— Ну, сынок, поздравляю! — громко, так, чтобы слышали все, произнес Геннадий Сергеевич. — Тридцать лет — серьезная дата. Пора и о своем гнезде думать. Так что считай это нашим с мамой подарком. Однушку в новом районе присмотрели, с ремонтом. Рай для молодого человека!
Толпа ахнула и зааплодировала. Ирина Олеговна, плача от счастья, бросилась обнимать сына.
— Мы так старались, сыночек! Хотели сделать тебе сюрприз! Все свои сбережения… Ну, почти все… Вложили. Лишь бы тебе было хорошо!
“Все сбережения”, “Коммуналка дорогая”, “Лекарства”, “Перетряхнем запасы” – от этих слов в глазах у Елены потемнело.
Пакет с коньяком и тортом выскользнул из онемевших пальцев и с глухим стуком упал на пол.
Шум привлек внимание родственников и гостей. Тарас первый заметил ее. Его улыбка немного сникла.
— О, Лена пришла! Заходи, сестренка!
Все обернулись на нее. Родители заулыбались через силу, их радостные лица на мгновение исказила паника, но они быстро оправились.
— Леночка, дорогая! А мы тебя заждались! — с наигранной нежностью воскликнула Ирина Олеговна, подходя к ней. — Иди к нам, присоединяйся, поздравь брата!
Лена не двигалась. Она сначала посмотрела на мать, потом – на отца, ища в их глазах хоть каплю стыда, хоть тень смущения.
Но там был только испуг, что она все испортит, испортит этот прекрасный, дорогой праздник.
— Квартиру? — тихо, почти шепотом, выдавила она. Ее голос был чужим, сиплым. — Вы подарили ему квартиру?
Геннадий Сергеевич сделал шаг вперед, пытаясь заслонить собой сына и жену, как будто Лена была не дочерью, а угрозой.
— Лена, не сейчас, — сказал он тихо, но властно. — Не устраивай сцен.
— Сцен? — она засмеялась, и этот смех прозвучал ужасно в этой праздничной обстановке. — Вы мне всю неделю жаловались, что вам денег на лекарства не хватает, что сапоги чинить не на что… Я вам предлагала помощь, а вы… вы отказывались! Я копила на ваш телевизор, дура! А вы… вы…
Она не могла говорить дальше. Комок подступил к горлу. Ирина Олеговна залепетала, понизив голос:
— Лена, пойми… Тарасу… ему тяжело. Он молодой, ему надо помогать. А ты… ты же самостоятельная, сильная. Ты всегда сама со всем справлялась. Мы знали, что ты поймешь.
“Ты сильная. Ты справишься” – самые страшные слова, которые она от них слышала всю жизнь.
Они будто бы были разрешением на их родительскую несправедливость.
— Вы знали, что я пойму? — голос Лены окреп.
Она снова посмотрела на них, и пелена окончательно спала с глаз. Теперь девушка видела не родителей, а двух жалких, трусливых стариков, которые годами прибеднялись.
— Вы знали, что я пойму, как вы врете мне в глаза? Как вы годами обделяли меня, экономя на моих кружках, на моей одежде, чтобы скопить на его первый мотоцикл? Как вы плакались о бедности, а на самом деле копили на квартиру? Вы знали, что я пойму это?
В гостиной воцарилась мертвая тишина. Музыканты перестали играть. Гости отводили глаза, почувствовав себя неловко.
— Лена, хватит! — прикрикнул на нее отец. — Ведешь себя как последняя эгоистка! Брату радость, а ты тут со своими счетами! Тебе что, жалко?
— Да! — крикнула она в ответ, и в этом крике выплеснулись все годы обид, все не купленные платья, все отказы в помощи, все их лицемерные вздохи. — Мне жалко! Мне жалко своих чувств! Мне жалко тех лет, когда я верила, что вы любите нас одинаково! Мне жалко вас, потому что вы — жалкие лгуны!
Она посмотрела на Тараса. Он стоял, опустив голову, и переминался с ноги на ногу.
Ему было неловко, но он и не думал отказываться от подарка. Он просто ждал, когда все это закончится.
— Поздравляю с новосельем, — бросила Елена ледяным тоном. — Надеюсь, стены будут крепкими. Чтобы крики наших родителей о бедности в них не было никому слышно!
Она развернулась и, не оглядываясь, вышла. Идя по темной улице, Лена не чувствовала под ногами асфальта.
В ушах стоял оглушительный звон, а дышать было нечем. Она ощущала себя, как рыба, выброшенная на берег.
Они не любили ее так, как брата. Это был единственный факт, который теперь имел значение.
Она добрела до своего дома, поднялась в квартиру и, не включая света, рухнула на диван.
Телефон разрывался от звонков. Сначала от родителей, потом с незнакомого номера. Потом пришли сообщения.
“Лена, одумайся! Ты опозорила нас перед всеми!” — от отца.
“Доченька, прости, давай поговорим. Ты все неправильно поняла” — от матери.
“Сестренка, ну что за дикость? Из-за денег сцену устраивать. Приезжай, давай обсудим” — от Тараса.
Она прочитала их и почувствовала, как каждая строчка причиняла ей новую боль.
Ни в одном из сообщений не было ни капли понимания. Только упреки, только требование вернуться и сделать вид, что ничего не произошло, чтобы им не было неудобно.
Елена отключила телефон. На следующий день она стала искать другую квартиру.
Хотелось уехать подальше, чтобы родители не смогли ее больше найти и заставить сделать вид, что все хорошо.
Спустя три дня Елена перебралась на другой конец города. Деньги, которые она откладывала на телевизор родителям, девушка потратила на лечение зуба, с которым давно тянула.
