После ухода свекрови Нина рухнула на диван.
— Ты понимаешь, Андрей, — тихо сказала она, — что я не хочу так больше жить? Я устала быть спонсором чужих жизней.
— Но это же моя семья… — начал он.
— А я кто? — её голос дрогнул. — Я десять лет рядом, тяну на себе. Я думала, у нас будет будущее. А у нас вечная «ситуация».
Он сел рядом, попытался взять её за руку, но она отдёрнула.
— Давай так, — сказала она холодно. — Либо мы начинаем копить на СВОЮ квартиру, и это значит: никаких больше «срочных» трат на Катю и маму. Либо… я ухожу.
Андрей побледнел.
— Ты не шутишь?
— Нет. У меня одна жизнь. Я не хочу потратить её на латание чужих дыр.
Через неделю случилось то, чего Нина и ожидала, и боялась. Катя пришла сама. Не звонить — пришла лично. В руках — стопка бумаг, глаза красные.
— Нина, Андрей, спасайте! — почти закричала она с порога. — У меня банк уже готовит иск! Мне срочно нужно семьсот тысяч, иначе всё, квартира уйдёт!
Нина села на стул. Она даже не удивилась. Всё было предсказуемо, как плохой сериал.
— Катя, — спокойно сказала она. — А ты не думала, что пора самой решать свои проблемы?
— Нин, ну как ты можешь! — взвилась та. — У тебя же сердце есть? Это же мои дети!
— А у меня? — Нина подняла голос. — У меня сердце есть? Я десять лет жду, когда мы с Андреем купим квартиру. Мы копим, а потом ваши проблемы всё сжирают.
Андрей вмешался:
— Девочки, давайте спокойно…
— Нет, — резко отрезала Нина. — Или сейчас решаем, или всё. Я не дам больше ни копейки.
Катя округлила глаза:
— Ты что, против семьи?
— Я за свою жизнь, — ответила Нина. — И, похоже, в этой семье это преступление.
Андрей стоял между ними, как мальчишка, которого заставляют выбрать между мамой и женой. Он мял бумаги Кати в руках, бледнел и не знал, что сказать.
Нина поняла: если он сейчас скажет «поможем», её жизнь окончательно кончится.
Она встала.
— Подумай, Андрей. У тебя ночь. Завтра утром я хочу услышать ответ.
Она ушла в спальню и захлопнула дверь.
Всю ночь Нина не спала. Она слышала, как Андрей с кем-то говорил по телефону — то ли с Катей, то ли с матерью. Слышала его вздохи, шаги по комнате.
Утром он вошёл в спальню. Лицо у него было уставшее, глаза красные.
— Нин… — начал он тихо. — Я не могу бросить их.
Она смотрела на него и понимала: всё. Решение принято. Не им — ею.
Нина проснулась рано, хотя толком и не засыпала. Голова тяжёлая, мысли спутанные, но одно было ясно: решение уже принято. Она вышла на кухню, где Андрей сидел за столом с телефоном. На экране мигали сообщения от Кати.
— Ты всё решил, — спокойно сказала Нина, — и решил не в мою пользу.
— Нин, пойми, — он поднял глаза, — я не могу по-другому. Катя одна с детьми. Если они окажутся на улице, я себе этого не прощу.
— А меня ты уже простил? — её голос дрогнул, но не от слёз, а от злости. — Что я десять лет живу в съёмной клетке, вечно экономлю, вечно «потом»?
Он замолчал.
— Андрей, — Нина села напротив, — у тебя был выбор. Я не прошу дворец. Я хотела угол. Наш. Чтобы не чувствовать себя временной в своей же жизни. Но ты снова выбрал их.
— Я люблю тебя, — выдавил он.
— Любовь без поступков — это слова. Я наелась твоих слов, Андрей.
День тянулся как резина. Нина собрала документы, свои вещи — не всё, только самое нужное. Она двигалась спокойно, без истерик. Всё решилось внутри ещё ночью.
А вечером снова пришла Катя. На этот раз без слёз, но с каким-то вызовом.
— Ну что, Андрей, как решили? — спросила она с порога.
— Мы поможем, — тихо ответил он.
— «Мы»? — Нина резко встала. — Нет, Андрей. Не «мы». Ты.
Катя растерялась, но быстро оправилась:
— Слушай, Нин, не надо так. Это же семья.
— Семья? — Нина рассмеялась горько. — Для вас я всегда была кошельком, а теперь скажу честно: хватит.
Зинаида Павловна тоже подтянулась, будто почувствовала момент.
— Ниночка, ты зря так. Ты молодая, у вас ещё всё впереди. А Кате сейчас тяжелее. Ты должна войти в положение.
— «Должна»? — Нина подняла сумку. — Я никому ничего не должна. Особенно тем, кто за десять лет не сказал мне ни одного «спасибо».
Андрей вскочил, пытаясь остановить её:
— Подожди, давай поговорим!
— Мы говорили десять лет. Всё сказано.
Она прошла к двери, но остановилась и повернулась:
— Андрей, ты хороший человек. Но хороший — не значит сильный. А я хочу рядом мужчину, а не вечного мальчика, который бегает спасать всех, кроме себя.
Он шагнул к ней:
— Я изменюсь!
— Поздно.
Она вышла и захлопнула дверь.
Неделя после ухода была странной. Сначала пустота, потом облегчение. Нина сняла небольшую однушку. Скромно, но своё. Она впервые за много лет купила новый чайник — блестящий, белый, с подсветкой. Казалось, это мелочь, но когда вода закипела, она вдруг расплакалась. Не от горя, а от ощущения, что наконец-то живёт САМА.
Андрей звонил. Писал. Приходил. Стоял у подъезда. Но она не открывала. Не потому что ненавидела — нет. Она любила его, но любовь не должна стоить собственной жизни.
Через полгода она подписала договор на маленькую квартиру в новостройке. С ипотекой, да, с долгами, но с таким чувством, будто она снова дышит.
Вечером, когда она сидела в пустой комнате на полу, вокруг стояли коробки, в окно падал белый свет фонаря — она улыбалась.
Да, ей было страшно. Но впервые за десять лет это был её страх. Её жизнь. Её решение.
И это было лучше любой чужой «семьи».
Конец.