Ксения смотрела на свой отражённый силуэт в тёмном стекле маршрутки. Глаза уставшие, в руке — термокружка, которую она тащит с собой из дома уже второй год, потому что «это хоть что-то стабильное в жизни». На заднем фоне гудела реклама салона дверей, а водитель отчаянно спорил по громкой связи с какой-то «Тамарой Валерьевной».
— …ну я-то что могу, Тамар, ты скажи мне, я что? Господь Бог, чтоб влиять? Я человек! Я ж только предложил шашлык!
Ксения усмехнулась — не от шутки, а от того, как жизнь умеет быть параллельной. Вот ты сидишь с мыслью уехать в другой город на полгода, а рядом кто-то спасает брак с Тамарой через мясо на углях.
Её телефон снова вибрировал.
Максим:
«Ну что? До конца недели надо дать ответ. Руководство ждёт. Только ты.»
Ксения не отвечала. Потому что не знала, что выбрать: себя или привычное болото с иллюзией «семейной стабильности». Уехать — значит признать, что у неё всё трещит. Остаться — предать себя. И, кажется, в этой матрице победителей не предусмотрено.
— Ты бы лучше о ребёнке подумала, Ксюша, — Дина Альбертовна поставила чашку на стол с таким звуком, будто она разбила не фарфор, а терпение. — А не о своих поездках.
Ксения только что вошла, не успев снять обувь. От пальто всё ещё пахло уличным ветром и дождём. А тут — «речь матроны на балу».
— Каких поездках? — с интересом спросила она, присаживаясь на край табурета. — У меня, между прочим, работа.
— Да у всех работа, — вздохнула свекровь, по-хозяйски добавляя себе варенье в чай. — Но женщина — она должна быть женщиной. Тыл, уют, борщ, вот это всё. А не вот эта ваша карьера, беготня. Потом ведь жалеете. Когда уже поздно.
— Поздно — это когда свекровь уезжает только после смерти, — буркнула Ксения, не громко, но достаточно, чтобы услышали.
— Что ты сказала?
— Чай вкусный, говорю, — без улыбки, но с самой вежливой маской.
В комнату вошёл Алексей. В руке — коробка от новой автомагнитолы. Радостный. Как ребёнок, которому дали порулить взрослой жизнью.
— Ксю, глянь, поставил маме в машину Bluetooth. Теперь хоть звонки можно не с коленки. Ты рада?
Она встала. Сняла пальто, бросила на стул, медленно подошла к нему.
— Я сегодня получила предложение. На полгода. Руководство центра в Питере. Руководителем проекта. С квартирой и нормальной зарплатой.
Пауза. В комнате стало тихо, как в банке с огурцами.
— С ума сошла? — первой опомнилась Дина Альбертовна. — А Лёша? А семья?
— А что — Лёша? — Ксения не отводила глаз от мужа. — Он может пожить с вами. Вы же как раз под музыку теперь ездите.
Алексей смотрел на неё, будто она объявила о своей беременности от астронавта.
— И ты… поедешь одна?
— Конечно, одна. Ты же занят: кредит, мама, Bluetooth. Куда тебе?
— Это ты сейчас из-за обиды. Из-за машины. Ну не драматизируй.
Ксения вдохнула. Спокойно.
— Лёш. Я не из-за машины. Я из-за того, что ты живёшь по принципу «главное, чтобы мама не расстроилась». А я расстраиваться, значит, могу. Как хобби.
Он молчал. Потому что нечего было сказать.
— Я уеду. На шесть месяцев. И посмотрим, кто и для кого тут действительно семья.
— Ксю… — но это было не «остановись». Это было что-то беспомощное, вроде «неудобно вышло».
— Ты даже сейчас не спрашиваешь: «а что тебе там предлагают», «нужна ли тебе помощь», «как ты себя чувствуешь». Ты просто: «а я?»
Она взяла сумку. Не маленькую — ту, что брала в отпуск. Значит, всё решено.
— Я уеду через два дня. У меня выходные. Ты можешь остаться с мамой. Разобраться с магнитолой, пирожками и своим понятием о жене.
И, не оборачиваясь, вышла в коридор. Захлопнула дверь. И — впервые за долгое время — не дрогнула.
Питер встретил её мокрым асфальтом, запахом кофе из подворотен и ощущением, будто она сбежала не из дома, а из какого-то странного сна.
На вокзале Максим держал табличку с надписью:
“КСЮ. ТВОЁ ВРЕМЯ НАЧАЛОСЬ.”
