Утро выдалось странным. Настя зашла в коридор и сразу наступила на кроссовок, валявшийся прямо в центре. На этом кроссовке был какой-то мутный герой из мультика. Настя на секунду представила, как она этим кроссовком метко запускает в Рому. И как-то сразу полегчало.
На кухне был настоящий хаос. Лена жарила блины на Настином любимом сковороде (ту самой, которую она всегда берегла как зеницу ока, а теперь её скребли вилкой, как последнюю хреновину), дети орали, споря, кому достанется первый блин, а Валентина Петровна, как всегда, сидела за столом, листая газету и делая вид, что у неё в руках не просто бумажка, а целый акт завоевания мира.
— А, ну вот ты и пришла, хозяйка. — свекровь глухо бросила, скрестив руки на груди. Понятно было, что она тут главная, и ей, в общем, не важно, что Настя, по сути, тут единственная, кто хоть что-то делает.
Настя только кивнула, сдерживая ярость. Повернулась к шкафу — и с удивлением обнаружила, что её кофе закончился. Вместо любимых зерен стояла банка с какой-то дешёвой растворимой бурдой.
— Где мой кофе? — спросила она, открывая банку и делая фальшивый вдох, нюхая тот порошок.
— Мы выпили. — Лена даже не оторвалась от сковороды, переворачивая блин. — Дети просили какао, а кофе твой такой вкусный был… Вот мы и решили, пусть все пьют.
— Моим кофе? Детям? — Настя возмутилась. — Ты, вообще, в своём уме?
— Настя, ну что ты начинаешь? — Валентина Петровна не отрываясь от газеты, спокойно произнесла: — Это всего лишь кофе. Ты бы ещё золото своё посчитала.
— Так. — Настя сжала кулаки, чувствуя, как раздражение растёт. — У нас тут что, какой-то эксперимент? Сколько раз я выдержу, прежде чем начну всех выкидывать?
— Настя, — в кухню зашёл Рома. Сонный, с телефоном в руках, на который он сейчас внимательно смотрел, как будто от этого зависело его будущее. — Утро, можно потише? Сегодня важный день, начальник обещал позвонить.
— Конечно, начальник, — усмехнулась Настя, пряча свою боль в сарказме. — Ты лучше маме своей скажи, что холодильник не резиновый.
— Ой, опять началось, — проворчала Лена, не обращая внимания на её настроение. — Настя, тебе психотерапевта найти? У тебя прямо навязчивая идея — считать продукты и следить, кто что съел.
— Ага, а у тебя навязчивая идея — жрать за чужой счёт, — отрезала Настя, но, конечно, не так резко, как ей хотелось.
— Девочки, прекратите! — вмешалась свекровь, сложив руки на груди, как будто сейчас произнесёт что-то такое, что заставит их всех замолчать. — Рома, ты слышишь? Жена твоя снова на нас накинулась. Я не понимаю, как можно жить в таком напряжении.
— Мам, ну хватит уже, — буркнул Рома, сев за стол и не обращая внимания на происходящее. — Все устали. Настя, ну правда, будь терпимее.
Настя на секунду замерла и уставилась на него. Так, как если бы она впервые увидела своего мужа.
— Терпимее? — прошептала она, пытаясь не сорваться на крик. — Ром, это мой дом. МОЙ. Я платила ипотеку, я вкалывала, пока ты думал, что тебе «позвонит начальник». И теперь я должна быть терпимой, когда мою квартиру превращают в общежитие?
— Настя, ну что ты… — Рома потёр затылок, как всегда, пытаясь отложить решение проблемы на завтра. — Ты же знаешь, у Лены сейчас трудный период.
— А у меня, значит, лёгкий, да? — Настя не могла больше сдерживаться. — Ты хоть понимаешь, что меня выталкивают из собственной жизни?
Валентина Петровна отложила газету, как будто сказала сейчас что-то важное, и встала из-за стола. Её осанка была такой, что Настя сразу поняла: она собирается учить её жизни.
— Настя, я скажу прямо. — Она посмотрела на неё так, будто выкинула всё, что накапливалось за годы. — Ты ведёшь себя эгоистично. Женщина должна быть мудрой, уступчивой, она должна сплачивать семью. А ты только скандалы устраиваешь.
— Ага, мудрой, — усмехнулась Настя, оглядывая эту сцену. — Это значит закрывать глаза на то, что мою жизнь превращают в приют?
— Ну, раз тебе так тяжело, — с обидой сказала Лена, — давай я прямо сейчас соберу детей и уйду на улицу. На лавочке будем жить, зато тебе спокойно.
— Вот именно! — подхватила свекровь, а её голос стал ледяным. — Невестке важнее своё спокойствие, чем родные люди.
Настя почувствовала, как ей дрожат руки. В голове крутился вихрь мыслей, а в голосе появилось холодное отчуждение.
— Родные? — её голос был как лед. — Родные — это когда человек стоит рядом с тобой, даже если весь мир против. Родные — это когда муж становится на твою сторону. Но у меня этого нет. У меня есть только квартиросъёмщики, которые не платят и ещё хамят.
— Ты перегибаешь, — буркнул Рома, отрываясь от своего телефона.
Настя резко развернулась к нему:
— Перегибаю? Ром, проснись! Твоя мама уже хозяйка на кухне, твоя сестра живёт здесь, как у себя дома, дети её носятся по комнатам, а я — лишняя в собственной квартире.
— Ну ты же знала, что замуж выходишь не только за меня, но и за мою семью, — сказал Рома, как будто всё решено.
