Я достала бутылку вина, другой рукой держала телефон и набирала номер своего юриста. Девушка, бодрая, уверенная:
— Анна Юрьевна, присылайте документы. У вас сильная позиция. Всё отобьём.
— Мне не «отбить» нужно. Мне — жить нужно.
— Значит, будем жить. Держитесь.
Я усмехнулась:
— Я и не с таким жила. Даже со сковородкой с историей.
Суд оказался скучным и душным, как поликлиника в понедельник. В коридоре пахло пылью и чужим отчаянием.
Алексей пришёл с матерью. Она — в строгом костюме, с брошью, будто шла на вручение ордена. Он — с папкой и лицом обиженного мальчика.
Моя адвокат — молодая, спокойная, чёткая. Словно такие дела ест на завтрак.
— Квартира куплена на личные средства доверительницы. Полученные по завещанию. Совместных вложений нет, — говорила она уверенно.
— Мы жили вместе! Это общее имущество! — вскакивала Мария Ивановна.
— Вы не зарегистрированы в квартире. И не состоите в браке с доверительницей, — сухо ответила юрист.
— Несправедливо! — выкрикнул Алексей.
Судья поднял глаза, посмотрел на него так, будто перед ним не мужчина, а шумная муха.
— Собственность супруги — её личное имущество. Оснований для раздела нет.
Через полчаса всё было кончено. Квартира осталась за мной.
Я вышла из зала лёгкая, словно экзамен сдала в сорок лет. На пятёрку.
Мария Ивановна пронеслась мимо, даже не взглянув. Алексей остановился, хотел что-то сказать. Не смог. Только губами шевельнул.
Я тихо заметила:
— Кастрюлю не забудьте. Реликвия всё-таки.
Вечером я сидела на своём балконе с чашкой чая. В своём доме. Без соли, без сахара, без чужих указаний.
Позвонила подруга, давно потерянная.
— Ну и как ты там?
— Свободна, — ответила я. — Как пёс, которого выпустили из вольера.
И смеялась. Смехом настоящим, освобождённым, до слёз.
— Ты же понимаешь, она теперь неугомонится? — сказала Лариса, пока мы сидели в торговом центре за чашкой кофе. — У таких, как твоя свекровь, вся жизнь в том, чтобы доказать свою правоту. Даже если для этого нужно в ад сходить и оттуда принести расписку о покупке табурета.
— Да пусть, — пожала я плечами. — Единственное, чем она владела во мне — это моя слабость. Теперь её нет.
Я тогда говорила спокойно. Знаете, есть такое редкое состояние — когда нет злости и обиды, но внутри всё собрано в крепкую броню. Я больше не хотела воевать. Ни за табурет, ни за кастрюлю. Хотела просто жить.
Но, конечно, Мария Ивановна не сдалась.
Через неделю пришла повестка к участковому. «Кража имущества» — вот так. Она заявила, что в моей новой квартире находится диван её сына. Тот самый сын, который теперь якобы «спит на полу и ест с коробки», потому что бывшая жена увезла «обстановку семейного гнезда».
Я сначала хохотала. Минут десять. Потом плакала. Потом собралась — и пошла.
В участке меня встретил мальчик лет двадцати пяти. Щёки розовые, улыбка стеснительная.
— Анна Юрьевна, пройдите, пожалуйста. Тут поступило заявление… мм… от Марии Ивановны.
— Знаете, кто это? — спросила я, склонив голову.
— Ну… только из текста.
— Это человек, который может заявить, что вода в моём чайнике принадлежит ей. Потому что этой же водой она когда-то поила своего сына. Так что не удивляйтесь.
Он смутился, полез в бумаги.
— Тут указано: диван, кресло и три стула вывезены без разрешения второго собственника.
Я засмеялась в голос:
— Диван я купила на «Авито». Чеки есть. Кресло моё, ещё до брака. А стулья — вообще с маминой дачи. Что, теперь маму мою сюда подключим?
Он кашлянул.
— Если есть документы…
— Есть, милок. На всё есть. Даже на сковородку паспорт, если понадобится.
Он кивнул. А потом тихо сказал:
— Вы знаете, вы первая, кто пришёл без визга и истерик. Обычно тут крики, слёзы…
— Все мои крики остались в браке. Больше поставок нет.
После этого Мария Ивановна стихла. День, два, неделю. Я даже подумала — всё. Отстала. Но нет.
Через пару недель звонок из школы, где она волонтёрила.
— Анна Юрьевна? Извините, что беспокоим… Мария Ивановна дала ваш номер. Говорит, вы можете передать вещи для благотворительности. Книги, одежду…
— Скажите, пожалуйста, она вам ещё не передала моё свидетельство о браке как ненужный хлам? — спросила я в трубку.
Пауза. Потом вежливое: «Наверное, ошибка…»
Да не ошибка. Это у неё такой стиль — воевать мелочами.
А я жила. Покупала мебель. Освоила йогу — банально, конечно, но училась заново дышать. Работала на удалёнке. Спала по утрам. Без каши на шесть. Без чужих ночнушек, висящих на спинке стула. Без разговоров через стенку: «куда бы её отправить, пока ремонт».
Я была одна. И мне было хорошо.
Но, как вы догадываетесь, всегда есть «но».
Однажды вечером звонок. Я открыла — и остолбенела.
На пороге стояла женщина. Молодая, симпатичная, лет тридцати пяти. В пальто, с сумкой. Волновалась.
— Здравствуйте. Простите. Вы Анна?
— Да.
— Я Ольга. Мы с Алексеем… вместе. Он у меня живёт.
— Сочувствую, — сказала я.
— Мне нужно с вами поговорить.
Я впустила. Инстинкт бывшей жены: сначала пустить. Потом думать.
Мы сели. Чай, свет. Она — как я несколько лет назад: уставшая, наивная. Женщина, которая ещё не поняла, что треугольник «он — она — мама» всегда заканчивается победой мамы.
— Он снова говорит про вашу квартиру, — выдохнула она. — Мол, вас можно убедить. Что если поднажать, вы вернёте часть. Или предложите выкуп.
Я поднялась. Медленно. Достала папку с документами. Завещание. Договор. Выписку из Росреестра. Решение суда.
— Вот. Пусть передаст адвокату. И маме. Тут всё ясно.
Она взяла, пальцы дрожали.
— Я не хотела… простите…
— Ты не виновата, Оля. Но знай: он не любит никого, кроме себя и той, что его родила. Ты пока пассажир. Потом — на перрон.
Она ушла молча. А я закрыла дверь — с грохотом.
И только ночью поняла: всё. Настоящий конец. Не суд. Не скандалы. А вот это. Ко мне пришли просить выкуп за мою свободу.
А я не продаюсь. Ни за полквартиры. Ни за обещания «давай забудем».
Прошло три месяца. Никто не звонит. Не пишет. Не появляется.
Я живу. Спокойно. Уверенно.
И поняла главное: квартира — не суть. Главное — я научилась говорить «нет». Тихо. Ровно. Без истерик. Без чувства вины.
А когда умеешь говорить «нет» — жизнь сама начинает отвечать тебе «да».
Финал.
