.
— Она младше нашей Тани! Ты понимаешь?! Младше собственной дочери!
Михаил стоял столбом. Молчал.
— Что я тебе сделала плохого? — всхлипнула Надя. — Что?
— Ничего. Ты ни в чем не виновата.
— Тогда за что? За что ты меня убиваешь?
— Я не хотел… так получилось…
— Получилось! — Надя вытерла глаза рукавом. — У тебя там что, своя жизнь? Я не знаю о ней?
Михаил молчал.
— Отвечай мне! Сколько раз ты к ней ходил? Когда я на дачу ездила? Когда у мамы сидела?
— Надь, не надо…
— Надо! Я должна знать! Вы смеялись надо мной? Обсуждали, какая я дура?
— Нет! Никогда!
— Врешь! Все врешь! — Надя ударила его по груди кулаком. — Я тебе не верю! Ничему не верю!
Михаил поймал ее руку.
— Послушай меня…
— Не трогай! — Надя вырвалась. — Не смей ко мне прикасаться! Мерзко!
Она побежала в спальню и захлопнула дверь. Упала на кровать. Их кровать. Где они спали тридцать лет.
Теперь все кончено.
Три дня Надя не выходила из спальни. Михаил стучал в дверь, просил поговорить. Она молчала.
На четвертый день он ушел. Взял сумку, документы. Сказал через дверь:
— Я у нее. Пока. Потом решим.
Надя услышала щелчок замка. Тишина.
Она встала, дошла до кухни. Холодильник полный, а есть не хочется. Села за стол, уставилась в окно. Во дворе дети играют. Жизнь идет. А у нее все остановилось.
Зазвонил телефон. Таня, дочь.
— Мам, как дела? Что у папы голос такой грустный был?
— Все нормально, дочка.
— Мам, не ври. Что случилось?
Надя помолчала. Как сказать? Что отец ее детей… с девчонкой их возраста…
— Потом расскажу. Не по телефону.
— Мам!
— Потом, Тань. Потом.
Повесила трубку. Нет, не может. Не может детям рассказать. Стыдно. За себя, за него, за все.
Соседи здороваются по-другому теперь. Вроде знают. Глаза отводят. В магазине продавщица Люба спросила:
— Надь, а Михал где? Давно не видно.
— Командировка, — соврала.
— А-а-а. А то говорят…
— Что говорят?
— Да ничего. Сплетни всякие.
Все знают. Конечно знают. Света небось всем рассказала. Позор на весь дом.
Дома телефон молчит. Раньше подруги звонили, болтали. Теперь никто. Боятся что ли? Или правда все знают?
Надя ходит по квартире кругами. Убирается по десять раз на день. Моет, стирает, гладит. Чтобы не думать.
Но мысли лезут сами. Он ее гладит. Целует. Говорит те же слова, что говорил Наде. “Красивая ты моя”. Тошнит от этих мыслей.
Через неделю пришел. Постучал в дверь своим ключом не стал открывать.
— Надь, открой. Поговорить надо.
Открыла. Он постарел. Осунулся.
— Как дела? — спросил.
— Отлично. Праздник каждый день.
— Не ехидничай.
— А как мне? Петь от счастья?
Прошел в кухню. Сел за стол. Привычно так сел, будто ничего не случилось.
— Слушай, Надь. Я думал. Может, мы все решим как-то…
— Как?
— Не знаю. Но ведь тридцать лет…
— Тридцать лет ты в одну секунду перечеркнул.
— Я не хотел.
— Но сделал.
Михаил потер лицо руками.
— Она рожать будет. Ребенок ни в чем не виноват.
— А я виновата?
— Нет. Но что делать?
Надя села напротив. Посмотрела на него. Чужой совсем стал.
— Живи с ней. Растите ребенка. А меня оставь в покое.
— Надь…
— Все, Миш. Кончено. Ты выбрал. Живи теперь с выбором.
— Но дом… имущество… дети что скажут?
— О детях надо было думать раньше. А дом… делите как хотите. Мне все равно.
— Как это все равно?
— А так. Мне здесь больше жить нельзя. Каждая стена напоминает.
Михаил молчал. Потом встал.
— Я завтра за вещами приду. Остальными.
— Приходи.