— Спасибо, что напомнил, — горько усмехнулась Настя. — Только я почему-то думала, что семья — это мы с тобой.
Она открыла шкаф, достала свою чашку, залила в неё кипяток, добавив растворимый кофе, и стояла у окна. За стеклом шёл дождь, а Настя вдруг поняла, что ей хочется выйти. Просто выйти, идти куда угодно, лишь бы не слышать этот хор.
— Настя, — тихо произнёс Рома, чувствуя, как она отдаляется. — Ну подожди, не делай трагедии. Давай подумаем, как решить…
— Решить? — Она повернулась к нему с горькой улыбкой. — Решить можно только одним способом. Или я, или они.
Тишина. Даже дети замолкли, почувствовав серьёзность момента.
Валентина Петровна положила руку на сердце, как будто это была последняя её надежда:
— Вот видишь, сынок. Я же говорила, она разрушит семью. Ультиматумы — это конец.
— Нет, — сказала Настя, смотря прямо в глаза. — Конец — это когда ты понимаешь, что живёшь не с мужем, а с маменькиным сынком.
Она резко бросила чашку в раковину, так что она громко брякнула, и вышла из кухни.
В комнате, сев на край кровати, Настя впервые за долгое время почувствовала странное спокойствие. Оно было тревожным, но твёрдым. Она знала, что назад уже не будет пути.
Настя проснулась рано. От шума, как всегда, — дети Лены орали в коридоре, на кухне звенела посуда, и где-то там в комнате Валентина Петровна вещала своим властным тоном, да так, что по ушам звенело.
— Лена, ведро убери, вода разольётся! — скомандовала свекровь, как будто от неё зависела судьба мира.
— Мам, я ж сказала, сейчас! — ответила Лена, не моргнув, но и не особо с этим торопилась.
— Ромочка! Ромочка, иди помоги сестрёнке! — снова включилась Валентина Петровна. «Ромочка» — это тот самый Рома, который сидел в зале с телефоном в руках и делал вид, что он участвует в важной видеоконференции. Прямо шпион на миссии.
Настя открыла глаза и поняла, что не злится. Её злость исчезла, как только она поняла, что никакие крики и разговоры её больше не трогают. Она почувствовала пустоту. А с пустотой пришла решимость.
Она встала, надела халат, подошла к двери зала и не раздумывая вошла. Не было ни страха, ни колебаний. Была только уверенность, что пора заканчивать.
— Так, — голос её был тихим, но твёрдым, как холодный металл. — Собирайте вещи. Сегодня.
Все замерли. Лена, с открытым ртом. Валентина Петровна, с глазами, которые сейчас должны были вылезти из орбит. И Рома… ну, Рома выглядел так, будто его только что поймали на месте преступления.
— Настя, ты что, с ума сошла? — первой воскликнула Лена. — Нам идти некуда!
— Это не мои проблемы, — Настя даже не повернулась в её сторону. Она знала, что это будет правильно. — Я вам предлагала снять квартиру. Не захотели. Значит, теперь придётся.
— Доченька, — Валентина Петровна перешла на тон жалости. — Ты же понимаешь, это нечеловечно. Ты сама скоро станешь матерью, представь себе, что тебя вот так просто выгонят.
— А я, если стану матерью, не буду сидеть на шее у чужих людей, — Настя коротко оборвала её. — Так что хватит манипуляций.
Рома поднялся с дивана, разводя руками, как миротворец:
— Настя, давай без крайностей… Мы же семья!
Настя посмотрела на него так, как будто это был первый раз, когда она его видела. И тут же пришёл ответ.
— Нет, Рома, — её голос был тихим, но проколол его словно ножом. — Мы не семья. Мы — общежитие. И я тут лишняя.
Он попытался улыбнуться, но что-то в его взгляде уже было сломано. Может, даже что-то в нём умерло. Но вместо того, чтобы что-то сказать, он только открыл рот и закрыл его обратно.
— Но… — он замялся.
— Любовь, — продолжила Настя, не отводя глаз, — это когда ты встаёшь на сторону своей жены, даже если весь мир против. А ты, Рома, всегда за мамой прячешься.
Валентина Петровна фыркнула и перебила:
— Ну вот, наконец-то ты сама признала! Мы тебе никогда не подходили. Женщина должна быть мягкой, а не вот этой… стервой.
Настя подошла к двери, распахнула её и сделала жест, как будто на выход сориентировала толпу:
— Вещи собирайте. Сегодня. Прямо сейчас.
Лена замахала руками, как петух, который потерял голову.
— Мы не уйдём! У нас дети! Ты нас на улицу выгонишь? Да тебе самой совесть не позволит!
— Совесть у меня есть, — Настя спокойно ответила, не растерявшись. — Но она ко мне, а не к вам. Я себя предавать больше не буду.
Рома поник. Он был сломлен, но не решался ничего сказать. Он ведь ещё надеялся, что всё как-то само собой разрулится. Но не тут-то было.
— Я подам на развод, — Настя говорила, как человек, который точно знал, что ему нужно сделать. — И квартиру делить не будем. Она на меня оформлена. Так что… удачи.
Тишина. Валентина Петровна попыталась что-то выкрикнуть, но Настя просто закрыла за собой дверь спальни. Руки дрожали, но внутри было абсолютно спокойно. Спокойно, как никогда.
Она сидела на кровати и вдруг поняла: это не конец. Это новый старт. Свобода всегда звучит громче любого скандала.
Конец.
