Сначала позвонил Аркадий Львович, старый партнер Савелия. Говорил вкрадчиво, обтекаемо, но суть сводилась к одному: Родион очень обеспокоен состоянием ее здоровья и тем, как это может сказаться на делах компании.
Потом Полина выложила в соцсети фотографию — заплаканная, с размазанной тушью, и с подписью: “Как больно, когда самый родной человек считает тебя пустым местом. Молюсь за здоровье мамы”. Сотни сочувствующих комментариев. Десятки лицемерных звонков от “подруг”.
Клавдия игнорировала это. Она знала, что это лишь прелюдия. Разведка боем.
Она сидела в кабинете мужа, разбирая старые бумаги. Она искала не утешение, а оружие. Савелий был гением. Он не доверял никому, даже собственным детям. Он всегда говорил: “Надежда — плохой бизнес-план”.
Точка невозврата наступила в четверг. Курьер доставил толстый пакет документов. Клавдия вскрыла его. И ледяной холод пополз по венам. Официальное уведомление.
Ей позвонил ее юрист, заикаясь от волнения.
— Клавдия Аркадьевна… они подали в суд.
Клавдия смотрела на гербовую бумагу.
— Я вижу.
— Ваши дети. Родион Савельевич и Полина Савельевна, — голос юриста дрожал. — Они подали иск о признании вас недееспособной. С требованием назначить Родиона Савельевича вашим опекуном и управляющим всем имуществом. Они приложили заключения от двух частных психиатров.
Вот оно. Дно.
Они не просто хотели денег. Они хотели стереть ее. Превратить в вещь, в мебель, в юридическую фикцию, которая не имеет права голоса. Лишить ее имени, воли, разума. Они решили похоронить ее заживо.
В этот момент вся боль, вся любовь, вся жалость, что еще теплилась в ее душе, выгорела дотла. Остался только пепел. И холодный, ясный расчет.
Она положила трубку. Прошла к бару и налила себе воды. Руки не дрожали. Мысли были кристально чистыми.
Всё. Хватит.
Она подняла трубку и набрала номер, который не набирала уже полгода.
— Игнат? Привет. Это мама.
Она говорила с ним недолго. Объяснила все без эмоций, как сводку с фронта. Он слушал, не перебивая. В его молчании было больше поддержки, чем во всех словах мира.
— Я понял, мам. Что нужно делать?
— Ничего. Просто знай. И позаботься о своей семье. А я позабочусь о нашей.
Она повесила трубку. И сделала второй звонок — председателю совета директоров.
— Виктор Николаевич, добрый вечер. Прошу вас собрать внеочередное собрание. Завтра, в десять утра. Повестка дня — угроза враждебного поглощения компании.
Савелий действительно был гением. Он не оставил “волшебной” доверенности. Он оставил кое-что получше.
Устав компании был составлен так, что в случае доказанной попытки захвата власти изнутри семьи, контрольный пакет акций не переходил к наследникам, а преобразовывался в закрытый трастовый фонд, управляемый независимым советом.
Фонд, целью которого было не приумножение богатства, а поддержка молодых талантов. Дети получали бы лишь минимальные дивиденды, которых едва хватило бы на скромную жизнь. Он предусмотрел и это.
Она открыла сейф. Документы были на месте.
Впервые за много лет Клавдия Аркадьевна улыбнулась. Но это была не та улыбка, которую привыкли видеть ее дети. Это была улыбка хирурга перед сложной, но необходимой ампутацией.
В зале заседаний пахло дорогим парфюмом и напряжением. Родион и Полина сидели во главе стола, рядом со своим лощеным адвокатом. Они вошли последними, с видом триумфаторов. Они уже считали себя победителями.
Клавдия Аркадьевна вошла минутой позже. Одна. В простом, строгом костюме. Она не села. Осталась стоять у трибуны.
— Доброе утро, господа, — ее голос был спокоен и тверд. — Прошу прощения, что собрала вас так экстренно. Повод веский.
Родион самодовольно кашлянул.
— Мама, может, не стоит? Мы можем все решить тихо…
— Тихо уже не получится, Родион, — прервала его Клавдия. Ее взгляд был прикован к членам совета директоров.
— Как вам всем известно, мой покойный муж, Савелий Игоревич, был человеком предусмотрительным. Он всегда опасался попытки враждебного поглощения компании.
Адвокат Родиона и Полины заерзал на стуле.
— Так вот, — продолжила Клавдия. — Такая попытка была предпринята. Изнутри. Моими детьми. Вот иск о признании меня недееспособной. Вот заключения врачей, купленных за мои же деньги.
Она выложила документы на стол. По залу пронесся гул.
Виктор Николаевич, седой и суровый председатель совета, нахмурился.
— Клавдия Аркадьевна, это серьезные обвинения.
— Это не обвинения. Это факты, — парировала она. — А теперь, господа, я напомню вам пункт 14.8 устава нашей компании.
