Белкина поклялась себе, что рассорит сына с Ксенией – и добилась своего. Она наняла каких-то парней, те провели расследование и сделали всё, как надо: на телефон Владику прислали под сотню фоток пьяной вдрызг, голой Ксении. Оказалось, что до рождения дочери скромная библиотекарша из Мытищ работала в Москве то ли эскортницей, то ли кем похуже.
Молодые люди расстались, Люда праздновала победу. Сын поник, ссутулился, впервые за много лет не улетел в отпуск в Египет, к своим обожаемым пирамидам. Целыми днями он сидел дома, перед компьютером, ел свои, любимые с детства, нежные, воздушные сырники, которые так прекрасно готовила Люда, цедил пиво, смотрел тупые боевики и играл в компьютерные «стрелялки».
Через год стало невыносимо – Влада уволили с работы, он спивался – пива ему было уже мало, «на арену» вышла водка. Людмила пыталась вытащить сына из пьянства, но безуспешно. Один раз он с пьяных глаз даже ударил её.
Теперь Белкина много плакала – её глаза редко просыхали от слёз. Крупная с юности, она ещё более раздалась в плечах и талии, отяжелела.
Слухами земля полнится – понимая, что жизнь рушится, Людмила через третьи-четвёртые руки узнала номер телефона известной московской ясновидящей – бабы Федоры, о которой гремела народная молва: мол, любую беду одолеет и прогонит.
Она взяла небольшой отпуск, и четверо суток, как приклеенная, висела на телефоне, до одури слушая короткие гудки в трубке, но дозвонилась до помощницы Федоры и слёзно умолила записать её «на поближе» – через три недели.
Пасмурным январским утром Белкина была в Чертаново. Она не помнила, как поднялась на пятый этаж, как позвонила в нужную дверь – опомнилась только, когда оказалась в маленькой тусклой прихожей, в которой сильно – как в церкви – пахло свечами.
– Здравствуйте. Я – Белкина. Людмила Белкина. Я записывалась на сегодня, на одиннадцать…
– Здравствуйте. Разувайтесь и проходите, – коротко кивнула в ответ худая, высокая женщина средних лет. – Вас ждут.
Люда прошла в небольшую, освещённую светом десятка свечей комнату. В углу в тяжёлом деревянном кресле сидела пожилая женщина в длинном тёплом халате. Её голову покрывал большой цветастый платок. Перед ясновидящей стоял маленький столик, на котором ярко горели свечи.
Сколько лет было Федоре? Сложно сказать. Ей могло быть и семьдесят, и восемьдесят пять. Хрупкая, утонувшая в тёмном халате фигурка, бледное лицо с громаднейшими карими глазами, собранные в аккуратную гульку абсолютно седые волосы, сухие сморщенные руки с длинными узловатыми пальцами.
– Чего встала? Садись, в ногах правды нет.
Люда молча опустилась на скрипучий низкий стул.
– Добрый день. Сын у меня пьёт, – тихо сказала она. – И жизнь, будто под уклон покатилась вся. Я не знаю, что делать…
– Юля, принеси воды! – дребезжащим голосом крикнула Федора. Спустя минуту на столе стояла глубокая миска с водой.
Федора достала из кармана халата маленькое круглое зеркало и опустила его в миску с водой, затем закрыла глаза, и что-то, едва размыкая губы, зашептала быстрой, хриплой скороговоркой.
Людмиле казалось, что она уже вечность сидит на этом скрипучем стуле, как вдруг старуха широко распахнула свои огромные янтарные глаза и уставилась в воду пугающим, неподвижным взглядом:
– Ну и чего ты хочешь? – по перепонкам резанул скрипучий старческий голос. – Зачем прилепила к себе сына? Чего он у твоей юбки столько лет сидит? Сын твой встретил девушку – ты всё испортила…
– Так она была…
– Кем она была – не твоё дело, – резко перебила её Федора. – Ты не ходила её тропинками и не плакала её слезами, чтобы судить её.
Старуха замолчала и вновь пристально вгляделась в миску:
– Дам я тебе воду заговорённую, добавишь её в чай, кофе или суп – перестанет сын пить. Но больше не становись между ним и его судьбой, а то худо будет.
***
Половина февраля уже минула, но зима и не думала уходить. Как-то вечером Людмила, возвращаясь домой из магазина, решила пойти дальней кружной дорогой: ей не хотелось возвращаться в пустую квартиру – Влад уже неделю как не жил дома, да и покупок было немного – йогурт да пару бананов, пакет совсем лёгким был.
Заговорённая вода помогла: сын бросил пить и устроился куда-то на работу – она толком не знала, куда. А вчера соседка Анна рассказала Люде, что на днях видела Влада на местной горке, где катается детвора с близлежащих домов, в компании девушки и маленького мальчика.
– Знаю я девку эту, – криво улыбаясь, говорила Аня. – На рынке торгует. Из «понаехавших». То ли туркменка, то ли таджичка, Лейлой зовут. И сын у неё – Амир. Лет шесть пацану.
И вот теперь Людмила с замиранием сердца шла к горке. Она притаилась за углом девятиэтажки, стоящей почти впритык к горке, и, никем не замеченная, стала наблюдать.
Влад действительно был там: он неутомимо катал на большой зелёной «ватрушке» маленького мальчика в длинной чёрной куртке и такой же чёрной шапочке. Сын аккуратно спускал «ватрушку» с горы, а затем бежал за ней следом и вновь затаскивал на вершину.
– Амир! Влад! Всё, пора домой! Холодно! – миниатюрная девушка в коротком синем пуховике переминалась с ноги на ногу на вершине, пытаясь согреться.
– Лейла, сейчас идём! – ветер донёс до Людмилы радостный голос сына.
Влад с силой толкнул «ватрушку», та стремительно понеслась с горы, взметнув снежную пыль, мальчик завизжал от восторга. Владислав и Лейла, взявшись за руки, осторожно сбежали по склону. Сын, не выпуская руки девушки, второй потянул за собой «ватрушку», на которой развалился смеющийся, довольный ездок.
Людмила провожала счастливую троицу взглядом, пока они не скрылись за поворотом, а потом медленно побрела домой.
В тот вечер Белкина долго плакала – рушился железобетонный панцирь души. Достав старый толстый альбом в растрескавшейся от времени обложке, когда-то привезённый из родительского дома и безжалостно заброшенный на антресоли, она внимательно рассматривала старые чёрно-белые фотографии, гладя дрожащими пальцами почти забытые лица бабы Зины, матери и отца.
«Надо будет летом поехать в Вятское, сходить на кладбище, прибраться там да обновить кресты на могилах», – осторожно закрыв альбом, подумала Люда.
А у Владислава всё будет хорошо – теперь она была в этом уверена.