Он дошел до двери, обернулся.
— Прости меня, Надь.
— Не прощу. Никогда.
Ушел. Надя села на кухне одна. Темнеет уже. Включила свет. Тихо так. Раньше телевизор его орал, она ругалась. Теперь хоть кричи – никто не услышит.
Встала, подошла к окну. Во дворе Света гуляет. Живот еще не видно, но походка уже другая. Осторожная. Беременная.
Надя быстро отошла от окна. Видеть ее не может. Тошнит.
Завтра позвонит Тане. Расскажет все. Пора. А потом… потом неизвестно что. В пятьдесят семь лет жизнь заново начинать. Страшно.
Но другого выхода нет.
Таня приехала на следующий день. Села на кухне, слушала молча. Потом заплакала.
— Мам, как он мог?
— Не знаю, доченька. Сама не знаю.
— Сволочь он. Сволочь!
— Тань, он твой отец…
— Какой отец? Отцы так не поступают!
Надя гладила дочь по волосам. Хоть кому-то рассказала. Легче стало.
— Мам, поехали к нам. Зачем тебе здесь мучиться?
— Рано еще. Дела всякие…
— Какие дела? Разводись и все.
Через месяц Надя решилась. Спустилась к Свете. Постучала.
— Надежда Ивановна? — Света открыла дверь. Живот уже заметный.
— Поговорить нужно.
— Проходите.
Квартира точно такая же, как у Нади. Только мебель другая. Новая все.
— Чай будете?
— Не надо. Скажи мне одно. Зачем?
Света села в кресло. Руки на животе сложила.
— Я его люблю.
— Любишь? — Надя усмеялась. — Мужика в шестьдесят лет?
— Возраст не важен.
— Важен. Он тебе в отцы годится.
— Он добрый. Заботливый.
— За мой счет заботливый! Я его тридцать лет растила!
Света молчала.
— Отвечай! Зачем ты мою семью разрушила?
— Я не хотела… просто влюбилась.
— Влюбилась! — Надя встала, прошлась по комнате. — А что он тебе обещал? Что жену бросит?
— Нет. Мы просто… встречались.
— Встречались… А потом что? Решила ребенком его привязать?
— Не так все было!
— А как? Рассказывай!
Света заплакала. Тихо так, в ладошки.
— Я одна была. Совсем одна. Переехала, никого не знаю. А он… помог с ремонтом, покупками. Разговаривал со мной.
— Разговаривал! Понятно о чем!
— Не о том! О жизни. Слушал меня. Когда у меня проблемы были, он поддерживал.
Надя села обратно. Смотрит на Свету. Молодая, красивая. Плачет.
— И что теперь? Он тебя бросит после родов.
— Не бросит.
— Еще как бросит. Наиграется и вернется.
— К вам не вернется. Вы его не простите.
Правда. Не простит. Надя это знала.
— А ты что? Думаешь, он тебя любит?
Света подняла глаза.
— Не знаю. Надеюсь.
— Надеешься… А если нет? Что делать будешь?
— Рожу. Воспитаю сама.
— Одна?
— Одна.
Надя посмотрела на нее внимательно. Девчонка. Испуганная.
— Ты боишься, да? Что останешься одна с ребенком?
Света кивнула.
— Боюсь.
— И правильно боишься. Он не отец. Он дедушка уже. У него внуки есть.
— Знаю.
— Знаешь, а полезла к чужому мужу.
— Простите меня, — шепнула Света. — Я не хотела вам зла.
— Поздно просить прощения.
Надя встала, пошла к двери. Обернулась.
— Слушай меня, девочка. Он старый уже. Больной скоро будет. А ты молодая. Найдешь себе нормального мужика, своих лет. Родишь от него детей.
— А этот ребенок?
— Этот… не знаю. Твоя проблема.
Вышла от Светы и сразу домой позвонила Михаилу.
— Приходи. Поговорить надо.
Пришел через час. Сел за стол молча.
— Я у твоей малолетки была.
— Зачем?
— Хотела понять. Что она в тебе нашла.
— Ну и что? Поняла?
— Поняла. Папочку себе искала. Нашла.
Михаил дернулся.
— Не говори так.
— А как? Ты ей сказки на ночь читаешь? Или другое?
