Я швырнула телефон в стену. Он отскочил и упал на пол с треснувшим экраном. Слёзы бессилия обожгли глаза.
Она всё продумала. Каждый шаг. Она не просто травила моё тело, она методично уничтожала мою репутацию в глазах собственного мужа.
Прошло, наверное, два часа. Два часа абсолютной пустоты, когда я просто лежала, не в силах пошевелиться. Дверь палаты открылась. Вошёл капитан Сомов. Один.
Он молча сел на стул у кровати. Положил на тумбочку запечатанный пластиковый пакет. Внутри — небольшой пузырёк из тёмного стекла.
— Мы нашли это, — спокойно сказал он. — В вашей квартире.
Моё сердце ухнуло вниз.
— Что это?
— Токсикологический отчёт будет готов через час. Но предварительный экспресс-тест показал наличие триоксида мышьяка.
— Где… где вы это нашли? — прошептала я, уже зная ответ. На моей полке с витаминами. В моей сумочке. Где-то, где это будет указывать на меня.
Сомов посмотрел мне прямо в глаза. Его взгляд был уже не таким бесцветным. В нём появилось что-то похожее на интерес.
— В аптечке. Но не в вашей общей. А в той, которую ваша свекровь держит у вас в гостевой спальне. В косметичке, на самом дне, под флаконом валерьянки.
Я смотрела на пузырёк в пакете, и воздух в лёгких вдруг закончился. Это была не просто улика. Это был спасательный круг.
— Она… она хотела подставить меня, — прохрипела я, — но просчиталась. Думала, что обыскивать будут только мои вещи.
— Очень на то похоже, — кивнул Сомов. Он достал телефон. — Я попросил вашего мужа и свекровь вернуться в больницу. Думаю, нам всем пора поговорить.
Через двадцать минут они были в палате. Светлана Борисовна влетела первой, уже готовая к бою.
— Что ещё случилось? Почему нас выдернули?
Олег вошёл следом. Он выглядел потерянным. Его взгляд метнулся от меня к следователю, потом к матери. Он не понимал, что происходит.
Сомов не стал тянуть. Он поднял пакет с пузырьком.
— Светлана Борисовна, можете объяснить, что это делало в вашей косметичке?
Лицо свекрови на секунду окаменело. Всего на одну секунду, но я успела это заметить. Затем на него вернулась маска праведного негодования.
— Понятия не имею! Это не моё! Это она! — она ткнула в меня пальцем. — Она мне подбросила! Чтобы отвести от себя подозрения! Я же говорила, она хитрая!
— Подбросила? — спокойно переспросил Сомов. — То есть, пока вы ехали сюда, она, находясь под капельницей, как-то проникла в вашу квартиру, подбросила вам яд и вернулась? Интересная версия.
— Она могла сделать это раньше!
— Могла, — согласился следователь. — Только вот ещё одна деталь. Мы проверили ваши телефонные звонки за последний месяц.
Вы не объясните, зачем за три дня до отравления невестки вы звонили своей старой подруге, Вере Захаровой, которая работает заведующей складом в агрохимической лаборатории?
Той самой, где как раз хранятся пестициды на основе мышьяка.
Вот оно. Финальный удар. Лицо Светланы Борисовны стало пепельным. Она открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба.
— Я… я просто… я звонила поздравить её с днём рождения!
— Её день рождения в августе, — ровным голосом парировал Сомов. — А сейчас начало мая.
Олег смотрел на мать. В его глазах рушился мир. Вся его жизнь, все его представления о добре и зле, о любви и преданности — всё это рассыпалось в прах.
— Мама? — прошептал он. — Мама, это правда?
И тут она сломалась. Её лицо исказилось от ярости и ненависти, направленной не на следователя, а на меня.
— Да! — взвизгнула она. — Правда! Потому что она тебе не пара! Она ничтожество! Я хотела, чтобы ты был счастлив, с нормальной женщиной! Я хотела лишь немного её… проучить.
Сделать больной, слабой, чтобы ты увидел, какая она на самом деле! Чтобы ты её бросил!
Она задыхалась от собственных слов. Олег пошатнулся и опёрся о стену. Он смотрел на свою мать так, словно видел её впервые. Видел не любящую родительницу, а чудовище.
— Уведите её, — глухо сказал он следователю.
…Меня выписали через неделю. Олег каждый день был рядом. Он не просил прощения — он знал, что слова здесь бессильны.
Он просто был рядом, молча менял воду в вазе с цветами, чистил апельсины и смотрел на меня с бесконечной, собачьей тоской в глазах.
Я не знала, смогу ли я его простить. Не за то, что он сын своей матери, а за то, что в самый страшный момент он поверил не мне. Но я знала одно.
Я выжила. Я победила. И больше никто и никогда не сможет заставить меня сомневаться в себе.
Я смотрела в окно на весенний город, и впервые за долгое время по-настоящему дышала.