Она сделала паузу, обводя взглядом каждого.
— “В случае доказанной попытки одного или нескольких наследников незаконно отстранить от управления действующего главу компании, являющегося прямым наследником основателя, их доли в наследстве автоматически аннулируются и переходят в специально созданный трастовый фонд…”
Она не договорила. Родион вскочил, опрокинув стакан с водой.
— Что? Какой еще фонд? Это бред!
— Это не бред, а воля вашего отца, — холодно произнесла Клавдия. — Он защитил свое дело от вас. Иск в суд — это и есть та самая попытка. Шах и мат.
Полина смотрела то на брата, то на мать, ее лицо стало белым, как бумага. Она не понимала юридических тонкостей, но она поняла одно — они проиграли.
— Ты… ты все врешь! — закричал Родион. — Мы отзовем иск!
— Поздно. Документы уже у юристов. Процесс запущен. Вы больше не имеете отношения к этой компании.
Она повернулась к ним.
— Квартиры, в которых вы живете. Машины, на которых ездите. Все это — собственность компании. Завтра к вам придут юристы для описи и освобождения активов. Советую не создавать проблем.
Она развернулась и пошла к выходу.
— И последнее. Я отзываю вас из своего личного завещания. Все мое имущество, после моей смерти отойдет тому самому фонду. Фонду помощи молодым предпринимателям из провинции. Таким, каким был ваш отец.
У двери она обернулась. Полина беззвучно плакала, уткнувшись в стол. Родион стоял, раскачиваясь, и смотрел в пустоту. Он был раздавлен.
— Я отдала вам все, что имела, — тихо сказала Клавдия. — Теперь я даю вам последнее. Шанс. Начать с нуля. Как ваш отец. Прощайте.
Эпилог. Пять лет спустя.
Первым сломался Родион. Тех минимальных дивидендов, которые выплачивал фонд, хватало на оплату съемной однушки на окраине и самую простую еду. Он пытался запустить еще один “гениальный” проект, вложился в финансовую пирамиду и потерял последнее.
Он не умел работать.
Он умел только тратить.
Клавдия видела его один раз, случайно, когда приезжала в Москву по делам своего фонда. Он работал таксистом. За рулем арендованного “Соляриса”, похудевший, с кругами под глазами.
Он ее не узнал. Или сделал вид, что не узнал. Просто смотрел на дорогу потухшим взглядом человека, который проиграл войну, так и не поняв, за что сражался. Он не научился создавать.
Он просто сменил один чужой ресурс — деньги матери — на другой, такой же чужой — время пассажиров.
Полина оказалась более гибкой. После того, как ее выселили из квартиры, а подруги испарились вместе с деньгами, она пропала на год. Это был год ада. Она работала официанткой, продавщицей.
Она впервые в жизни узнала, что такое платить по счетам. Однажды, в отчаянии, она купила на последние деньги букет ромашек, просто чтобы в ее убогой съемной комнате было что-то живое.
И что-то щелкнуло. Она начала покупать цветы. Составлять из них композиции. Оказалось, что ее чувство прекрасного, которое она раньше тратила на наряды и курорты, можно было применить к чему-то живому. Она прошла онлайн-курсы, устроилась помощницей в цветочную лавку. А через два года открыла свой крошечный магазинчик. Ее букеты были необычными, дерзкими.
Она нашла себя там, где никогда не искала — в работе руками. Она не стала счастливой в глянцевом понимании этого слова. Она стала настоящей. Она звонила матери раз в месяц. Они говорили о погоде и цветах.
И в этих коротких, неловких разговорах было больше тепла, чем во всех их прежних многочасовых беседах о деньгах.
Игнат расширил мастерскую. Фонд имени Савелия Бестужева выдал ему грант — наравне с другими, на общих основаниях.
Он нанял несколько человек, его мебель теперь заказывали по всей стране. Он остался таким же — уставшим, немногословным, счастливым.
А Клавдия Аркадьевна нашла свое призвание. Она лично отбирала проекты для своего фонда. Ездила по стране, встречалась с молодыми ребятами — горящими, дерзкими, голодными до работы.
Такими, каким когда-то был ее Савелий. Она видела в них его черты и помогала им избежать его ошибок.
Она больше не пыталась построить кому-то “счастливую жизнь”. Она давала людям удочки. А уж что они поймают — золотую рыбку или старый башмак — зависело только от них.
Однажды, сидя на террасе своего небольшого дома у реки и глядя на играющих внуков, она получила СМС с незнакомого номера. “Спасибо, мама. Полина”.
Клавдия не ответила. Она просто улыбнулась. Жертва, которую она принесла, оказалась не в том, чтобы отдать все, а в том, чтобы вовремя перестать давать.
И эта жертва, наконец, принесла свои плоды. Не для всех. Но для тех, кто оказался способен их взрастить.