— Надь…
— Дети наши знают уже. Таня плакала. Вова звонил, орал на меня. Думал, я его выгнала.
— Я им объясню.
— Что объяснишь? Что дурак старый стал?
Михаил молчал. Потом сказал тихо:
— Я не знаю, что делать.
— Поздно не знать. Надо было думать раньше.
— Помоги мне.
— Чем помочь? Ты выбрал. Живи теперь.
— Но я не уверен…
— В чем не уверен?
— Что правильно делаю.
Надя посмотрела на него долго. Потом покачала головой.
— Все. Миш. Завтра подаю на развод.
Развод оформили быстро. Михаил не сопротивлялся. Квартиру разделили пополам. Надя свою долю продала ему за копейки.
— Зачем так дешево? — спросила Таня.
— Не хочу с ним связей. Никаких.
Вещи собрала в два чемодана. Остальное оставила. Новая жизнь — с чистого листа.
Таня встретила на вокзале. Обняла крепко.
— Мам, все будет хорошо.
— Будет, доченька.
Сначала было трудно. Сидела дома, скучала. Таня на работе, зять тоже. Внуки в школе. Тишина.
Потом соседка предложила:
— Надь, не хочешь с детьми посидеть? Семья хорошая, платят нормально.
— Я никогда…
— А чего там уметь? Ты двоих вырастила.
Попробовала. Понравилось. Дети чужие, а радуют. Слушаются, тянутся к ней.
— Баба Надя, расскажите сказку!
— Баба Надя, поиграйте с нами!
Живая стала снова. Нужная.
Через полгода познакомилась с Ниной. Тоже няня. Подружились.
— Мужики все козлы, — говорила Нина. — Я уже третьего пережила.
— Не все, — отвечала Надя. — Просто попадаются плохие.
— Ты еще молодая. Найдешь себе хорошего.
— Не нужен мне никто. Покой дороже.
А иногда думала: а может, и правда найдется кто-то? Нормальный. Порядочный.
Михаил звонил редко. Спрашивал, как дела. Голос усталый.
— Света родила, — сообщил однажды.
— Мальчик или девочка?
— Девочка. Машенькой назвали.
— Хорошо, — сказала Надя и повесила трубку.
Представила: он с коляской ходит. В шестьдесят лет. Ночами не спит, памперсы меняет. Тяжело ему, наверное.
Но это его выбор. Пусть живет.
Таня как-то сказала:
— Мам, Вова папе звонил. Говорит, он постарел сильно. Устает.
— Ну и что?
— Может, навестить его?
— Зачем?
— Все-таки отец наш.
— Ваш отец. А мне он никто.
Дети не понимали. Они думали — время лечит. А Надя знала: некоторые раны не заживают. Можно привыкнуть, но простить нельзя.
Год прошел. Потом второй. Надя освоилась в новом городе. Работала с тремя семьями. Денег хватало. Подруги появились.
— Ты изменилась, — сказала Таня. — Стала какой-то… сильной.
— Я и была сильной. Просто не знала.
— А папу не жалеешь?
— Нет.
— Совсем?
— Совсем.
И это правда была. Жалости не было. Только легкая грусть иногда. По тому, что прошло. По молодости. По тому времени, когда они были счастливы.
Нина рассказывала:
— Видела его недавно. С коляской шел. Седой совсем. Усталый такой.
— Где видела?
— У поликлиники. Ребенка на прививку, наверное, вез.
— Ясно.
— Не интересно тебе?
— Не очень.
Это тоже правда была. Чужая жизнь. Чужие проблемы.
Надя утром встает, завтракает. Идет к детям. Играет с ними, читает книжки. Вечером домой. Сериал посмотрит или книгу почитает. Спокойная жизнь. Размеренная.
Иногда думает: что было бы, если бы простила? Вернулись бы к прежнему? Нет. Не вернулись бы. Доверия больше нет.
А так — свободна. Никому не должна. Никого не жду. Сама за себя отвечаю.
В выходные с Таней в театр ходят. Или в кино. Внуков в парк водит. Полная жизнь.
— Мам, ты счастлива? — спросила как-то Таня.
Надя подумала.
— Знаешь что, дочка? Да. По-своему счастлива. Наконец-то живу для себя.
И это была чистая правда.