Она улыбнулась.
А в Москве в это время Дина Альбертовна рассматривала фотку новой магнитолы и цедила:
— Вот Ксюша… характер, конечно… с прибабахом… Но борщ варила вкусно.
***
Ксения сидела на подоконнике питерской квартиры, босыми ногами упираясь в холодный карниз. За окном медленно капал дождь, по стеклу стекали редкие струйки воды — будто даже небо было в сомнениях. На кухне тихо играл БГ, кто-то соседский варил щи с такой страстью, что запах дошёл даже сюда. А у неё — растворимый кофе и письмо на ноутбуке. Черновик. Для Алексея.
«Я не знаю, кто ты теперь. Тот, кого я любила? Или сын Дины Альбертовны, временно при мне? Я уехала, чтобы дышать. А ты… остался, чтобы не думать.»
Она закрыла крышку ноутбука. Нет. Не письмо. Лучше — разговор. Личный. Один-единственный.
Через шесть месяцев она вернулась.
Не с фанфарами. Без букетов и встречающих. Просто вышла из поезда, вызвала «Яндекс» и доехала до дома — не в семейное гнездо, а в съёмную однушку на Щукинской. Открыла дверь ключом, который дала ей Танька с работы. Первым делом — включила свет, потом — бойлер. Душ, джинсы, хвост. И только потом — звонок Алексею.
— Я вернулась. Завтра можем поговорить. Не у вас, не в кафе. На улице. Я приду к старому дому.
Старый дом — тот самый, от бабушки. Где они когда-то ночевали после свадьбы, ели холодную гречку и ругались из-за сломанного унитаза. Тогда казалось: всё впереди. А сейчас — впереди только развязка.
Ксения пришла первая. На ней пальто цвета слоновой кости, подарок Максима на прощание. Алексей пришёл через пятнадцать минут — как всегда: в последний момент, с видом «может, всё ещё можно откатить».
— Привет, — он остановился, будто боялся подойти ближе.
— Привет.
Молчание. Машина где-то посигналила — раздражённо. Ветром шевелило деревья. Классика.
— Как Питер? — неловко начал он.
— Как и я. Выжил. А ты?
Он опустил глаза. Улыбнулся горько.
— Было пусто. Очень.
— А потом появилась Виктория. Дина Альбертовна рада, да?
Он вздрогнул.
— Откуда ты…
— У меня в бухгалтерии Игорь работает. Мы с ним пересекались. Ох, Лёша. Ну хоть не Кристина, и на том спасибо.
Он сделал шаг вперёд. Медленно. Как в минном поле.
— Ксю… это… я был в тупике. Мама… она давит. Она всегда… И я…
— Ты не сопротивлялся. Никогда. Ни разу. А я устала быть в одиночку в этом «мы».
Она отвернулась. Потом посмотрела прямо в глаза:
— Скажи честно, Лёша. Ты бы ушёл от мамы ради меня?
— Не знаю.
— Вот и всё.
Они расстались молча. Без криков. Без «верни кольцо» и «я тебя люблю». Просто — как ставят точку в предложении, когда всё остальное уже написано.
Через месяц Ксения оформила покупку. Та самая бабушкина квартира, с долгим наследственным спором и годовыми судебными тяжбами, наконец стала её. Дина Альбертовна пыталась надавить, припугнуть, шантажировать, но юрист оказался крепким.
На последней встрече та стояла перед ней в подъезде, в пальто, купленном на тот самый кредит.
— Вот только без этой надменности, Ксения. Всё равно ты одна осталась. Никто тебя не любит. Мой Лёша тебя жалел, а не любил.
Ксения кивнула. Улыбнулась. Но не злорадно, а устало.
— Да, может быть, одна. Но честно. А вы — с магнитолой. Поздравляю.
И закрыла дверь.
Прошёл год. У Ксении теперь был свой небольшой туристический проект, онлайн-платформа с турами по России, партнёры в Петербурге, офис в Мытищах и кошка по имени Вера. Она сделала ремонт в квартире — снесла всё старое, вынесла бабушкин сервант, перекрасила стены. В спальне теперь стоял удобный светлый шкаф, не «антик», а из «Икеи». Символ нового времени.
Однажды, проходя мимо зеркала, она посмотрела на себя и сказала:
— Ну что, Ксю? Выстояла. Выдержала. Теперь — живи.
И наутро впервые за долгое время проснулась с ощущением, что всё правильно.
Конец рассказа.